Колыбель в клюве аиста

– Так и заберешься?
– у Садыка от смеха глаза сужались в две маленькие сабельки.

Дядя Амут не ответил. Закручивая проволоку, он тихо под нос затянул песню. На Садыка это подействовало, он смолк, на глазах стал преображаться в Садыка, моего сверстника.

– Как живы-здоровы, сынок?
– после паузы вдруг молвил дядя Амут то, с чего начинают при встрече нормальные люди, говорил он искренне, без тени иронии.
– Как мать? Трудно ей без мужика с шестью мальцами? Слава Богу, вымахали вы, стали хозяевами. Где трудитесь?

– За лошадьми присматриваю, - буркнул в ответ растерянно Садык.

– Ночью?

– Днем развожу военкоматские повестки. Так и живем.

– Неплохо живете, - дядя Амут вдруг незаметно менял тон, лукаво косился на Садыка, - лошадей пасете, посыльным работаете и еще находите время для проказ - верно говорят? Вот ведь и беднягу сторожа заманили в капкан - как же изловчились?

Вопрос подзадорил Садыка, он приосанился, ковырнул пальцем в висок себе, молвил не без гордости:

– Так он же того...

Клубный сторож и в самом деле, по нашим понятиям, был "того"... Действия его плохо увязывались с представлением о возрасте: человеку под семьдесят, а энергии его мог бы позавидовать и мальчишка - с утра до вечера сторож гонялся за скотиной, оберегая от потравы сквер, лихо носился с дубинкой по островерхой тесовой крыше клуба и пыльному чердаку за пацанами-безбилетниками - те норовили проникнуть в зал по узкому, трубообразному вентиляционному приспособлению; носился до тех пор, пока переусердствовав, - случилось это во время его погони за Садыком - не застрял в этой самой "трубе". В разгар сеанса... На потеху детворы...

Садык вновь запетушился и на вопрос: "Школу, значит, мы оставили до лучших времен?" - и вовсе ответил вызывающе:

– Поживем без учебы - мы народ простой!

– Простому народу не нужна грамота?

– Были б руки - во!
– Садык вскинул ладони.
– И вот что, - показал на голову.
– Пусть учатся другие - мы обойдемся.

Он стегнул рыжую камчой, вылетел на улицу и, отпечатывая дробь на промерзшем грунте, исчез.

Следующая встреча с Садыком в этот день оказалась последней...

Садык на Рыжем возник неожиданно - мы с Жунковским едва успели шарахнуться в кювет, и когда всадник развернулся и с криком "Дорогу!" промчался в метре от нас, стало ясно, что он успел где-то основательно поднабраться горячительного. Затем мы с Жунковским смотрели фильм "Джульбарс". Где-то в разгаре фильма хлопнула в зале за спиной дверь, донесся встревоженный голос контролерши: "Ой! Где?!" Слышалось: "Садык... конюх... посыльный..." Слова складывались в жуткую весть: Садык на полном скаку врезался во всадников, мужчину и женщину. Люди потянулись к выходу...

На шоссе, что узкой дамбой пересекал гнилой лог, на мосту толпились люди. Жунковский протиснулся вперед, я в нерешительности остановился у уступа шоссе, непонимающе глядел вниз - там, на льду, беспомощно билась Рыжая. У лошади стояло несколько мужчин.

– Жалко... Чего на меня давишь?
– говорил сокрушенно пожилой мужчина, милиционер.

– Жалко, - усмехнулся второй, хромой колхозный объездчик.
– Если бы жалел - кокнул. За что тебя на бронь поставили?

– Не-е...

– Заладил свое, а божья тварь мучается, - напирал объездчик.
– Давай-ка!

Чего?

– Надо ставить точку. Дай наган, говорю, дай наган! Я не вполне сознавал происходящее: и хотя смерть была не в диковину - она постоянно шелестела похоронками под окнами, - в гибель Садыка не верилось. Зачем слова о точке? Эти люди на дамбе? И те, внизу, на льду... Милиционер отстегнул кобуру, протянул оружие, рифленое, с деревянной ручкой - оно, видимо, было тяжелым, потому что объездчик взял за рукоятку его обеими руками. Целился он со словами "надо, надо помочь" - глаз один у стрелка закрылся, другой, напротив, округлился, рот изогнулся книзу. Оглушительно грохнуло, еще, еще...

Пробиваться через живое кольцо зевак к Садыку смысла не имело - чувства и мысли сплетались в нечто единое горькое. Откуда-то пробивалось и пробилось воспоминание о недавнем - о Садыке...

Тот стоял, бравируя взрослостью: в руках - неизменная самокрутка, махорка из кисета с шелковым шнурком, чакма - не кусочек обыкновенной железяки, как у некоторых, а настоящее кресало - стальной брусок с лихо закрученными концами и обломок молочного кварца.

Садык предлагал:

– Кто хочет кино глядеть? Только тихо...

Он велел нам забраться на крышу сарая. Мы прильнули к щелям. Садык вскоре вернулся. Вместе с ним мы увидели и Асию. Асия была старше даже Садыка, не училась, жила в многодетной семье с убогой матерью, о доступности Асии ходила нехорошая молва...

Садык взглянул наверх и, удостоверившись, что "зрители" на местах, затоптал в навоз окурок, привлек девочку к себе. Но тут произошло непредвиденное: Асия оттолкнула Садыка и сказала громко, будто нарочно для нас:

– Какой быстрый! Попридержи руки!

Садык ошарашенно отступил, растерянно пробормотал:

– Ты что? Говорила же...

– Говорила - да! Где обещанное?

Садык и вовсе растерялся, что-то произнес шепотом, на что последовало:

– Значит, не мели...

И снова Садык прошептал что-то - инициатива, вопреки ожиданию, перешла к девочке. Недовольное ее "Обещал, где?", видимо, касалось чего-то, что было обещано и не исполнено Садыком. Вспомнился слушок о готовности Асии уступить за мзду - неужто обстояло так и сейчас! Меня обрадовал отворот, полученный самоуверенным Садыком, - "кино" с секунды на секунду грозило оборваться... Но Асия, будто удовлетворившись ответом, вдруг переменилась.

– Ну что, вот так и будем стоять?
– сказала она громко и бесстыдно.

– А что?
– тупо уставился Садык.

– Так и будем стоять?
– повторила она. И только теперь, догадавшись, Садык неловко привлек ее - Асия слегка отстранилась, но сама же затем и взяла его за руки, отвела к вороху соломы.

– Ладно... дурак... не на навсегда же... Сама я...
– сказала она и стала поспешно раздеваться. Садык опомнился - стал тем Садыком, которым его мы знали - осмелев, он постарался показать "кино" в подробностях. Только Жунковский ничего не видел, он и начальные-то "кадры", когда ничего не было, не стал смотреть, жмурился, точь-в-точь ребенок, а когда Асия запустила руку под платье, он и вовсе отвернулся, лег на спину, глядел в небо, наверняка не слышал нездорового ее смеха, негромкого "Дурак... ну, дурак!.."