Королевство Гаргалот

– Люди страшатся нового, – объяснил я. – Здесь так красиво, но красота – страшная сила, а страшное и есть страшное.

– А если здесь что-то пострашнее твоего травоядного? – спросил Рундельштотт.

– Люди всегда находят выход, – ответил я. – Если не могут справиться с чудовищем, то придумывают какие-нибудь отпугиватели… Понс, а ты высматривай по дороге пещеру посолиднее, чтобы все поместились. И чтобы горные породы задержали излучение.

Фицрой спросил:

– Че-че?

– Колдовской свет, – пояснил я. – Колдовской он такой, невидимый, что характерно. Вдруг опять не так небесные светила сойдутся.

– Подлый, – буркнул Фицрой. – Все колдовское подлое. Недаром колдунов…

Он бросил на меня опасливый взгляд, дескать, ты не колдун, никто тебя таким не считает только потому, что дали попользоваться колдовским арбалетом.

Понсоменер вытянул вперед руку.

– Вон там за этими странными… деревьями какие-то горы. Невысокие, со срезанными вершинками. Проедем мимо. Если что, там наверняка пещеры.

Я всмотрелся – за хвощами и плаунами мелькнули оранжевые стены, еще через несколько минут выехали на простор, за поляной сплошная стена из камня высотой в пару сот метров, похожа на гигантский куб, вырубленный неведомыми гигантами и зачем-то оставленный здесь среди хвощей и плаунов.

Мы двигались где рысью, где шагом, солнце светит нам в спину, стена освещена в мельчайших подробностях, нет необходимости подъезжать ближе, удается разглядеть любую мелкую трещину, огромных стрекоз, выглядывающих из норок то ли рогатых червей, то ли жуков.

Понсоменер крикнул громко:

– Смотрите!.. Там что-то странное.

Прямо в стене вырезаны исполинские лица, даже не барельефы, а настолько умело, что выдвигаются вперед, нависая над заросшей, но все еще заметной тропкой.

– Что за морды, – сказал Фицрой с чувством, – что за морды… Хотя вон та еще ничего.

Я проследил за его пальцем, вкусы Фицроя себя выдают во всем блеске, по лицу вообще-то можно определить, какое у человека тело, а по этой толстой женской морде можно увидеть, какие у нее вторичные половые…

– Как только и вытесывали, – пробормотал Рундельштотт.

– Возможно, – сказал Фицрой, – вытесывателей спускали сверху на веревках? Это проще, чем строить лестницы.

– Хорошо мыслишь, – одобрил я. – С размахом.

– Чего-чего?

– Не топчешься на месте с «как?», – пояснил я, – а сразу предлагаешь варианты. Быть тебе вожаком.

Он просиял, приосанился, а то как же, это и понятно, что ему на роду написано свершить нечто великое, только еще не понял, что именно, где и как.

Рундельштотт поглядывает на меня изучающе, хотя вряд ли заметил несоответствие, все-таки между динозаврами и людьми дистанция в сотни миллионов лет, но явно видит, что меня тревожит нечто особенное.

Огибая этот исполинский странный куб из цельного камня, я вслед за Понсоменером обратил внимание на каменные статуи в нишах, все гиганты по три-четыре моих роста, вытесаны настолько натурально, что даже по моему хребту прокатилась предостерегающая дрожь.

Фицрой тоже увидел, сказал быстро:

– Смотри, смотри!.. Как почетная охрана у входа.

Я покачал головой.

– Нет, едем мимо. Нас, вольных альбатросов, ждет море. Не приближаться!.. Не приближаться, я же предупреждал!

Фицрой буркнул:

– Ты предупреждал, чтобы не слишком уж с женщинами по дороге… в ночевках, чтоб не задерживали, но это не совсем женщины, хотя вот та и вон левая справа, что посредине, тоже как бы… Вон там даже дыра между ними, да не просто дыра, а дверной проход, малость обвалилось…

– Не нравятся мне эти гиганты, – сказал я твердо. – Хоть и декор, но сторожа. И достаточно опасные.

Он повернулся, посмотрел на меня в недоумении.

– Ты чего? Они же каменные!

– Вот-вот, – сказал я. – И огромные. Представляешь, какие камни смогут швырять?

Он посмотрел на меня, снова на гигантов.

– Но как… они не живые!

– Кремнийорганическая жизнь, – ответил я, – вполне, вполне… Один брошенный камень может разнести корабль в щепки. Такое где-то было, не помню… А что с того, что сейчас их перенесло на сушу?.. Дураки не меняются… Всем держаться подальше!

На меня посматривали в недоумении, но спорить не решились, а Понсоменер уже и вовсе почти забыл о каменных гигантах, как только отъехал от них на безопасное расстояние.

Я старался не смотреть в их сторону, хотя практически ощутил, как двое из гигантов шевельнулись, медленно шагнули в нашу сторону. Один остановился, взял в лапы камень, второй поднял с усилием целую скалу…

Не выдержав, я в испуге оглянулся. Спертое в груди дыхание вырвалось на свободу с натужным всхлипом. Каменные статуи на местах в нишах, ни одна даже не повернула голову в нашу сторону.

На меня посматривают с беспокойством, Фицрой наконец вздохнул глубоко-глубоко, словно не дышал все это время, сказал дрожащим голосом:

– В прошлый раз, значит, ты к таким подплывал сдуру на корабле, а они промахнулись, да?

Я огрызнулся:

– При чем тут я? Это я в старых книгах читал!.. Я вообще-то грамотный и начитанный!

Он сказал понимающе:

– Ну да, конечно. Это ты сидел и читал, ага. Так я и поверил.

Я покосился на глядящих в нашу стороны с подозрением Рундельштотта и даже Понсоменера. На их лицах крупными буквами написано то, что сказал Фицрой: «Рассказывай-рассказывай, что это не ты плавал, не ускользал под градом скал, что бросают такие вот гиганты…»

– Да что вы все, – сказал я недовольно. – Не возлагайте на меня слишком уж надежд!.. Я не ослик, все не повезу!.. Даже если смог бы. Я еще и ленивый, это прерогатива человека интеллигентного и мыслящего. Чем человек интеллигентнее, тем он больший бездельник и больше требует от власти и правительства!.. Так что вперед и мимо!.. Думаю, этот мирок скоро исчезнет.

Все промолчали, только Рундельштотт поинтересовался:

– Почему?

– Задавят, – пояснил я коротко. – Здесь все примитивное, а покрытосеменные намного живучее. И млекопитающие, как и птицы… просто сюда еще не слишком вторгаются. Хвощи и плауны, как и гигантские папоротники – это не еда даже для оленей, а то бы уже сожрали, а динозавры передохли бы с голоду.

Рундельштотт указал под ноги.

– Ты говоришь о таких?

Я мазнул взглядом по одиноко растущему одуванчику.

– Точно. Семечко занесло сюда ветром, а теперь вырастет и уже отсюда будет засевать… вытесняя примитивные хвощи и плауны. Следующее поколение уже не увидит на этой земле ничего необычного.

Впереди густой влажный туман скрыл землю, странное ощущение, будто облака отяжелели и опустились на траву. Мы мчались по лесной дороге, там торчащие из молочного киселя кусты выглядят вообще чудовищно, и только с восходом оранжевого солнца все это начало таять, растворяться, разве что среди веток остались застрявшие, словно вата, клочья.