Королевы и монстры. Яд

Чтобы справиться с избытком чувств, но при этом не ляпнуть глупость, я говорю:

– У меня нет бинтов.

Откинувшись в кресле, как король всех развратников, Кейдж отхлебывает виски, облизывает губы и улыбается.

– А зачем?

– Сделать перевязку. Я не могу просто обклеить тебя пластырями, мне надо как-то закрепить марлю.

– У тебя есть армированный скотч?

– Я не буду тебя им обматывать! Это штука для ремонта! Он с тебя кожу сдерет, когда попытаешься его снять!

Он смотрит на швейный набор у меня в руках.

– Ты собиралась шить текстильной нитью, которая разложится на волокна и занесет инфекцию, после чего я умру от сепсиса, но на скотче проводишь черту?

Я расстроенно смотрю на нитку.

– Ох, черт. А что тогда лучше использовать?

– Рыбная леска подойдет. Если нет, то зубная нить без ароматизатора.

Я не спрашиваю, откуда он это знает. Просто возвращаюсь в ванную, беру зубную нить и снова иду на кухню. Кейдж наливает еще один стакан виски.

– Хорошая идея. Поможет приглушить боль.

– Это не для меня. Это для тебя.

– Не уверена, что разумно употреблять алкоголь перед первым хирургическим опытом.

– А я не уверен, что разумно позволять доктору с настолько трясущимися руками проводить операцию.

Мы оба смотрим на мои руки. Они определенно трясутся.

– Ладно. Давай сюда.

Я раскладываю все свои принадлежности на столе. Кейдж протягивает мне стакан виски, который я опустошаю почти полностью и возвращаю ему.

– Ладно. Я сяду здесь. Ты должен повернуться…

– Ты сядешь здесь.

Он притягивает меня к себе и усаживает на колени так, что мои бедра стискивают ему бока.

– Не думаю, что это самая удобная поза.

Впиваясь пальцами в мою задницу, Кейдж подается вперед и зарывается носом мне в шею.

– А я думаю.

– Мне лестно твое внимание, но если ты продолжишь меня отвлекать, в итоге увидишь на себе швы, достойные чудовища Франкенштейна.

– В ближайшее время я на конкурс красоты не собираюсь, детка. Просто промой ее и зашей.

– Ты так говоришь, будто это легче легкого.

– Так и есть. Я тебе помогу. Сначала залей рану перекисью.

Я наклоняюсь, чтобы внимательнее рассмотреть рану, и прикусываю губу, когда вижу ее вблизи.

Она не прямо кошмарная. Даже не слишком длинная и глубокая. Но все же из нее продолжает сочиться кровь, которую Кейдж, кажется, совсем не замечает.

– Видишь? Я же сказал. Практически царапина.

– Сколько раз тебя подстреливали?

Он ненадолго задумывается.

– Шесть? Десять? Не помню. Я всегда набиваю тату, чтобы перекрыть шрам.

Я изучаю его грудь – великолепное чернильное полотно на еще более великолепном рельефе мышц. Не мужчина, а ходячее произведение искусства.

– Например, эту.

Я дотрагиваюсь до скалящегося черепа на левой стороне груди, прямо над сердцем, и в одной из пустых глазниц нащупываю звездочку из рубцовой ткани. Она чем-то напоминает маленький зрачок, поглядывающий с явно недобрыми намерениями.

Опустив на него взгляд, Кейдж комментирует:

– Хорошо, что тебя не было рядом, когда я его получил. Ты бы точно в обморок упала.

– Но шрам совсем маленький. Не больше монетки.

– Это входная рана. Выходное отверстие – на спине. Примерно такого размера.

Он поднимает сжатый кулак. Прикинув, что тот размером с грейпфрут, я сглатываю, чувствуя, как у меня крутит живот.

– Чудо, что ты выжил…

– Почти умер, – отвечает он. – Но нет.

Кейдж так спокойно об этом говорит, будто смерть – не такая уж важная штука. Или, может, он считает неважной собственную жизнь. Может, он считает, что не многого стоит.

Я кладу свою раскрытую ладонь на его широкую грудь, заглядываю ему в глаза и тихо говорю:

– Я рада, что нет. Не думаю, что смогла бы снова стать счастливой, если бы не встретила тебя.

Хоть он и пытается это не показывать, я вижу, какое действие произвели на него мои слова. Его глаза вспыхивают. Он сглатывает, и у него дергается кадык.

Хриплым голосом Кейдж отвечает:

– Ты бы кого-нибудь нашла.

– Не то чтобы я перестала общаться с мужчинами после Дэвида. С некоторыми даже встречалась. Но ни с кем не чувствовала себя так, как с тобой. Ни с кем я не чувствовала себя живой.

Какая-то странная эмоция проскальзывает в его глазах, но он отводит взгляд, так что я не успеваю распознать ее. Хочу спросить, что не так, но Кейдж внезапно меняет тему.

– Я вставлю за тебя нить в иголку. Сдвинь края раны и начни с одного конца. Не делай слишком тугие стежки, а то кожа омертвеет. Вставляй иглу достаточно глубоко, но не перебарщивай! Просто делай аккуратные маленькие шовчики на равном расстоянии друг от друга. Представь, что подшиваешь платье.

– Из человеческой кожи. Как Ганнибал Лектер.

– Парень с платьем из кожи – это Баффало Билл. Лектер помогал Старлинг его поймать.

– Точно, теперь вспомнила. А ты фанат кино?

Его брови сдвигаются. Кажется, он вновь погрузился в далекие воспоминания, содержание которых разглашать не собирается.

Понизив голос, он отвечает:

– Я не очень хорошо сплю. А ночью по телевизору всегда показывают фильмы.

Это как будто ненадолго заглянуть в его повседневную жизнь. Зрелище невеселое.

Когда я касаюсь его щеки, он вздрагивает и немного удивленно смотрит на меня, вернувшись оттуда, куда его унесло.

– В следующий раз, когда не сможешь заснуть, звони мне, хорошо? Можем посмотреть фильм вместе.

Он разглядывает мое лицо с такой искренней благодарностью, как будто ничто на свете не может сделать его счастливее, чем просмотр фильма со мной по телефону, когда он в отъезде.

Но Кейдж снова меняет тему и тянется за бутылкой перекиси.

– Сначала промываем. Потом зашиваем. Давай поскорее покончим с этим, чтобы вернуться к важным вещам.

На «важных вещах» он крепко сжимает мою задницу, чтобы я уж точно правильно интерпретировала его слова. Этот мужчина просто кролик-энерджайзер.