Коронованный наемник

А Сармагат покачал головой:

– Тебе часто удавалось меня обмануть, потому что я сам охотно закрывал глаза и затыкал уши. Но сейчас не тот момент. Тугхаш… Все эти дни мы пеклись о чужих заботах. Довольно. Пришло время поговорить о нас самих. Окончательно и начистоту. Я не уверен, что готов получить ответы на терзающие меня вопросы, но их все равно придется задать.

Камрин вздрогнула: ей не раз казалось, что орк слышит ее мысли. Сердце забилось медленно и сосредоточенно, будто отсчитывая бусины на нити. Сейчас он скажет вслух все, что она и сама уже знает. Все просто. Ее задача – не плакать. Нужно молча выслушать, встать, ровно держа спину, и уйти в свою келью. Это не больше четверти часа. Она выдержит.

Сармагат же чуть крепче сжал ее пальцы:

– В тот вечер, когда я рассказал тебе о своем прошлом и о своих счетах с Трандуилом… Ты так и не спросила, в чем же заключался мой план мести. Мы отвлеклись на наши собственные отношения, и мне удалось избежать этой темы. Не скрою, я всерьез боялся твоей реакции.

Он запнулся, будто давая Камрин что-то вставить, но она молчала, и орк продолжил:

– Прежде я думал, что тебе просто не нужно этого знать. Но прежде все было иначе. А теперь… – Сармагат нахмурился, резко прикусывая губу, а потом вдруг без всякой связи отрывисто проговорил:

– Несколько дней назад я дал тебе письмо для Сарна. Оно было не запечатано. Ты… ты прочла его?

Он замер, глядя куда-то в пространство. А Камрин старательно-спокойно пожала плечами:

– Конечно. В тот же день.

Сармагат поднял глаза, полные тягостного ожидания:

– То есть, все эти дни ты знала?

– Да, – девушка сунула руку за корсаж, вынула сложенный лист, развернула и положила на стол, – вот оно. Только больше в нем нет нужды.

Орк помолчал. Поднялся с пола, присел на край стола, и отблески огня резко прорисовали его безобразное лицо гротескной игрой теней:

– Что ж, значит, ты знаешь обо мне все. Тугхаш… Камрин… Теперь, когда все карты раскрыты, я спрошу. Я тот, кто есть. Бывший бессмертный эльф, бывший придворный, бывший политик, бывший целитель. А ныне не первой молодости орочий вождь, мстительный интриган, вспыльчивый мерзавец, беспринципный манипулятор и убийца. Я живу среди мне подобных обломков эльфийской расы в глуши диких гор. Я очень богат, хотя один Моргот знает, что делать с золотом среди скал и сосен. Я очень могущественен, хотя возглавляю огромную армию таких же вспыльчивых мерзавцев и убийц. Я причинил много бед твоим близким, я подвергал тебя сотням опасностей и едва не убил тебя собственной рукой… Но я люблю тебя. Я твой… весь, без остатка. Знаю, невелик подарок… Но Камрин…

Сармагат осекся, хрипло переводя дыхание. А потом снова опустился на пол у кресла:

– Камрин… Я прошу тебя… Уезжай со мной. К балрогам этот лесной угол. Уедем в горы, вместе, вдвоем. Я совершенно не умею говорить о любви и увы, еще хуже умею ее доказывать. Но я научусь. Я знаю, моя любовь так же уродлива, как я сам, и мне неловко даже просить тебя стать… моей женой. Но неважно, как назвать это… Все, чего я хочу от жизни – провести ее остаток с тобой.

Он умолк, сдерживая предательскую дрожь. И на одну короткую минуту понял, что жизнь снова подошла к крутому повороту. И снова, как и в первый раз, этот поворот зависит от кого-то другого, держащего сейчас его судьбу в своих руках. И если он снова услышит «нет», тогда…

– Да.

Сармагат встряхнул головой, словно в лицо плеснули водой. А Камрин сидела, глядя поверх его плеча. Ее лицо было бледно, как у утопленницы, губы дрожали, в сухих глазах застыло знакомое ему выражение неверия, страха и надежды, которое так часто появлялось в них в первые месяцы их мучительного сближения. Потом она сжала губы, унимая их трепет, медленно перевела глаза на орка.

– Да, – шепнула она еще раз, будто чуть тверже ступая на озерный лед.

А Сармагат больше не колебался. Он встал, подхватывая девушку из кресла, и прижал к себе, припадая поцелуем к губам. Даже во снах, даже в самых потайных мечтах и чаяниях он не позволял себе этих грез. Одна мысль о том, как Камрин отшатнется от его клыков и шрамов, обжигала его глухим стыдом и отчаянной болью. Но что за дело до грез тому, кто наяву получил дар от судьбы? Тугхаш не отшатнулась. Она обнимала его горячо и щедро, отвечая на поцелуй с той же безоглядной страстью, с какой прежде бросалась в их бурные столкновения и споры. И орк стискивал ее в объятиях, будто пытаясь вплавить в собственную плоть и никогда более не отпустить от себя.

Они оторвались друг от друга, силясь перевести оборвавшееся дыхание, и Камрин вдруг пробормотала что-то, разражаясь слезами, теми самыми, глупыми, постыдными, которые так старалась сдержать. Ее война закончилась… И она рыдала, захлебываясь слезами, почти чувствуя, как, распадаясь на части, с нее сваливаются облекавшие ее тяжелые доспехи. Сармагат не утешал. Он знал природу этих благостных слез и давал им пролиться. Он лишь тихо перебирал ее каштановые пряди когтистыми пальцами, вдыхал аромат все того же розового масла и молчал, подспудно боясь шевельнуться и разбить бесценный хрусталь этого мига.

Камрин вырвалась из его рук, утирая глаза.

– С самого окончания всего этого кошмара я беспрестанно лью слезы. Мне не на пользу спокойная жизнь, – гнусаво пробормотала она. Глубоко вздохнула, оборачиваясь, ласково провела ладонью по рассеченной шрамом щеке орка.

– Я счастлива. Эру, как я счастлива… – невпопад обронила она.

Сармагат промолчал, снова обнимая ее. А Камрин потянулась к листу, все так же белевшему на столе, смяла его и швырнула в камин.

Они долго еще что-то шептали друг другу, торопясь сказать все, доселе невысказанное, насытиться запретной прежде нежностью. А пламя медленно расправляло желтоватый лист, уже стремительно темнеющий с краев, и неторопливо поедало руны, написанные твердым почерком орочьего вождя:

«Сарн,

Полагаю, что в отсутствие принца отряд на родину поведешь ты. Есть нечто, что тебе следует знать. Не бери от князя обещанной платы. Кристаллы смертельно опасны. Попав в воды лихолесских колодцев, они поселят в королевстве хворь, жертвой коей уже стал Леголас, и спасения от нее не будет. В этом и состоял мой план.

Бросьте все и убирайтесь к балрогам из этой дыры, я никого здесь не трону, пусть Иниваэль успокоится. Когда Тугхаш доставит тебе это письмо, передай ей свиток, ты сам знаешь, о чем я. Если же она не захочет возвращаться – передай свиток Таргису и отпусти его, он все равно тебе уже ни к чему. Не тревожься о Леголасе, ему не грозит ничего дурного. Уезжайте. Переправа в восьми милях ниже по течению от развалин сожженного Княжьего моста безопасна, воспользуйтесь ею.

Прощай.

Сармагат»

– За этим столом не хватает только Йолафа – и общество моих врагов было бы полным, – ухмыльнулся Сармагат, садясь, – Эру, неужели сегодня все будут пить эту кислую дрянь, бросив меня в одиночестве сражаться с целым кувшином?

Таргис, наливавший в этот миг Трандуилу вино, неловко пробормотал:

– Мне этот нектар не по чинам, господин. Я с вами… чего покрепче.

– Я знал, что на тебя можно рассчитывать, – кивнул вождь.

Сегодня за столом в каминном зале действительно было многолюдно.

Трандуил, облаченный в простой охотничий камзол и не надевший к ужину короны, в тот вечер как никогда выглядел настоящим королем эльфийского народа. Его бирюзовые глаза были полны безбрежной отрады, разгладившееся лицо сияло нетленной юностью, лучезарной красой, какой Эру Илуватар наградил своих первых детей в подлинно светлую минуту.

Сидящий по левую руку от него Леголас был сегодня странно молчалив, и, хотя улыбка часто озаряла его лицо, видно было, что его одолевает какая-то потаенная, тревожащая его мысль.