Коронованный наемник

– Не стреляй! – раздался с берега рык Сармагата, но Йолаф и сам видел, что стрелять пока нельзя. А принц и десятник боролись в ледяном хаосе брызг, и видно было, что силы покидают обоих, и оставалось молиться, чтоб их хватило… до чего? Трудно сказать, но Трандуил не искал сейчас формулировок и определений. Он, не глядя под ноги, уже шагал по воде.

А противники в последнем отчаянном усилии заметались у расколотой скалы и вдруг, будто сраженные одной стрелой, рухнули в пенящуюся воду. Секунда… три… пять… двенадцать… Воды Плачущей Хельги равнодушно клокотали на месте, где скрылись проклятый эльфийский принц и его бесстрашный целитель…

Еще мгновение король стоял, будто пораженный громом, а прямо в оцепеневший мозг ворвался рев Сармагата:

– Что-то не так!!! Нужно вытаскивать!!! Йолаф, давай!!!

– Мы с комендантом быстро вас отыскали, источник неглубок, – продолжал Трандуил, распуская шнуровку камизы у самого горла, будто в келье не хватало воздуха, – и вы оба были без сознания. Я плохо помню первые полчаса, царила ужасная суматоха. Гвадал развел новый костер, мы пытались хоть немного отогреть вас. В седельной суме Сарна лежала сухая одежда для тебя, но о себе позаботиться он не подумал. Дыхание у вас обоих восстановилось быстро, но твое беспамятство было благом – оно возвещало о благополучном исходе ритуала. А что же произошло с Сарном, мы понять не могли. Все, что мы знаем по сей день – он жив. Но очнется ли он, и если очнется, то кем, эльфом ли, Рабом Слез, или вовсе пустой оболочкой, утратившей феа – это неизвестно.

Трандуил сдвинул брови, уже по привычке потирая ноющий висок, и прерывисто вздохнул:

– Леголас, что бы ни случилось с Сарном, ты должен знать – это не твоя вина. Это был его собственный выбор, и к последствиям Сарн был готов.

Смертельно бледный Леголас, доселе молча сидевший в кресле, стискивая зубы так, что желваки ходили на челюстях, встал и провел по лицу подрагивающими руками:

– Не моя вина… Готов к последствиям… Как легко ты говоришь это, мой король… Как разумно, взвешено, трезво…

Трандуил вскинул голову и ударил в столешницу кулаком:

– Эру, Леголас, не надо! Я знаю, сейчас я кажусь тебе бездушным монархом, принимающим жертву твоего друга, как нечто само собой разумеющееся! Я сам чувствую это и мне горько это признавать! Но сын… я не могу пока вместить ничего, помимо твоего исцеления! И поверь, меня еще настигнет осознание всего произошедшего!

Король тоже встал, поворачиваясь к камину и переводя сбившееся дыхание. Что он мог объяснить сейчас Леголасу? Какими словами мог поведать ему о тех минутах, когда вытаскивал его на берег, путаясь в намокших полах камзола? Как укладывал сына на плащ Сарна, так и оставленный им на снегу, как отчаянно растирал ледяные ладони, а слова заговора для ускорения тока крови уже теснились на устах, но Гвадал предупредил его не применять к Леголасу эльфийских заклинаний, не убедившись, что недуг покинул его. А сам Гвадал расстилал рядом свой собственный плащ, на который Йолаф тяжело опустил бесчувственное тело десятника. Вспыхнул торопливо сложенный костер, ярко озаряя мокрое лицо принца… Йолаф и Гвадал что-то обсуждали, все повышая тон, когтистая орочья рука сжала плечо Трандуила, но король был глух ко всему и всем, опустошенно, обессиленно сидя на снегу, чувствуя лишь, как растворяется многопудовый камень в груди, размыкается кольцо боли вокруг лба, а отчаяние последних дней, бурлящее, душащее его ядовитой пеной, опадает, будто уходя прямо в мерзлую землю. Сын лежал у его ног, истерзанный, изнуренный, но живой и почти прежний.

– Ваше величество! – пробился голос сквозь звенящий плотный туман в голове, чья-то еще рука настойчиво легла на другое плечо, – вот, извольте отведать.

Прямо в ладони короля оказались холодные бока фляги. Трандуил отхлебнул чего-то, основательно обжегшего горло, и встряхнул головой, возвращая разуму относительную ясность.

– Благодарю, – отозвался он, возвращая флягу, и тут же вскинул голову на коменданта, – как Сарн?

– Жив, – коротко отозвался тот, и от этого односложного ответа на эльфа отчетливо повеяло тревогой. Он торопливо склонился над десятником, отводя с его лица мокрые пряди из растрепавшейся косы… В облике Сарна ничего не изменилось, только многочисленные следы побоев отмечали недавнюю драму под водопадом.

– Он выглядит, будто после обыкновенной битвы, – тихо проговорил король.

– Но эта битва не была обыкновенной, – хмуро отозвался орочий вождь, – и окончилась она не так, как ей надлежало по прежним описаниям. Что-то сошло с обычной дороги. Только знать бы, что именно, на какой ступени и почему? Каков итог ритуала нам сейчас не предугадать, Трандуил. Все, что мы можем сделать – нужно немедленно отвезти обоих в мой штаб, они промерзли до костей. И остается ждать…

– … Ждать, Леголас. Сарна не оставляют ни на миг. Эру милостив, надо надеяться.

Леголас глухо застонал, снова падая в кресло и морщась от боли во всем теле:

– Отец, но что если облик ничего не значит? Что если в теле Сарна очнется не он, а та тварь, что сидела во мне все эти месяцы? Голодная, озлобленная и напуганная? А ведь ты сам говоришь, что откупленный орк – не чета обычному бедолаге, напившемуся не из той лужи. Что же тогда?

Трандуил подошел к креслу, сел на поручень и обнял сына за плечи:

– Этого и боится Гвадал. Леголас, мне так больно отравлять тебе эти минуты… Но и лукавить с тобой я не могу. Если окажется, что Сарна – того, прежнего Сарна – больше нет, то придется довершить миссию Йолафа.

Леголас содрогнулся, будто пронзенный стрелой, и коротко зарычал, как делал совсем недавно.

Но король чуть крепче сжал руки на плечах наследника, словно призывая прислушаться:

– Какое воспоминание было у тебя последним, попытайся подумать!

Леголас нахмурился, покорно сосредотачиваясь.

– Тронный зал нашего замка. Он рушился, будто обваливался куда-то в пустоту, и я падал вместе с обломками, пол сам крошился у меня под ногами. А Сарн оставался там, в том ужасном месте. Я так четко помню, как он смотрел на меня с самого края этого обрыва… Так спокойно и безмятежно, будто сделал самое важное дело в жизни и теперь ему нечего бояться. А меня уносило прочь… Моргот, теперь я понимаю, о чем ты говорил тогда. «Ничего, кроме «прости», не будет приходить на ум, и последний взгляд покинутого тобой друга будет сниться тебе веками…»

Леголас осекся, быстро и хрипло дыша. А потом добавил:

– Я пытался схватить его за руку… Кажется, мне даже удалось. А Сарн становился другим, так быстро и страшно преображался, будто его лицо было маской из тающего воска, из-под которой проступало другое… Я не помню, какое оно было. Помню лишь, как он вырывался, рычал, и его глаза были совсем чужими, незнакомыми и злобными… Эру, какими злобными!.. Он смотрел на меня с такой ненавистью… Ненавистью обреченного к уцелевшему. Орки, которых я, бывало, добивал после боев, смотрели точно так же. Последнее, что я помню – его рука в моей. Холодная, словно неживая. И я пытаюсь не выпустить ее, и мне кажется, что если все же выпущу – случится что-то совершенно непоправимое. А потом когти впиваются в запястье и скользят, продирая царапины… Чертовски больно… Я так и не знаю, выпустил ли я его руку…

Голос Леголаса сорвался, и он потер лоб, пытаясь то ли что-то припомнить, то ли что-то стереть из памяти. Король привлек сына к себе, прижимая к груди золотоволосую голову:

– Надо ждать, – тихо и твердо повторил он.

Камрин стояла на коленях у самого ложа. Неужели ей только послышалось? Чего не примерещится в подступающей дремоте? Но нет, она не могла ошибиться… Белый лен камизы на груди вздымается чаще, и легкий глянец испарины выступил на восковом лбу.

– Сарн, – прошептала она, торопливо протягивая руку за влажным полотном и отирая лоб и виски эльфа, – друг мой… Вы слышите меня?

Сердце гулко застучало, слегка похолодело где-то внутри: Сармагат предупреждал, что перед нею может быть вовсе не Сарн… За дверью стояли часовые, пояс оттягивал длинный кинжал, но Камрин все равно обуял еще более отчаянный страх, чем за все предыдущие часы. Бывшая самозваная княжна, возлюбленная грозного орочьего вождя и смелая интриганка, она умела защитить себя, легко вступала в бой и не боялась убивать. Но этот иноземный кавалерист, вошедший в ее жизнь совсем недавно, разоблачивший ее и едва не погибший от ее руки, был одним из тех, редчайших и бесценных, кому она доверяла без оглядки, на кого полагалась без сомнений, кого искренне называла другом. И при одной мысли, что ей придется поднять оружие на Сарна, в груди ощетинивались ледяные шипы.