Кольцо Афродиты
Шрифт:
– Гошенько,- заворковала в трубке Марфа,- что ж ты, сонышко, наделал?
– Марфа, ты?- заорал я.- Страшно по тебе соскучился. Када стренимся?
– Терь уже не скоро. Расползлись наши пути, как в море два рубли.
– А чо так?
– Так... Ну, покеда. Вощем, вот те и пиздец. Ну, покеда.
На прощанье я спел ей две строчки из популярной песенки:
– "Не грызи меня за палец, а кусай меня за хуй!"
После чего повесил трубку и в отличном настроении вернулся на кухню. Долбоеб.
Следом за мной на кухню вышeл
– Не знаю, не знаю,- процедил он.- Не знаю, не знаю... Ни хуя не знаю. Пойду, сварю картошки. Как я заебался в этой книжке... На твою долю сварить?
– Рытхээу!- коротко взблевнул я.- Уж уволь. Повар из тебя, как из хуя свисток.
– Не знаю, не знаю... Вот дадут тебе по шапке за твою манду... пизду... тьфу, блин, статью! О!
– Вовсe и не моя статья!
– Шо-то я исчо хотел сказать... Неважно. Картошки не хош? Ах да, из мене ж повар... Блядь, я и сам не хочу!- Тихон со злости пнул ногой тетиклавино помойное ведро.
– У, горбатая неряха!- процедил он. И ушел, покачиваясь и напевая:
– Иду я лесом со свечою, питаюсь детскою мочою.
"Ебнулся",- с тревогой подумал я.
Тут Тихон вернулся со словами:
– К сведенью. У дяди Степы Речного новый ублюдок. Полуторометровый гонококкер-спаниель. Советую остерегаться.
– Сам,- говорю,- остерегайся.
– Ха-а!- коротко и злобно смеханул кот.- Ми тибя придуприжьдали, а ви ни слюшали.
И - слава Богу - ушел окончательно. Страшный кот.
Потом позвонил голый по пояс дядя Володя, и я, давясь от гордости, сообщил ему про "спрут". Дядько быстро исчерпал свой запас ругательств и начал жаловаться на то, что Власти собираются закрыть газету.
– Ясен арафат,- говорю.- Зажимаете талантливую молодежь. Меня, Аркадия, например.
– Дурак,- печально сказал дядя Володя.- Ебический.
И повесил трубку. Я пожал плечами и ушел на кухню, напевая "Ее подвязки нежно-голубые и панталоны - первый сорт". На кухне я схватил спичку и начал ее грызть, пока не сгрыз до серы. Серу я, понятен апельсин, грызть не стал - от этого и подохнуть можно.
Тут опять позвонили - на сей раз в дверь.
– Убирайтес вон!
– рявкнул я.
– Управдом,- объяснили за дверью.
– Убирайтес вон, управдом! Не телеграмма?
– Не... это... акт!
– Шо? Убирайтес вон, акт!
– Ну, ты эту, как ее... дверь откроешь?
– Не,- признался я.
– А пачиму?
– А патаму. Вы хотите меня убить!
– Не. Не очень.
– А следовало бы,- сказал я.
– За что?
– Пижжу много.
– А!
– Идиот,- не выдержал я.- Почему я должен за вас ваши реплики подавать? Вы Мафия или хуй собачий?
– Хуй собачий,- сказали за дверью.
Мне стало интересно, и я открыл. На пороге стоял Хуй-Собачий, наш управдом.
– Жалобы есть?- поинтересовался он.
– Не,- говорю,- есть.
– Газ-свет не протекают?
– Да,- говорю.- Пошел на хуй.
–
Акт возьмете?– Не,- говорю,- не возьму. На хуй иди?
– А акт возьмете?
– А ты,- говорю,- сам соси.
Управдом для важности пососал акт и ушел, уставившись на меня с немым укором.
Акт он демонстративно бросил в почтовый ящик.
"Чмо,- подумал я.- Чамор. Чмырюган".
Идти за ключом не хотелось, поэтому я взломал ясчык руками.
"Интересно,- думаю,- чо там?"
Оказалось - акт.
Акт гласил:
"По распоряжению Верховных. В связи с перестройкой Города, ебутчий дом №5 (номер пять) подверчь сносу. Жильцам выселяться в течении недели на хйу.
Где они, бедные, будут жить - нас, вопчим-та, мала ибет.
Подпись: Власти.
P.S. Пардон за ошибки, поцелуйте за нас."
Первым делом я поцеловал занас. Потом показал акт соседям. Тех неожиданно набилась полная кухня - дело касалось всех. Пришел Рогов с Клавой, Сидорыч, дядя Степа Речной с псами, Парашин, Вшивин, Паршивин и Евлампия Вшивина-Паршивин. Короче, дышать было нечем.
– Я энтого так не оставлю!- орал Сидорыч.- Я пошлю онанимку в Вашингтон!
– Дрочу я редко,- вспомнил не к месту Фима.
– Но все же дрочишь!- накинулся на него весь коллектив.
Громче всех кричала обиженная Евлампия.
– Онанюко поганое! Мастербатор! Пылесос!
Пришлось веселому Паршивину ебнуть ее гирькой от часов - по противополож-ному флангу головы.
– Вот мы здесь вce...- начал Рогов, поправляя бабочку.
– Фсе мы с вами были свидетелями,- радостно подхватил я,- якобы необычайного уродства...
– Почему же якобы?- оскорбилась Евлампия, кокетливо глядясь в зеркало.
– Блядь, заглохни, блядь!
– Мои собачки...
– Я твоих собачек в рот ебал!
– А я на хую вертел!
– Интересно, интересно...Фас!
– Уй!
– А теперь прохиль!
– Дядь Степ, уберите псов,- взмолился я.
– А я тебя предупреждал!- влез Тихон.
– Фас!
– Мэ-а-уу!!
– Тихон! Слезь с маво комоду!
– Дура горбатая!
– В Вашингтон - да онанимчиком!
– Дрочу я, повторяю, редко.
Хором: - Но все-таки?
Тут на мое счастье зазвонил телефон. Еще бы чуть-чуть - и мне б пиздец, который, как известно, не мешки ворочать.
– Вот кольцо ебучеe!- сказал я в трубку.
– Иродов, отдай челюсть,- пригрозили мне.
– Уй!- я испуганно схватился за подбородок.- С какого хуя?
– Моя она.
– Кто звонит?
– Бабушка.
– Бабушка!- вскричал я.- А мы твои коржики ели! Охуeнные, надоскть.
– В жизни не пекла!
– Не пиззи! В жизни, мож, и не пекла, а перед смертью, припомни?
– Иродов, не паясничай. Я пока - молись!
– жива.
Я коротко помолился.
– Бабушка,- кричу,- а ты откуда? С того свету?
– Я из Симферополя.
– Уй!- испугался я.- Динина?
– Но.