Королевство пепла

Но затем Аэлина сказала:

— Рован и остальные копили свою магию в течении последних нескольких дней. — она кивнула через плечо Фенрису и Гавриэлю, а затем в том направлении, где ехал Рован во главе всей армии, серебряные волосы Принца-Фэ как будто бы светились, затмевая собой блеск снега вокруг. — Я тоже. Так что мы позаботимся о том, чтобы ничто не навредило этой армии сегодня вечером.

Знающий и понимающий взгляд был кинут на повозки целителей.

— Некоторые… части будут особенно сильно охраняться.

Шаол кивнул в знак благодарности. Если бы Аэлина могла использовать свои силы, а ее спутники владели ими, это сделало бы сражение намного, намного легче. Драконы, возможно, даже не смогут подойти достаточно близко, чтобы добраться до их солдат, если Аэлина сможет взорвать их прямо в небесах, ну или Рован сможет сломать их крылья сильным порывом своего холодного ветра. Или просто полностью вырвать воздух из их легких. Он видел достаточно много тренировочных поединков между Фенрисом и Гавриэлем в Аньеле, чтобы знать, что даже без особой магии они будут невероятно смертельными. А Лоркан… Шаол не смел посмотреть через плечо туда, где ехали Лоркан и Элида. По жилам этого война текла тёмная магия. Магия Смерти, и Шаол не горел желанием когда-либо столкнуться с этой силой в бою.

Аэлина лишь легонько кивнула и, потянув за поводья лошади, медленно отъехала к Ровану, а рубин в рукояти меча продолжать сиять как маленькое солнце. Фенрис последовал за ней, охраняя спину своей королевы даже среди союзников.

А вот Гавриэль в свою очередь остался, направляя своего коня рядом с Фарашей и Шаолом. Черная кобыла поглядела на мрачного воина, и лишь фыркнула, но не стала его кусать. Слава богам. Лев слегка улыбнулся ему.

— У меня не было возможности поздравить вас. А ведь такое счастливое событие.

Странные слова для воина, учитывая, что они едва говорили вне советов, но Шаол склонил голову.

— Спасибо.

Гавриэль смотрел на снег и горы — на далекий север, говоря при этом немного отстранёно.

— Цените то, что получите. Я не ценил и потерял, всё ещё корю себя. Упустил драгоценное время. Не увидел, как мой сын превращается в мужчину.

Шаол подумал об этом — о жизни, растущей в утробе Ирэн, о ребенке, которого они воспитают. Мысль о том, что Гавриэль не испытал.

— Мне жаль. — это было единственное, что он мог сказать.

Гавриэль покачал головой, его золотисто-коричневые глаза сияли, а волосы заблестели на слепящем солнце.

— Я не заслуживаю и не требую сочувствия. — Лев посмотрел на него, и Шаол почувствовал на себе вес каждого из столетий Гавриэля. — Но лучше рассказать вам то, что вы, возможно, уже знаете: наслаждайтесь каждым моментом.

— Да. — если он переживет эту войну, он будет. Каждую чертову секунду. Гавриэль легонько тряхнул поводья, намереваясь отвести свою лошадь назад к своим спутникам, но Шаол сказал:

— Я предполагаю, что Эдион не позволил вам легко появиться в его жизни.

Серьезное лицо Гавриэля напряглось.

— У него имеются все основания на такое поведение.

И хотя Эдион был сыном Гавриэля, Шаол сказал:

— Я уверен, что вы уже знаете это, но Эдион столь же упрям и горяч, как она. — он дернул подбородком в сторону Аэлины, которая теперь уехала вперед перед этим сказав что-то Фенрису, Рован рядом… хихикнул, а Фенрис рассмеялся в голос. — Аэлина и Эдион могли бы быть близнецами.

Гавриэль не остановил его, но Шаол видел как пелена грусти затянула глаза Льва.

— Они оба часто говорят одно, но думают совершенно другое. А потом отрицают это до последнего вздоха. — Шаол покачал головой. — Дай Эдиону время. Когда мы доберемся до Оринфа, готов поспорить, что Эдион будет безмерно рад видеть всех, и вас в том числе, даже если не покажет этого.

— Я возвращаю его королеву и еду с армией. Я думаю, он был бы рад увидеть даже своего самого ненавистного врага, если бы они сделали тоже самое. — теперь уже беспокойство плескалось в глазах Гавриэля. Никто не знал как обстоят дела на Севере, кто жив, а кого придётся оплакивать.

Шаол напрягся.

— Мой отец ублюдок, — тихо сказал он. — Он никогда не считался с моим мнением. Он ни разу не задал себе вопрос, которым сейчас мучаетесь вы. — сказал Шаол с толикой ненависти в голосе. — Он никогда не пытался сделать хоть что-то для семьи и никогда не беспокоился. В этом разница.

— Если Эдион решит простить меня…

— Он простит, — уверенно сказал Шаол.

Если нет, то он сам заставит Эдиона это сделать.

— Почему вы так уверены в этом?

Шаол тщательно обдумал свои слова, прежде чем снова встретился с пронзительным взглядом Гавриэля и заговорить.

— Потому что вы его отец, — просто ответил он. — В глубине души он уже простил вас, и чтобы не было между вами сейчас, он простит, как только признаётся самому себе. — вот он, его собственный тайный позор, все еще воюющий внутри него после всего, что сделал его отец. Даже после сундука, полного писем его матери. Ведь сам Шаол непростительно оступился и до сих пор корил себя за слабость. — А Эдион наконец поймет, что вы пошли спасать Аэлину не ради нее или Рована, а ради него. И что вы остались с ними и идете с этой армией ради него тоже.

Лев отвернулся смотря на север, при этом сверкая глазами.

— Я надеюсь, что вы правы. — никаких попыток отрицать — ведь всё, что Гавриэль сделал и сделает, было только для Эдиона. То, что он идет на север, в настоящий ад, для Эдиона. Воин снова чуть пришпорил коня, начиная обгонять Фарашу. Но Шаол вдруг обнаружил, что говорит то, что должно было остаться в мыслях.

— Я бы хотел, чтобы вы стали моим отцом. Но мне не повезло.

Удивление и что-то гораздо более глубокое пронзили лицо Гавриэля. Он сглотнул и татуировка на его короче чуть сморщилась.

— Спасибо. Возможно это наша участь, никогда не иметь отцов, но надеяться на то, что они превзойдут себя и станут лучше, а их недостатки исчезнут.

Шаол воздержался от того, чтобы сказать Гавриэлю, что его уже более чем достаточно.

Гавриэль тихо продолжил:

— Я постараюсь быть достойным моего сына.

Шаол собирался пробормотать, что Эдиону лучше посчитать Льва достойным, но его прервали две образовавшиеся в небе фигуры. Большие, темные и быстро движущиеся. Шаол схватился за лук, перекинутый через его плечо, когда солдаты закричали, а собственный лук Гавриэля уже был направлен в небо.