Королевство Гаргалот

– Похоже, – сказал я с облегчением, – мы ту Зачарованную Зону миновали. Как хорошо! И такую длинную петлю срезали.

Фицрой буркнул:

– Да еще на землях гуцаров. Даже не знаю…

– Чего? – спросил я.

– Хорошо или нет, – заметил он меланхолично, – что не подрались с ними?

– Мы уже дрались, – напомнил я.

– Но не в этом составе!

Рундельштотт некоторое время ехал с Понсоменером, теперь отстал, сказал успокаивающим голосом:

– Половину земель гуцаров миновали! Осталось немного…

– Немного, – откликнулся Фицрой сердито, – половина!

– Меньшая половина, – уточнил Рундельштотт, видимо, у чародеев есть большая и меньшая половины, – так что уже скоро.

Понсоменер некоторое время помалкивал, просто едет и едет впереди, но когда заговорил в своей обычной спокойной манере, мороз пробежал не только по моей шкуре:

– Вон там впереди справа от дороги засада… Сразу за кустами прячутся люди.

– Много? – спросил Фицрой небрежно и, явно красуясь, как бы нехотя потащил из ножен меч.

– Много, – подтвердил Понсоменер.

– Человек десять?

– Больше, – ответил Понсоменер. – Точно не скажу, не знаю…

Я вчувствовался, ветерок от нас, запахи не уловить, сказал настороженно:

– Останавливаемся! Ну?

Все настороженно смотрели в сторону кустов, никто не заметил, как в моих ладонях появились рукояти пистолетов. Сцепив челюсти, я открыл стрельбу по кустам, Фицрой дернулся от неожиданности и отпрыгнул в сторону.

Пошел треск, щелчки, на землю начали падать сучья, посыпались листья, одна за другой повалились толстые ветви, перерубленные пулями.

Фицрой и Понсоменер с мечами в руках встали рядом со мной, закрывая спинами Рундельштотта. За кустами раздались крики, стоны, наконец ветви распахнулись сразу в трех местах, в нашу сторону ринулись здоровенные лохматые люди в шкурах и с копьями в руках.

Но до нас еще два десятка шагов, неожиданного нападения не получилось, я хладнокровно всаживал пули, пока все отважные, что в передних рядах, не рухнули на дорогу.

Кто-то попытался попятиться, но и тех пули достали в спины. Я прекратил стрельбу, но пистолеты не опустил, вслушивался, пока Понсоменер не проговорил:

– Больше никого… Если кто и уцелел, то сбежал…

– Никто не сбежал, – уточнил Рундельштотт. – Это гуцары.

– И что? – спросил Фицрой.

– У них нет понятия бегства, – пояснил Рундельштотт. – Но есть понятие стыда. И потери чести.

Я проворчал:

– В шкурах, а тоже мне о чести…

– Шкуры, – сказал Рундельштотт знающе, – это их спесь. У них хватает одежды. А это так… чтобы выглядеть страшнее.

– Понятно, – обронил я. – Борьба за самобытность. Национальная одежда. Петухи на рубахах…

Мой конь медленно двигался по краю дороги, стараясь не наступать на еще теплые тела. Фицрой по-прежнему с мечом в руке двинулся следом, а Понсоменер убрал клинок и, словно ничего не произошло, дела житейские, снова выехал вперед.

Вскоре кусты у дороги исчезли, а затем нехотя отступили и деревья. Открылась во всей грозной красе далекая темная стена из черного с серыми прожилками камня.

Я рассмотрел на поверхности полустертые временем странные знаки. Рундельштотт перехватил мой взгляд, покачал головой.

– Даже не смотри.

– Почему?

– В ответ будут смотреть на тебя, – предупредил он, – а это не для всех проходит бесследно.

Фицрой сказал с видом знатока:

– Старая магия! Я слыхал о такой. Никто не знает, как она работает.

Рундельштотт недовольно скривился.

– В магии даже сами маги обычно не понимают, как заклятие работает. Тем более, не знают посторонние. Все видят только результат. А что еще народу надо?

Я промолчал, все верно, тем магия и нехороша, что каждый маг, как гребаный йог, вынужден учиться заново. Нет ступенек развития, по которым развивается наука.

Темная поверхность камня тянулась недолго, перешла в стену уже дикую, неотесанную, привычную для глубокого ущелья, по дну которого идет дорога.

Понсоменер подождал нас, лицо бесстрастное, но я уже разбираюсь в оттенках, рука инстинктивно изготовилась хватать и сжимать рукоять пистолета.

– Наверху, – сказал он.

Я зыркнул на верх стены ущелья, ничего не видно, но там груды камней, за которыми и прятаться удобно, и камни оттуда сбрасывать легче легкого.

Рундельштотт указал пальцем на выступ в стене, Понсоменер вгляделся, кивнул, ответил что-то шепотом. Фицрой старательно прислушивался, но, судя по разочарованию на его лице, либо не расслышал, либо не понял услышанное, что еще обиднее.

Я остановил коня, слез и вытащил из мешка ящик со сложенной винтовкой.

– А-а, – сказал Фицрой, – понятно… Как в тот раз?

– Да все, как в тот раз, – ответил я, – женщины одинаковые, люди, поступки… Как только живем в таком мире?

Он наблюдал, как собираю винтовку, во взгляде готовность помочь, но и опасения глерда, дескать, нет ничего хуже, чем выказать неумение, потому наблюдал заинтересованно, а когда я передернул затвор, сказал торопливо:

– Можешь опереться о мою спину!

– Да ладно, – ответил я, – мой конь еще тот Фицрой, даже ухом не поведет, а ты весь вздрагиваешь. Интеллигент, наверное, тайный какой. Непротивленец…

– А тебе дам непротивленца. Я еще какой противленец!

Рундельштотт взглянул с одобрением на винтовку в моих руках.

– Догадался?

– Еще бы, – ответил я. – Вообще-то быстро учусь, мастер!.. Все знают, что это вы меня всему такому непристойному выучили. А я что, я не виноват, я просто зайчик, мягкий и пушистый. Сейчас вот смотрю со скорбью и печалью на тех нехороших людей… Вот в тот выступ надо?

Он кивнул.

– Да. Там целый пласт держится непонятно даже на чем.

– Поможем матушке-природе, – пообещал я. – Как ее дети. Именно тот выступ?

– Да, – ответил он с сомнением. – Хотя, конечно…

Я тщательно прицелился, хотя камень и не пытается сдвинуться, плавно нажал на спуск, в ответ получил в плечо совсем не плавно, несмотря на амортизацию.

Рундельштотт и Фицрой вздрогнули и даже присели. Выстрел прозвучал резко и громко. Глыба, которую я держал на прицеле, исчезла в облаке мелких осколков и каменной пыли.