Колибри

– Поцелуй меня...

Он поцеловал меня в висок. Я стала перебирать его пальцы. На тыльной стороне ладони тоже прощупывались крестообразные шрамы.

– Не больно?

– Теперь уже нет.
– Он затянулся в последний раз и стал шарить под диваном в поисках пепельницы. До этого он преспокойно стряхивал пепел на пол.

– Мне уже надо идти, - сказала я , не двигаясь с места. Его пальцы сжались.

– Я знаю.

И после паузы, без всякой связи с предыдущим он выпалил:

– Я очень тяжёлый человек. Жить со мной нельзя.

– Хорошо. Я не буду с тобой жить, я буду к тебе только приходить.

– Для чего тебе это, Эля?

***

Подаренная мне медная проволочная брошка лежала в кухонном шкафу, в далёком углу за мешками крупы и соли. Я вспоминала о ней каждый раз, когда Пинцер появлялся на пороге. Произошла странная вещь. Чем больше я старалась не обращать на него внимания и не думать о нём, тем труднее мне это удавалось. Я чувствовала его спиной, я ощущала, как он ловит мой взгляд, даже не боковым зрением, а кожей затылка. Но я твёрдо решила: ничего не может и не должно быть. Ничего не может быть с этим мальчиком, чьего языка я не понимаю, с этим пленным, заброшенным сюда войной. Только вот вопрос, что же это - верность первой любви или подлая женская трезвость.

Между тем на лесопилке всё шло своим чередом. Я привыкла к работе, познакомилась со служащими, и даже кое-кого из пленных запомнила по имени. Но чаще всего я стала думать о Йонтасе, который так чудесно мне помог. Сложная рана заживала бы никак не меньше недели, а благодаря ему всё прошло за два дня. Может, он и для Антона мог бы что-то сделать?

В ту субботу мне удалось уйти чуть раньше, и я решила прямо с работы пойти к Антону.

Он сам открыл дверь, и его лицо мне сразу не понравилось. Когда я захотела прижаться к нему, он отступил назад.

– Нужно поговорить, - произнёс он, остановившись у дверей кухни. И тут же выпалил: - ты должна уехать!

Я молчала, не понимая, что происходит. Он дошёл до кухонного стола и повторил, проводя ладонью по краю столешницы:

– Ты должна уехать, иначе это никогда не кончится.

– Что не кончится?
– прошептала я.

– Хочешь, я дам тебе денег...

– Денег!?
– я не верила своим ушам.

Он вдруг вскрикнул, так резко, что я вздрогнула:

– Я не могу, не могу!.. У меня внутри всё словно узлом стянуто. Господи!.. А тут еще ты со своей любовью. Заболтала меня, задурила... Мне никто не нужен, понимаешь, никто! Я сам великолепно справлюсь со своей чёртовой жизнью.

Он дёрнулся.

– Уходи, уходи, уходи!
– он повернулся, и внезапно в меня полетела какая-то книга. Она пересекла комнату, как суматошная птица. Твёрдая обложка больно ударила по щеке. Я повернулась и выбежала прочь. Как ни странно, слёзы мои высохли.

– Не собираюсь ни на кого вешаться! - крикнула я уже во дворе.

Я шла домой, и одна единственная мысль пульсировала в голове "все кончено, все кончено". Эта мысль билась, как язычок о стенки колокола. И всё тело раскачивалось в такт. "Не любит, всё кончено, не любит"... Может, он был пьян - сознание откуда-то из глубины протянуло мне соломинку. Но нет, не похоже было, да и какая разница, в сущности.

Я дошла до дома, как во сне. Услышав, что открылась дверь, мать позвала меня ужинать. Я посидела за столом, глядя в тарелку.

– Что случилось?
– спросила мама. Но её вопрос дошёл до меня уже в дверях спальни.

– Ничего, - отозвалась я.
– Ничего.

Она вошла вслед за мной.

– Ничего- повторила я, - но жизнь моя кончена.

Мать присела рядом на кровать, я вяло ждала допроса с пристрастием, но неожиданно она спросила: - Ты завтра работаешь?

Иногда выходные объявляли рабочими, и тогда мы трудились обычно в очередь. Завтра как раз должна была выйти Ленни.

– Я позвоню ей, что будешь работать ты.

Я отвернулась к стене. Как некстати восстановили телефонную линию! Мать погладила моё плечо: - Не забудь проснуться вовремя.

Я лежала, глядя в потолок. Слёзы наконец полились, не принося облегчения. Капельки закатывались в ухо, подушка казалась раскалённой. Какая бесконечная ночь! Права была мама: скорее бы рассвело, скорее бы на работу.

Появился Петрик. К моему удивлению он, всегда шумный, сейчас лёг, только чуть пошелестев покрывалом. Но, видимо, он не заснул и, почувствовав, что и я не сплю, подобрался ко мне .

– Чего тебе?

Петрик замялся.

– Хочешь, я его на дуэль вызову.

– Что!?

– Не посмотрю, что он инвалид...

– Не называй так Антона.

– Я всё равно могу его побить.

– И после этого он ко мне вернётся?

– Нет, но... Я ведь должен.

– Что должен?

– Отомстить за тебя.

– Прекрати, Петер, - хотя слёзы ещё не высохли, я готова была рассмеяться.

Я шла не торопясь - было очень рано - по безлюдной воскресной улице. Начинал моросить дождь. Еще недавно мне казалось, я не смогу дышать, если мне скажут, что я больше никогда не увижу Антона. И вот это, можно считать, случилось. И что же? Я не только дышу, как ни в чём не бывало, но и живу, в общем, так же, как и раньше. Иду себе спокойно на работу. И мне даже приятны прохладные капли. Я видела себя как бы немного со стороны - одинокая девушка, влюблённая и несчастная...

Я запрокинула голову. Как он тогда сказал? Если бы можно было просто раствориться, исчезнуть, испариться, как дождь в пустыне. Говорят, там бывают дожди, но над раскаленным песком вода просто исчезает. Под моими ногами асфальт, и капли падают на него бесшумно, но вполне зримо, оставляя маленькие тёмно-серые кляксы.

На обочине опавшая листва, и снующие туда-сюда воробьи, тоже серые, почти неотличимые от пожухлых, свернувшихся в трубочку листьев. Неужели Антона больше никогда не будет в моей жизни? Его дом был в получасе ходьбы, но мне его не увидеть никогда.. Он недостижим, недосягаем.

И все-таки мне казалось, что не все связи с ним оборваны, осталась какая-то, может очень тонкая, невидимая нить. Может, он о ней не подозревает, но я её чувствую.

Я люблю его. Странно, раньше я никогда не произносила этого слова, даже про себя, оно казалось не моим, слишком взрослым, слишком серьёзным. Люблю. Теперь я знаю, что люблю, он мой... Но я не его.

Дождь усилился, и весь день с неба лились монотонные струйки. Обычно в выходной работали до обеда . Готовили из разогретых консервов, так что у меня уже всё кипело на плите, когда вдруг со стороны бревнохранилища раздался странный и грозный шум. Все бросились туда. Взглядам сбежавшихся пленных, охранников и обслуги предстала страшная картина: одно из креплений лопнуло, и огромные, в пол-обхвата сосновые брёвна рассыпались как спички. Под одним их них лежал Пинцер.

Конечно же, опять он! Среагировали быстро, приподняли в несколько рук, подсунув лом, конец бревна, двое оттащили пострадавшего. Йонтас начал его ощупывать. Я всматривалась в их лица - кажется, всё не так уж страшно.

После обеда решали, что делать. Кость у Пинцера была цела, но ходить он, конечно же, не мог. Надо было сооружать носилки. Я, между тем, покончив с раздачей, набрала сухофруктов, оставшихся от компота - раз в неделю пленным полагался десерт - и пошла проведать своего приятеля.