Кошмар на улице Зелёных драконов

Да, впрочем, он тогда, когда опять увидела его я пальцы тонкие, изящно играющие с чаем и чашами, спросил меня так просто: «Рис не будешь, брат?», как будто и не было ничего. Я смущенно ощутила запах пота — как будто и правда отчаянно я билась с ним в том поединке в глуши — а он лишь усмехнулся. Спокойный. Да вообще… в видении том, когда внезапно он полез ко мне, я его я приложила коленом по нефритовому жезлу, скрытому под одеждою. Ведь если б он и правда владел тем колдовством — и мы сражались где—нибудь вдали — то разве смог б мужчина быть таким спокойным и дружелюбным, когда ему вот только что почти я приложила по месту чувствительному самому? Меня отец учил, что ежели беда совсем нагрянет, а помощи совсем не будет, то есть место, удар в которое мужчин от сладостных желаний отвлечет. И мудрость отцовскую я, внезапно вспомнив, применила на той скале морской. Но… ничего. Тот путник после мне так улыбался, словно ничего с ним не было.

Тем более, в видении в странном том, он то меня пытался убить, то вдруг хвастаться стал своим любимым струнным инструменте, а наяву кто так поступит? Никто! Это наичистейшее безумие, то убивать, а то внимать моей игре!

И, рис доев — а он спокойно оборвал с куриной кости жаренную куру — поблагодарив его, я попрощалась. Забыла имя его спросить. Да он не спрашивал мое. Сказал лишь: «Ну, бывай же, брат!». А глаза его как будто смеялись.

Да и на что ему опять заговорить со мной? Он пирожок мой доедал уже в конец, когда я уходила. Наверное, хотел не слишком—то. И угостил из благодарности. Я как парнишка была уж слишком хлипким вроде воином. А как девица соблазнить уж не могла совсем я никого. Да, больше мы не встретимся.

— О, госпожа! Откуда вы?! — вскричал взволнованно Ко Ин, мешавший глину во дворе.

Он бросил все, бежать ко мне хотел, но нога вдруг старая за корень запнулась.

Скорее кинув корзину на землю, я побежала выручать его.

— Госпожа! Ох, госпожа! — схватил и руки сжал в своих от глины влажных старик. — Откуда только взялись вы, госпожа? Наш господин в военную управу ходил, но там о вас и трупе вашем не знали вовсе ничего! Еще беда с пожаром! — седовласый мужчина вдруг расплакался, руки мои прижав к худой груди. — Мы думали, уж вовсе не увидим вас, о, госпожа!

На причитанья его из дома выскочила мать и первым делом, разумеется, схватила меня. чтоб сжимать, сжимать. рыдать…

Глава же наших гончаров заковылял в дом, отца позвать, но тот и сам, заслышав его крики, выскочил, как будто сидел неподалеку и только слушал, не случится ли чего.

Отец, меня увидев, рот открыл. Или он из—за бока материнского увидел ножны с незнакомым мечом? Но понял, что покуда мать не выплачется, то слова поперек ее отчаянных и бессвязных криков ему не проронить и из рук ее дрожащих меня не вырвать.

Покуда мать рыдала, то Ко Ин успел до их мастерской уж дохромать. Проверить печь. И притащил к нам сияющих и прихрамывающих своих помощников. И наши старики осунулись побольше за эти дни, хоть времени немного совсем прошло. Вообще тут не кормили их?!

— Так, прекрати! — я руки материнские сняла с моих боков — и мать, растерянно притихнув, подчинилась — и прошла мимо отца, снова рот открывшего, к моим гостинцам. — Сначала вместе отобедаем, — я на отца сердито посмотрела, — все, вшестером, а после уже побеседуем.

— Но это… — наш господин теперь уж возмутился в полный голос.

— Да они ж стоят едва! — я горестно рукою махнула на троих притихших стариков. — Нет. сначала поедим, потом… — и вспомнив, посмотрела на небо — солнце уже подбиралось к середине — и, вздохнув. добавила: — Мы спокойно поедим, потом я кратко объясню, а после надобно мне уже уйти.

— Куда идти?! — добежав, вцепилась в рукав мой мать.

— Сначала поедим… — я на лицо госпожи моей взглянула побледневшее и исхудалое — и сердце мое не выдержало — себя исправила торопливо: — Идем все на кухню. Вы будете все есть, а я — говорить. Я все вам объясню. Но побыстрее, добрый господин мой отпустил меня на время. До полудня.

— Какой там господин? — отец нахмурился.

— О госпожа, так вы и вправду завели любовника? Наложницею будете? — вскричал радостно Ко Ин.

— Да разве похоже безобразье это на одеяния наложницы? — возмутился уже Ми Шенг.

— Сначала в дом, — я мать подхватила под руки, другою подняла свою корзину. — Там, вдали от глаз людских, мы поедим и поговорим.

Они, внезапно смирившись от моей прорезавшейся воли, покорно пошли все в дом. Нет, отец, мимо проходя, вдруг посмотрел сердито. Или даже с ненавистью. Обида полоснула лезвием холодным и сердце мое. Вновь обида полоснула по сердцу. Вот если б он не требовал, чтоб стали я и мать решать, кого из двух нас продавать в бордель, то ничего б и не было!

Да, впрочем, исхудали жутко спины наших добрых стариков. И сердце кровоточило, когда на них смотрела я. А потому обиды свои оставлю на потом!

Они в кухне расселись. Мастера в стороне, отец же с матерью возле сел. Как будто на одной стороне. И не продал наш господин в бордель ее, пока меня не было! И то хорошо.

Я, улыбаясь счастливо — впервые я могла сама их угостить — торопливо гостинцы раскладывала между них и вещи. Перво—наперво, чтоб съедобное итак. Нет, тут все вместе сложено. Ну, разложу — и станет видно. Сладости, мясо копченое. Рис и овощи в сторону.

— Я приготовлю… — вскочила мать.

— Сиди уж, — отец отрезал. — Ли Кин сказала, что ей надо торопиться. Но я не отпущу, пока я не пойму…

— To люди добрые, — я улыбнулась на миг ему, довольная, что так сложилось все — и я теперь свободная, без тюрьмы в борделе.

Свиток о путешествиях отцу. Матери шелка рулон, браслеты, гребни.

— Зачем же? — вскричал растерянно Ми Шенг, когда я между них положила свернутое плотно—плотно одежды потеплее и сандалии соломенные.

— Так надо, — улыбнулась я скромному, заботливому старику.

Так, еще кулечек сладостей.

Мать, все же подскочив, за чашами кинулась и тарелками. Чтоб мы поесть смогли по—человечески. И кинулась печь разжечь, чтоб воду подогреть для чая.

— Госпожа, боюсь, на чай я не успею! — возмутилась я.

— Без чая как же? А ты?

— Господа меня кормят, — я улыбнулась.

Ведь кормили же. Младший господин вообще мог возмущаться, что я им складывала лучшие куски, но ничего приличного и не брала себе. Старший же… да старшего вообще не каждый день увидеть можно было на кухне и улице, так что временами я покушать могла очень даже сытно. Вполне по— королевски.

— В общем, я устроилась на службу… — кисть положила новую пред отцом, но тот все равно взирал на меня сурово. — Случайно получилось, господин.

Мать покуда набирала нам посуду — нам лучшее, старикам похуже, покуда отец не окрикнул, чтоб взяла любое, но поторопилась — я сама разложила сладости и, нож принеся, мяса копченого всем отрезала. Отцу и матери куски побольше. А старикам — порезала на мелкие полоски, чтоб могли хоть пососать.

— Дело было ночью, в непогоду…

— Зачем ты ночью убежала из дома? — отец ударил веером по столу.