Колибри

– Никогда не видела таких моделей, - сказала я.
– Обычно делают парусники.

Он немного откинулся назад и расслабился, голос его зазвучал почти естественно:

– Такие пароходы плавали по рекам на экваторе. Это сделал когда-то мой отец.

Отец Антона умер задолго до войны, он был намного старше его матери.

– А часы не ходят?

– Я их остановил, мне мешает тиканье.

Повисла пауза, стало так тихо, как бывает, когда остаёшься один в чужой комнате. Все обдуманные заранее слова и темы вылетели у меня из головы. Неожиданно Антон спросил:

– Может, ты хочешь выпить?

– Я уже пила молоко.

Он усмехнулся: - Нет, не молоко.- И встал,- я сейчас.

Уверенно, ни на что не натыкаясь, он прошёл к двери и спустился в кухню (из кухни в коридор вели три ступеньки). Стало тихо, потом послышались голоса

Антона и его матери. Мне показалось, что она сказала что-то с нажимом, кажется "зачем?", он ответил негромко, потом послышалось звяканье, еще какие-то слова тихо спорящих людей. Наконец он появился в дверях с бутылкой и двумя бокалами, поставил их на стол.

– Что это?
– спросила я.

– Не бойся, всего лишь пунш.

Наполнил, опять же довольно уверенно, не разлив ничего, оба бокала, он один оставил передо мной, а с другим направился к дивану. Теперь он сидел в глубине комнаты, гораздо дальше от меня, лицо его оказалось в тени.

– Выпьем за окончание войны.

– За победу...

– Нет, не за победу. За окончание войны.
– Он выпил залпом и тут же налил себе опять. Я и не заметила, что бутылку он унёс со стола.
– А теперь я выпью за тебя, маленькая, отважная и глупая Эля.

– Я не глупая.

– Ты выпила?

Напиток оказался довольно приятным.

– Выпила,?
– настойчиво повторил он. Я сделала большой глоток.- Хорошо.- Он опять потянулся к бутылке, но тут уж я вмешалась, успела в последний момент спрятать выпивку за спину. Антон с досадой поморщился:- Ты передвигаешься бесшумно, прямо как фея с цветка на цветок...

– Над цветами летают пчёлы, а не феи.

Он откинулся на спинку дивана: - Ладно, чего ты хочешь? Чего ты хочешь от меня, маленькая ведьма, маленькое цепкое чудовище?

Я почти как на экзамене проговорила тихо, но отчётливо:

– Я хочу сесть рядом с тобой, и чтобы ты обнял меня за плечи.

– Садись!
– Он раскинул руки.
– Справа? Слева? С какой стороны ты рискнёшь сесть? Может, ты даже решишься меня поцеловать? Проверь, достаточно ли ты выпила.
– Он выглядел сейчас, в полумраке, почти как раньше.

Я не стала выбирать, с какой стороны сесть, я стояла прямо перед ним и просто опустилась на корточки, а руки осторожно, очень осторожно положила ему на колени. Он вздрогнул, хоть и едва заметно.

– Помнишь, я зацепилась юбкой, когда мы собирали корольки, ты помог мне спуститься, подхватил меня и опустил на землю как пёрышко. Интересно, ты заметил, как на меня тогда смотрели девчонки, как они мне завидовали...

– Теперь это не пришло бы им в голову.

– Теперь я сама себе завидую. Я всю войну мечтала о тебе. Десять лет жизни готова отдать, чтобы только подержать твою руку в своей...

– Только за это? Десять лет жизни?
– Он взял мою руку в свои ладони. Его лицо приблизилось и оказалось в полосе отраженного от окна света. Вытекший правый и невидящий левый глаз. Множество мелких и крупных крестообразных шрамов на правой стороне лица и шеи, при слабом боковом свете они выглядели чудовищно.

– Вот я держу твою руку, - произнёс он, - и никаких десяти лет мне не нужно...

Я прикрыла глаза. В его дыхании чувствовался запах алкоголя, но заговорил он тихо и трезво:

– А что дальше? Ты подумала? И что ты делаешь со мной, чёрт побери, ты подумала?
– Внезапно он провёл пальцами по моим сомкнутым векам и резко откинулся назад.

Никогда в жизни мне не забыть, какое у него было в эту минуту лицо. Через мгновение он закрылся от меня порывистым детским жестом, жестом, переворачивающим душу.

Но я вдруг стала почти спокойной. Я прижалась щекой к его колену в мелком рубчике вельвета.

– Однажды на уроке литературы нам дали задание написать письмо на фронт, поддержать молодых солдат, о которых думают и на которых надеются в тылу. На доске было написано, как должно выглядеть начало: "Здравствуй, незнакомый фронтовой друг! Несколько слов о себе..." В общем, учительница продиктовала нам всё от начала до конца и только подписи мы поставили разные, причём и мальчики и девочки писали почти одно и то же... Я тогда в классе писала вместе со всеми, но ночью в постели я сочинила совсем другое письмо. Письмо для тебя. Это было два года назад... Я стала писать тебе каждую ночь, накрывшись одеялом. Наивно звучит, но это были минуты счастья... Даже рифмы складывались. Знаешь ли ты, что такое не спать Ночью под вой ветра, Знаешь ли ты, что такое молчать, Когда все слова об этом... Антон, я не буду тебе врать, что не замечаю твоих шрамов. К такому нельзя быстро привыкнуть... Но когда ты держал мою руку, я была самой счастливой идиоткой на свете. Знаешь, чего мне сейчас хочется больше всего? Просто быть рядом и чувствовать тебя... Может, тебе этого мало, а мне в самый раз. Не обижайся! Дай мне немного времени, не торопи меня, пожалуйста.

Я почувствовала, как его рука легла рядом с моим лбом, слегка задев волосы. В комнате стало совсем темно.

Темнота была почти полная, только вытянутый тёмно-фиолетовый прямоугольник окна угадывался сбоку. И опять было очень тихо.

– В такой темноте мне всегда кажется, что время остановилось...

– Значит, для меня оно остановилось навсегда.

– Может, это совсем не плохо? Возьмёшь меня в своё время?

Вместо ответа он потянулся за сигаретами, щёлкнул зажигалкой, нарушив и тишину и тьму. Диван был узковат для двоих, он лежал на спине, а я на боку, прижавшись лицом туда, где плечо и шея образуют изгиб. Я смотрела одним глазом на красный кончик сигареты, который, описав в воздухе плавную дугу, приблизился к лицу Антона. Он затянулся и спросил:

– Тебе приходится работать, отца убили?

– Пропал без вести.

Антон выдохнул дымную стройку.

– Хорошо звучит - пропасть без вести... Без вести, без следа, без звука. Просто исчезнуть, раствориться , не быть... Если бы можно было распасться на атомы одним усилием воли... Тебе никогда такого не хотелось?

Я пожала плечами. Антон не унимался.

– Это хороший способ умереть. Сначала пропасть без вести, близкие рано или поздно привыкнут , и сообщение о смерти уже не будет шоком...

Неужели он этим и занимается тут целыми днями? Думает о разных способах ухода из жизни, расхаживая по отцовскому кабинету, наполненному самыми удивительными вещами, которые мне приходилось видеть.

– Ну что скажешь, маленькая волонтёрша? Что ты об этом думаешь?

– Я надеюсь, что папа жив.

– Он может быть, а вот я ...

– Судя по тому, как мы провели последние полчаса...

– А ты не такая уж скромница, юная фея!

Я прижалась к нему теснее. Как же меня дурманил его запах! Вкус его кожи... И даже то, что отдавало пуншем, мне нравилось.