Король

– Именно поэтому я и трахнул его. Какое твое пьяное признание на ночь?

– Если достаточно искренне попросишь, я могу разрешить тебе.

Глаза Кингсли стали огромными. Сорен рассмеялся, и затем давление исчезло с груди Кингсли.

– Я сказал, что тебе не обязательно останавливаться.
– Кингсли снова перекатился в сидячее положение. В этот раз Сорен позволил ему сесть.

– Нет, обязательно. Я бы не хотел случайно убить тебя. Если и когда я убью тебя, это будет сделано намеренно.

Кингсли посмотрел в глаза Сорена.

– Ты хочешь меня, не так ли?

Со стоном Сорен откинулся на спину и растянулся на полу. Кингсли положил голову ему на живот и ждал, когда тот возразит. Он молчал. Без машины времени, без магии, они снова были подростками, прячущимися в эрмитаже в своей старой школе.

– Я хотел этот клуб для тебя, - признался Кингсли.
– По правде говоря, я строил его для тебя. Мне хотелось, чтобы у тебя было безопасное место, куда бы ты мог прийти и быть собой. Потому что я люблю тебя, - сказал Кингсли.

– Кингсли...

– Я не хочу сказать, что влюблен в тебя. Нет, - поспешно ответил Кингсли.
– Но я имею в виду...

– Знаю.
– Сорен легонько потянул Кингсли за волосы.
– Я понимаю, что ты имеешь в виду.

– В тот день в «Роллс-Ройсе», когда мы ездили навестить твою сестру, я обещал тебе построить замок, а ты сказал, что построишь вместо него темницу. Почему не два в одном? Когда-нибудь я сдержу свое обещание. Как только все это дерьмо с Фуллером уляжется.

– Ты не...

– Я знаю, что не должен. Но хочу. И не только для тебя. Я хочу сделать это для себя. И для всех нас.

– «Мое королевство — не в том, что я имею, а в том, что я создаю». Томас Карлайл. Ты король, когда ведешь себя как король, а не просто потому, что у тебя есть королевство.

– Не могу поверить, что ты цитируешь кальвиниста.

– Доказательство того, насколько я пьян.

– Красивые слова, но это все мечты. Я не король. У меня нет королевства. У меня нет подданных. У меня нет...

– Я буду твоим подданным, - прервал его Сорен.

Кингсли закатил глаза.

– Ты никому не подчиняешься, - заметил Кингсли.
– Ты только притворяешься для безопасности своей работы.

Сорен сделал глубокий вдох, который Кингсли ощутил и услышал.

– Я, Отец Маркус Леннокс Стернс, священник Ордена иезуитов, сын лорда Маркуса Августуса Стернса, шестой барон Стернс, клянусь быть верным и нести истинную верность Его Величеству Кингсли Теофилу Буасоннье, его наследникам и приемникам, согласно закону. Да поможет мне Бог.

Кингсли сел и обернулся. Он посмотрел на Сорена, все еще лежащего на полу.

– Это присяга Британскому монарху.

– Я американец, - ответил Сорен.
– И могу присягать кому захочу. Я присягнул тебе. И поскольку цари древности всегда были помазаны первосвященником...

Сорен сел и взял со столика штопор. И не моргнув или поморщившись, прижал конец к ладони, пронзил собственную кожу так же легко, как и открыл бутылку. Несколько капель крови упали в его бокал. Кингсли протянул руку, ладонью вверх.

– Ты сегодня в настроении поиграть с огнем, не так ли?
– спросил Сорен.

– Фелиция не играет с кровью. Я скучаю по этому. Как и ты, - сказал Кингсли.

Сорен уставился на него, но промолчал. Он взял Кингсли за запястье, притянул ладонь поближе и воткнул острый кончик штопора ему в кожу. Учитывая, насколько он был пьян, Кингсли почти ничего не почувствовал. Но Сорен явно что-то ощутил. Его зрачки расширились, а дыхание участилось. Но он отложил штопор в сторону, перевернул руку Кингсли и позволил нескольким каплям крови смешаться с его кровью в бокале. Затем Сорен окунул два пальца в кровь и вино. Двумя влажными красными пальцами он помазал лоб Кингсли вином, затем прикоснулся к его губам и к центру каждой ладони.

Кингсли почувствовал что-то странное, когда Сорен коснулся его своими винно-красными пальцами. Даже пьяный, даже опустошенный, он чувствовал силу. Власть и груз ответственности.

– У меня все еще нет королевства.

– Будет, - пообещал Сорен.
– Однажды будет. Я верю в тебя. А ты?

Кингсли посмотрел на свои руки, на красные пятна в центре ладоней.

– Если ты веришь, то и я верю.

Сорен обхватил лицо Кингсли ладонями и прикоснулся губами к его лбу. Это был не поцелуй, а, скорее, благословение. Быть поцелованным Сореном – значит, быть благословленным. Сорен поднялся на твердых ногах.

– Ты куда?
– спросил Кинг.

– В постель.

– Могу я пойти с тобой?

– Да.

– Все будет как в старые добрые времена?

– Да.

Это действительно было похоже на старые времена. Сорен занял кровать и приказал Кингсли лечь на полу. Но лучше одна ночь на полу у Сорена, чем тысяча ночей в другом месте.

– Можно мне хотя бы...

На лицо Кингсли упала подушка.

– Merci, - поблагодарил Кингсли из-под подушки.

– Velkommen.

– Никакого датского, - проворчал Кингсли.
– Пока не скажешь, что ты сказал.

– Я сказал «пожалуйста».

– Не сейчас. Тогда, в машине.

– Кажется, ты еще больше пьянеешь, а не трезвеешь. В какой машине?

– В том самом «Роллс-Ройсе», на котором мы ездили к твоей сестре в школу. Ты помнишь?

– Да, думаю, я бы запомнил тот день, когда впервые увидел Клэр.

– Помнишь, что ты сказал мне в машине, когда мы ехали...

– Помню, - сказал Сорен так тихо, что его голос был едва слышен. Но Кингсли услышал.

– Что ты мне сказал?

– Я сказал «Jeg vil vaere din family. Jeg er din familie».

– Что это значит?

– Это значит, - начал Сорен и устало выдохнул.
– Я хочу быть твоей семьей. Я буду твоей семьей.

– Через три недели ты женился на моей сестре.

– Интересно, почему?

– Сорен...

– Это давняя история, - ответил Сорен.
– Отпусти.

– Но...

– Засыпай, Кингсли. Пожалуйста.

Если бы Сорен не добавил «пожалуйста» в конце, Кингсли бы не уснул. Но что-то в том, как Сорен сказал «пожалуйста», как другой бы сказал «пощади», заставило Кингсли замолчать. Давняя история. Пусть мертвые хоронят мертвых. Вместо того чтобы копаться в прошлом, Кингсли уснул.