Король

И ни разу он не подумал о Сорене иначе, как о досадно хорошем игроке своей команды.

Когда тренировка завершилась, они вернулись в церковь потные и уставшие. Но это был хороший пот, хорошая усталость.

– Признайся, тебе было весело, - сказал Сорен.
– Веселье, не связанное с сексом, наркотиками, шантажом и/или подкупом окружного прокурора.

– Я не подкупал прокурора ради веселья. Это была просьбы ради тебя.

– И я ценю это. Как и Элеонор, даже если и не знает, что ты сделал ради ее благополучия.

– Когда-нибудь она загладит свою вину передо мной, - ответил Кингсли, пытаясь подначить Сорена и преуспел в этом.

– Я сказал, если она одобрит эту идею. Она может и не согласиться.

– Ты даже сказать об этом не можешь с серьезным лицом.

– К сожалению, я признаю это.

– Знаешь, - начал Кингсли, доставая ключи из кармана.
– Я бы присоединился к команде и без ночи с твоей девушкой.

Сорен улыбнулся и отвернулся, направляясь к церкви. Он прокричал на французском.

– Я бы дал тебе ночь с ней без твоего участия в команде.

Кингсли рассмеялся. Может, этот священник не так уж и плох.

Глава 19

– Вы хотите, чтобы ваши будущие дети получили укол булавкой?

– Нет, - выдохнул Кингсли.

– Тогда, молодой человек, предлагаю вам стоять смирно.

– Я стою смирно, - ответил Кингсли и закатил глаза. Сначала Магдалена, теперь синьор Витале. Кингсли решил, что за этот век он более чем истратил свою квоту на страдания от жестокого обращения с итальянцами.

– Стойте более смирно, - сказал невысокий седовласый мужчина у его ног.

– Кинг, - сказала Сэм, раздраженно постукивая ногой.
– Стой смирно.

– Когда передо мной на коленях мужчина, стоять смирно считается за оскорбление, - заметил Кингсли.

– Не льстите себе. Вы не в моем вкусе.
– Портной, сеньоре Витале, посмотрел на него снизу.

– Вы натурал?
– спросил Кингсли. Он всем приходился по вкусу. Кроме Сэм.

– Нет, но вы француз.

– Итальянцы...
– Кингсли покачал головой.
– Послушайте, я тоже не поклонник Наполеона. Но это было сто девяносто лет назад.

– У итальянцев долгая память.

Кингсли заставил себя не двигаться, не дышать и не думать.

– Лучше, - похвалил синьор Витале.
– Намного лучше. Скоро ты будешь выглядеть как новый ты.

– Я думал, что прежним я выглядел хорошо.

– Ты одеваешься как гей-бродяга, - заявил синьор Витале.

– Неправда, - вмешалась Сэм, вставая на защиту Кингсли.

– Merci, - сказал Кингсли.

– Он одевается как бисексуал-бродяга.

Кингсли уставился на нее.

– К вашему сведению, я считаю себя пансексуалом.

– Значит ли это, что ты любишь трахать сковородки?

– Это значит, что я люблю трахать все подряд.

– Типичный француз, - вздохнул Витале.

– Я плачу за эти оскорбления в адрес моей нации?
– спросил Кингсли.

– Да, - ответил Витале.
– Для французский клиентов пятипроцентная наценка.

– Сделайте два с половиной процента. Я только наполовину француз.

За свои двадцать восемь лет Кингсли повидал немало мужчин, стоявших перед ним на коленях на уровне промежности. Синьор Витале получил бы приз за самого старого и самого непривлекательного из всех мужчин, оказавшихся в таком положении. Он пытался не смотреть вниз, пока Витале делал самые незначительные изменения в брюках, закрепляя ткань и отмечая ее мелом.

– Хорошо. С тобой покончено.
– Витале хлопнул в ладоши и с помощью Сэм поднялся на ноги.
– Можешь их снимать.

С облегченным вздохом Кингсли зашел за ширму, где оставил свою обычную одежду. Ему не стоило позволять Сэм уговаривать его обзавестись новым гардеробом. За месяц она завладела всей его жизнью. Сэм привела в порядок все его файлы. Наняла экономку, женщину, которая когда-то работала в порнографической студии и поэтому была равнодушна ко всему, что происходило под крышей Кингсли. После одного сеанса с Анитой, боль в груди значительно уменьшилась.

Кингсли снял пиджак, но остановился, когда заметил кое-что на стене. Он подошел к ней, смотрел это, изучал...

– Кинг, что там?
– спросила Сэм, подойдя к нему.

Он указал на крест на стене. Небольшая красивая вещица, шесть дюймов в длину, шесть в ширину. Он не сразу заметил его, потому что золотистый цвет сливался с золотисто-зелеными обоями.

– Это крест гугенотов, - ответил Кингсли.
– Видишь? На верхушке Мальтийский крест - четыре точки - четыре Евангелия, восемь концов - восемь Заповедей Блаженства[15]. Голубь внизу - это Святой Дух.

– Не трогай, - сказал синьор Витале, когда вернулся из примерочной.
– Это принадлежало моей бабушке.

– Ваша бабушка потомок гугенотов?

– Да, - ответил Витале, явно озадаченный.
– Я же говорил, у нас долгая память. А что?

– Семья моего отца тоже произошла от них. Предположительно, мы скрывались в Италии в течение трех поколений, прежде чем вернуться во Францию.

Витале вытянул шею и изучал Кингсли сквозь свои маленькие круглые очки.

– В тебе течет итальянская кровь, - ответил Витале.
– Теперь я это вижу.

– Бабушка была из Амальфи.

– Моя семья оттуда родом.

– Прекрасный город, - заметил Кингсли.

Витале осмотрел Кингсли с головы до ног, словно видел его впервые.

– Для чего вам нужен новый гардероб, монсеньор?
– поинтересовался Витале. Монсеньор, сказал он. Не «молодой человек».

– Меня зовут Кинг. И я хочу оправдать свое имя.

– Ему нужно что-то особенное, - ответила Сэм.
– Что-нибудь царственное. Что-то королевское.

Витале прищурился и снова оглядел Кингсли с головы до ног.

– Моя семья бежала в Англию, когда Муссолини пришел к власти. Мне было два года от роду, - поделился Витале.
– Мы вернулись после окончания войны. Но пока мы жили в Англии, отец учился у Benson&Clegg[16]. Ты их знаешь?

– Конечно, слышал о них.

– Отец однажды снимал мерки костюма с Короля Георга VI. Что же, он был королем, который знал, как одеваться по-мужски. Как настоящий мужчина. Погоди...

Витале снова исчез. Сэм и Кингсли переглянулись. Когда Витале вернулся, в его руках была книга, большая, в кожаном переплете, напичканная желтыми закладками.