Коронованный наемник

За спиною раздался стук, легкий, почти робкий.

– Прошу, – спокойно отозвалась девушка, машинально разглаживая подол. Дверь отворилась, и в зал вошел Леголас.

– Миледи, простите, я потревожил вас, – начал он извиняющимся тоном, но Камрин только покачала головой, улыбаясь:

– Пустое. Я рада вас видеть, друг мой. Садитесь, мы так и не успели толком поговорить.

Да, они едва обменялись несколькими фразами, когда девушка заглянула в его келью, сама того не ожидая, застала Леголаса уже на ногах и тут же ошеломила вестью о том, что Сарн пришел в себя.

Принц сел напротив и с минуту молчал, будто собираясь с мыслями. Наконец он поднял взгляд на Камрин:

– Миледи, я пришел поблагодарить вас. За все. Вы так много сделали для меня и моих соратников.

Он умолк, и Камрин чувствовала, что эти сердечные слова искренни, но пришел лихолесец вовсе не ради них.

– Сударыня… – снова начал он, но девушка прервала его:

– Называйте меня по имени, принц, я давно не княжна и не «миледи».

Леголас снова секунду помолчал.

– Камрин… Что вы будете делать теперь? – спросил он мягко и заметил, как губы девушки слегка дрогнули.

– У меня теперь полно времени, чтоб решить, чем заняться, – отозвалась она беспечно, но ее тон не обманул эльфа.

– Я предполагал, что вы с Гвадалом…

– Нет, – ровно отрезала Камрин. Леголас ждал, что она что-то добавит, но девушка молчала.

– Он любит вас, Камрин, – осторожно проговорил лихолесец, – я знаю, не мне давать вам советы… Но не спешите его отвергать.

Доселе неотрывно глядящая в очаг, девушка обернулась к эльфу и улыбнулась, и от горечи этой улыбки у Леголаса заломило что-то в груди.

– Мы очень разные, милорд, – спокойно пояснила Камрин, – слишком, – добавила она тише, словно убеждая себя в чем-то, – Сармагат давно дал мне понять, что вместе мы быть… не можем. Такова наша природа. Но спасибо вам, вы… весьма участливы.

Леголас нахмурился:

– Сударыня, я знаю, что тема эта крайне деликатна, но все же возьму на себя дерзость. Вы можете послать меня ко всем балрогам, но я не могу молча смотреть на терзания каждого из вас только из пустых приличий. Гвадал рассказывал мне о своем клане. Там много пар… весьма разных. Но это не мешает их союзу.

Губы Камрин на миг резко сжались в суровую черту. Она взглянула эльфу в глаза с уже знакомым ему решительным выражением.

– Что ж, давайте начистоту. Леголас, наши с Сармагатом отношения зародились не вчера. Поначалу я очень боялась их и особенно своей привязанности к орочьему вождю. Она казалась мне… противоестественной. Не стану вдаваться в подробности, все было очень сложно. Но однажды… уже довольно давно… Сармагат сказал мне, что никогда не покусится на мою девичью честь. И никогда не подтвердит своих чувств ко мне по праву плоти. Что орочья природа сама по себе – проклятие, бунт против изначального замысла Эру Илуватара. И что чистая дева, добровольно оказавшаяся в объятиях орка, тоже переймет это клеймо. Потому все расы, бывало, хоть изредка смешивались. И лишь орки – ни с кем и никогда. Я тогда не знала ни о «Мелькоровой справедливости», ни о Магхаре, Сармагат скрывал все, что связано с его прошлым. Для меня существовала лишь человеческая «Волчья хворь», о которой в княжестве знали испокон веков. Я была семнадцатилетней доверчивой дурой…

Потом вы вкусили от Плачущей Хельги, и я заволновалась, не случится ли и с вами какая-то беда, как случалась с моими соплеменниками. Потом вы начали то и дело разминать ноющие кисти рук… Я знала этот жест, и поняла, что дело плохо. Вот тогда-то я впервые сообразила, что легенды о первых орках – не просто сказки, и быть может, слова Сармагата о проклятии и бунте против замысла Эру – вовсе не метафора. Мне бы еще тогда задуматься, отчего Сармагат так не похож на своих подданных. Среди них много хороших и честных парней, но большей частью они туповаты и агрессивны. Он же другой, другой во всем, от глубокой, непостижимой мне мудрости и до пристрастия к белоснежным камизам и столовому серебру. Книги на синдарине, по которым я осваивала основы эльфийского языка… Сармагат говорил, что они трофейные. Странная причуда – держать подобный трофей в ларе у изножья кровати… Случайно срывавшиеся напевные слова, на поверку оказывавшиеся бранью. Но нет… Я ничего не замечала, занятая своими личными переживаниями. Эгоцентричный ребенок, ввязавшийся во взрослые игры… Я ничего не знала наверняка. Но подспудно уверилась, что орки – не раса, а племя проклятых. И из страха передать мне это проклятие Сармагат меня и отталкивает, сплеча решив, что ему виднее, как мне лучше прожить жизнь. Теперь-то я знаю, что все это чушь и отговорки. А их выдумывают лишь тогда, когда хотят отстранить кого-то, не обидев прямым отказом.

Девушка запнулась, хмурясь и покусывая губы. А Леголас тихо и мягко спросил:

– Камрин… Вы поэтому пытались меня соблазнить?

– Да, – просто отозвалась девушка, – мы с Сармагатом сильно поссорились в тот день. И я сгоряча, ни в чем толком не разобравшись, решила, что смогу избавить вас от вашего проклятия, приняв его на себя. Не знаю, чего мне больше хотелось тогда… Помочь вам или сделать больно Сармагату… А может даже и навредить себе… Это было одно из самых опрометчивых, глупых, нелепых и недостойных решений в моей жизни… Простите меня, Леголас.

Повисла долгая тишина. А потом эльф бережно взял руку девушки в свои грубоватые ладони:

– Не извиняйтесь, Камрин… Право, мне никогда не понять вас, но и осуждать я вас никогда не посмею… – осторожно сжав тонкие пальцы, он спросил:

– Сколько лет вы знакомы с Гвадалом?

– Три года, – последовал слегка удивленный ответ.

– А я знаю его почти три тысячи лет. Я знал его всегда. И поверьте, он не откажется от вас. Или же я абсолютный олух, ничего не понимающий в жизни.

Камрин вздохнула, коротко пожимая руку эльфа в ответ:

– Спасибо, – чуть невпопад ответила она.

В этот момент дверь каминного зала отворилась, впуская Сармагата и эльфийского короля. Леголас взглянул орку в глаза и поднялся из кресла:

– Пойдем, отец, нам нужно потолковать, – легким, но непререкаемым тоном отрезал он, беря под руку Трандуила, что-то пытавшегося возразить, и скрылся с ним за дверью.

Сармагат же неторопливо подошел к камину, сбрасывая на пол тяжелый плащ, и поднес к огню промерзшие руки. Камрин молчала. Они могли долго молчать в обществе друг друга, беззвучно наслаждаясь тишиной и хрупким ощущением близости. Но сейчас это молчание показалось орку напряженным. Он шагнул от огня назад, но не обошел стол, а тихо опустился на пол у самого кресла Камрин, беря ее руку в могучую ладонь.

– Тугхаш… – окликнул он почти шепотом, будто боясь разбудить девушку. Она улыбнулась в ответ, но и в ее улыбке Сармагату почудилось принуждение.

– Сбылось все, за что ты сражалась… В том числе, и со мной. А ты не только не выглядишь счастливой – ты кажешься мне больной. Что тебя гнетет, милая?

Он редко говорил с ней так, бережно и ласково, как с ребенком. Он всегда отгораживался какой-то незримой стеной. И сейчас эта трепетная нежность в суровом низком голосе показалась Камрин гвоздем, глубоко и больно вошедшим куда-то меж ребер. Она прерывисто вздохнула, чувствуя, что готова постыдно и жалко расплакаться.

– Слишком много всего произошло в последние дни, – суховато ответила она, отворачиваясь к огню, – я просто не могу вместить столько потрясений разом. Не бери в голову, скоро я буду прежней.

К горлу подступала едкая горечь: она всегда… почти всегда была смела и прямодушна с Сармагатом, такова была природа их отношений с самого начала. А сейчас, именно сейчас, когда ее душил самый важный в ее дальнейшей жизни вопрос, и как никогда была нужна эта прямота и смелость – она пряталась за малозначащими фразами. «Задавай вопросы не раньше, чем уверишься, что хочешь услышать ответ». Кто-то однажды сказал ей эту фразу, только она не потрудилась вдуматься в нее.