Королевская аллея
Шрифт:
— Кафе итальянское, пока что оно закрыто. — Он потянул Анвара прочь от многообещающей картинки. — И вообще это не маниок.
— Если экзотические удовольствия будут и дальше распространяться, — размечтался он вслух, — то отец скоро сможет курить кальян у какого-нибудь турка. Или — заказать в Мербуше пекинскую утку.
— Я умею пожарить. — Слегка разочарованный (то есть ощущая аппетит), Анвар Батак оглянулся на украшенную листвой таверну.
Шиферно-серая туча на левом берегу Рейна благодаря заходящему солнцу обрела резкий контур. Белизной, с желтоватым отливом, и красным золотом вспыхнули ее края. Клаус и Анвар отшатнулись от приблизившегося грузовика: зеркальце заднего вида могло задеть их, даже на тротуаре… Здесь торопящиеся пешеходы пересекают площадь в любых направлениях, не обращая внимания на зебры. Зато по речному променаду фигуры перемещаются неспешно. Еще различимы абрисы детских колясок. Но вообще заметно стемнело.
— Стоит закрыть глаза, — бормочет этот друг, — и всё становится таким же, как прежде. Запах речного воздуха мне не забыть никогда… Однако я должен был уехать. Сегодня уже и не вспомнить, как я на такое решился. Друзья, привычная обстановка: остались в прошлом, как нечто недостижимое. А ведь ребенком я испытывал страх даже оттого, что вечером мне приходилось пройти одному по темному коридору… На борту «Хайдельберга» весь мой кураж испарился. Когда мы сделали стоянку в Роттердаме, я купил себе снотворный порошок. Как средство против тревоги и чтобы не плакать ночью… Потом уже не имело смысла испытывать страх. Пароход следовал своим курсом, дальше и дальше. Другие люди на борту, как и я, с каждой милей всё больше превращались в потерявших отечество отщепенцев. Тут, хочешь не хочешь, приходится встраиваться в новую ситуацию. Сойдя на берег в Порт-Судане, я понял, что нахожусь на волнующей чужбине и что мне не на что рассчитывать, кроме как на себя и свою осмотрительность. Но ведь такое поведение по силам каждому…
Пока Клаус бахвалился прошлым — упомянул, например, «первый привал под пальмами», — преследующая их фигура крадучись пробиралась вдоль шеренги припаркованных машин. Вскоре она исчезла за каким-то автобусом. Анвар уже был близок к тому, чтобы последовать за ней, проверить, действительно ли это профессор, и, если да, схватить его под крылышки и в последний раз поучить уму-разуму.
— А позже… — Он почувствовал у себя на рукаве руку Клауса. — …позже я настолько истосковался по дому, что попросил родителей прислать мне эти треклятые медовые пряники, чтобы снова ощутить на губах вкус Рождества. Когда я открыл посылку, там было только грязное крошево. Я, тем не менее, его проглотил…
— Ах, господа! Здесь тоже можно найти подходящее для вас пристанище. Я даже кое-что присмотрела, у реки. В городе Клеве{245} — так сказать, за углом.
Не пригрезилась ли она им? За дверью прячется Тук-Тук… Эрика Манн, в куртке с поднятым воротником, исчезла в толпе.
Анвар и Клаус прислонились к стене какого-то дома, бок о бок.
Здесь не хорошо быть.
Бражники у берега Рейна
Гул голосов им навстречу — все столики заняты. Воздух: хоть ножом режь. Дымящиеся сигары и сигареты: зажатые между губ, торчащие в пепельницах. Словно под воздействием магических чар, они последовали за кельнершей, которая пересекала зал «Золотого кольца», неся — мимо голов посетителей — поднос, уставленный стаканами с альтбиром{246}, увенчанными пенными шапками. Стаканы запотели. Какая жалость, если не удастся сейчас же найти местечко, чтобы отведать этого освежающего напитка! На тарелках посетителей — закуски отнюдь не легкого свойства. Жаркое из маринованного мяса, гуляш, клёцки, колбаски с вареным картофелем и сливочным маслом (в маленьких мисках), квашеная капуста с можжевеловыми ягодами. Однако: вон там какая-то дама ковыряется в вегетарианском салате с зеленой фасолью. Напротив господина, который ест заливную котлету, молодой человек — возможно, его сын — отрезает кусочек от необычного бутерброда. Поджаренный белый хлеб, на нем ломтик ананаса, сверху ветчина и растекшийся побуревший сыр. Гавайский рецепт… Они проследовали, в фарватере подноса с напитками, в «Нойсскую горницу», где одно из окон наполовину открыто и обеспечивает приток свежего воздуха. Может, по причине страха перед сквозняком несколько мест еще остаются свободными. Внимательная кельнерша поймала взгляды двух новоприбывших и кивком указывает им направление. В сандалиях, в белоснежном фартучке — тесемки которого,
сзади повязанные бантом, ниспадают на очаровательную, обтянутую черным тугую попку, — она умело лавирует со своим фрахтом среди гостей, выходящих, очевидно, из туалетной комнаты. Потому что одна из покидающих эту комнату дам убрала в сумочку расческу.— Два пива. Zwo Alt! [60] — крикнул Клаус вслед кельнерше.
Видно, что она, хоть и не обернулась, все поняла.
— Пиво делает меня толстым.
— От одного стакана с тобой ничего не сделается. Здесь, в «Золотом кольце», они варят пиво сами.
В этом углу, со свежим воздухом, темновато. Две и две лампочки — цвета янтаря или, скорее, просто закопченные — ввинчены в темный колесный обод, на котором вырезаны всевозможные поучительные надписи: Не чавкай, и ничего не прольешь… Полностью эти изречения можно прочитать, только обойдя вокруг стола… Приятного аппетита! — Мужчина пьет, собака лакает, а вот у баварцев… иначе бывает. — … кто хандры не знает, жизнь себе продлевает.
60
Два «альтбир» (нем. простореч.).
— Уютно.
— Так здесь считают.
— Опиумная комната?
— O never [61] .
Они сделали выбор в пользу того столика, который подальше, повесили свои пальто на вешалку и опустились на стулья.
— Это была она?
— Думаю, да.
Здесь мы в безопасности, хотел сказать Клаус, но из такой презумпции — в теперешнем Дюссельдорфе — уже нельзя было исходить. Он протянул Анвару меню:
— У нас достаточно денег?
61
Ох, никогда (англ.).
Надзирающий за финансами кивнул.
— Тогда мы позволим себе оттянуться. Я в этом нуждаюсь. Для начала по рюмочке шнапса?
Анвар, не совсем уверенно, отрицательно качнул головой. Палец его скользил вниз, по строчкам меню.
— Жа-рен-ные кол-баски, — читал он по слогам.
Кельнерша принесла пиво:
— Приятного аппетита!
— Куриное фрикасе?
Хотя вопрос прозвучал отчетливо и, можно сказать, без акцента, она взглянула на Клауса так, будто он должен что-то перевести.
— Если этого нет, возьми «паштет королевы». — Он глянул в карту закусок («Отлично!») и сделал заказ: — Для меня… жаркое из маринованного мяса, для этого господина — две порции «паштета королевы». Аппетит приходит во время еды, кому как не мне это знать.
Кельнерша всё записала.
— А Вустерский соус, который к этому полагается, у вас есть?
— Сожалею…
— Соус «Ворчестер», это одно и то же{247}.
— Само собой.
— Но сначала две рюмки тминной водки.
Они поудобней устроились на стульях, вытянув перед собой все четыре ноги.
— Забавно, что в пивных всегда говорят zwo, а не zwei [62] . Вероятно, потому, что в первом слове уже присутствует ощущение сытости.
Обсуждать сегодняшний бурный день не хотелось. Их преследует, что ни говори, выдающаяся женщина: дочь знаменитого писателя, да и сама — довольно известная поэтесса.
— После Кёльна мы могли бы поехать в Рюдесхайм {248} , город виноделов, на горе, — я там никогда не был, потому что туда так просто не доберешься. Да и наплыв приезжих там большой. Но увидеть Дроссельгассе, хоть раз, я бы не отказался {249} .
62
«Два» (нем.), в просторечном и классическом варианте.
Клаус постучал по столу кончиком ножа. Анвар ненавидел такие неконтролируемые жесты. От периодического покачивания левой ногой — тоже что-то в таком роде — он уже давным-давно и, можно сказать, успешно своего товарища отучил. Когда человек сам отличается нервозностью, он с повышенной чувствительностью реагирует на нервозность других. А это может привести к нежелательным осложнениям в отношениях между ними: «Оставь это…», «Тогда и ты отучись шаркать в домашних тапочках…»
Хорошо хоть, что Клаус забыл о насморке, да и ухо его, похоже, опять слышит.