Крест в круге

Теперь она не сомневалась, что в отеле, с которым была связана любовь и трагедия всей ее жизни, она встретила того, кто был этой любовью и трагедией. Она вдруг поймала себя на мысли, что испугалась этой встречи, хотя всю жизнь ждала ее. С какой целью ей уготован судьбой этот мистический круг совпадений и начал? Зачем жестокая и неведомая кисть вывела новые абрисы таких близких и таких далеких друг от друга сердец? Вадим не узнал ее. Это и неудивительно. Она превратилась в старуху, в выцветшую, сухую мумию. А он остался прежним – молодым, сильным, красивым. Кто же более жесток – жизнь или смерть? «А может , – догадалась Мила, – это мое новое наказание? Мое искупление? Я ведь несу «не только свой крест, но и крест моих близких, любимых людей, которых давно нет в живых».

Спустя два дня, в то же самое время, что и в прошлый раз, когда она вернулась с прогулки по Александровскому саду, Мила стояла на своем этаже между парадной лестницей и лифтами, специально дожидаясь появления Вадима.

«Он, как и прежде, сотрудник безопасности , – отметила она про себя, – а значит, непременно пройдет с обходом по коридору этажа в свое очередное дежурство».

И она не ошиблась. Ровно в полдень двери лифта распахнулись, и из него вышел Вадим. Он тут же заметил старуху, стоящую в коридоре, на секунду стушевался, отвел глаза и ускорил шаг.

– Молодой человек! – прохрипела Мила. – Помогите мне открыть дверь. Вечно я вожусь с вашими замками.

С явной неохотой Вадим вернулся и, стараясь не смотреть ей в глаза, взял карточку и открыл дверь.

– Пожалуйста… – пробормотал он на этот раз по-русски.

– Могу я попросить вас об одной услуге? – голос Милы дрогнул. – Зайдите в номер.

Она и сама не знала, что собирается сделать. Ее любимый теперь годился ей в правнуки. Он был осязаемым, близким и таким… чужим.

– Нам запрещено заходить в номера без крайней необходимости… – начал было Вадим, но Мила решительно схватила его за рукав и втянула в комнату.

Она даже не отдавала себе отчет в том, что делает. Ей захотелось, чтобы хоть на миг молодой человек почувствовал в ней что-то родное, или – родственное. Ей нужно было увидеть отблеск минувших десятилетий в его глазах.

– Ты узнаешь меня, Вадим? – зашептала она, чувствуя, что вот-вот потеряет сознание от душевной муки.

Но в его глазах отразился не отблеск десятилетий, а неподдельный ужас.

– Вы… Вы обознались… – прохрипел он, отшатнувшись и пытаясь выскочить обратно в коридор.

Мила не могла остановиться.

– Таких совпадений не бывает! – кричала она. – Ты пришел наказать меня! Я заслуживаю смерти!

Вадим наконец оказался в коридоре, а Мила продолжала кричать ему вслед, захлебываясь отчаянием и слезами:– Я стала старой! А ты все еще молод!.. – Она вдруг осеклась и через мгновение тихо добавила: – Но это пройдет… Уже скоро…

Этой же ночью Милу разбудило странное предчувствие. Она села на кровати, пытаясь понять, что ее так тревожит. В комнате висела напряженная тишина.

Теряясь в догадках, Мила встала, прошла босиком по ковролину и неожиданно для себя самой вдруг села за письменный стол перед тяжелым, квадратным зеркалом. В тусклой, дрожащей мути она разглядела рядом с бледным пятном своего собственного лица еще одно – молодое, спокойное и красивое.

– Вадим! – вскрикнула старуха, отшатнувшись.

Молодой человек в зеркале поднял на нее печальные глаза, постоял в задумчивости и медленно растворился в черном провале двери.

– Подожди! – взмолилась старуха. – Я не могла ошибиться! Таких совпадений не бывает!

В этот момент из другой двери появился еще один человек в грязной рубашке с закатанными рукавами и тяжелым острым прутом в руках, похожим на крест.

– Боря! – позвала Мила. – Боренька!

Молодой человек на мгновение остановился перед нею, потом повернулся, медленно подошел к третьей двери и открыл ее. Но из нее никто не вышел. Квадратная пасть дверного проема оставалась черной и безжизненной.

Старуха похолодела.– Подождите! – пронзительно зашептала она. – Вы хотите сказать, что есть еще кто-то, кому суждено выйти из третьей двери?.. – Она чуть не задохнулась от безумной догадки: – У Бориса есть сын?

Оба скорбных отражения давно исчезли в зеркальном мраке, а Мила еще долго сидела и, глядя в свое отражение, повторяла снова и снова: – Как такое возможно?

На следующий день она набралась храбрости и попросила старшего смены прислать к ней сотрудника по имени Вадим. С именем она тоже угадала! Но такие совпадения ее уже не удивляли.

– Я хотела извиниться перед вами, – сказала она, глядя в глаза тому, кого еще вчера умоляла вспомнить прошлое . – Вы очень похожи на одного человека. Очень похожи. И его тоже звали Вадимом. Но он… мертв. Его убили. Застрелили в самое сердце. Вот сюда…И она дрожащей рукой нарисовала невидимый крест на груди растерявшегося парня. Крест в круге.

Спустя два дня, примерно в час пополудни, когда Мила заканчивала ланч, раскрошив в тарелку сухие круассаны и плеснув на них жирными, горячими сливками, в дверь постучали.

Она неохотно оторвалась от трапезы, неспешно проследовала к двери и распахнула ее настежь. Легкое удивление, похожее на дуновение ветерка, коснулось ее сухого и неподвижного лица.

– Вы?.. – Она растерялась. – На этот раз я вас не звала…

– Звали, – был ответ, – но в другом качестве. В редакции сказали, что вы очень хотите меня видеть.

– В редакции? – переспросила Мила.

Странное предчувствие в который раз за последнюю неделю кольнуло ее в сердце.

– Может быть… – пробормотала она. – Я искала Галину Помилуйко.

– Она перед вами…

Высохшая рука старухи дрогнула на дверной ручке. До Милы стал постепенно доходить смысл мистических совпадений и странностей последних дней.

– Вы – Галина Помилуйко? – спросила она в замешательстве. – Этого не может быть!

– Вот мое редакционное удостоверение.

Дальнозоркие глаза Милы в одно мгновение выхватили из квадратного пятна раскрытой книжицы фотографию и размашистое клише «Московского мира». Она отступила на шаг, пропуская Галину Помилуйко в номер, и попыталась собраться с мыслями.

Происходящее было настолько удивительно и странно, что едва укладывалось в голове.

– Итак, я слушаю вас, – произнесла Галина Помилуйко, когда они оказались в комнате и остановились возле стола, на котором в неубранной тарелке стыли мокрые хлебные мякиши. – Вам нужна моя помощь?

Мила ответила не сразу. Она помедлила, словно собираясь с духом для того, чтобы услышать нечто ужасное, а потом схватила Галину Помилуйко за рукав:

– А как ваша настоящая фамилия?

Ответ ее не потряс и даже не удивил. Она только почувствовала легкое головокружение от близости развязки, которую еще неделю назад не могла бы даже предположить.

– Я так и думала… – пробормотала Мила. – Все не случайно…

Указав Галине Помилуйко на стул, она тоже опустилась в кресло и попыталась справиться с предательски дрожащим голосом.

– Поводом к нашей встрече, – сказала Мила, – послужила статья в июльском номере вашей газеты.

Галина Помилуйко кивнула, давая понять, что она догадалась об этом.

– Меня интересуют, – продолжала Мила, – документы, якобы обнаруженные вами в одном из секретных архивов.

– Почему – якобы? – с достоинством возразила Галина Помилуйко. – Эти документы находятся у меня, а эксперты уже установили их подлинность.

Сердце Милы бешено заколотилось, и она едва сдержалась, чтобы не вскрикнуть от радости.

– А что же именно вас интересует в этих документах? – поинтересовалась Галина Помилуйко.

– Все… – выдохнула старуха и, поймав вопросительный взгляд, пояснила с торжественностью, на какую была способна в этот момент: – Наследница Федора Германовича Липгардта – перед вами!

Против ожидания, Галина Помилуйко не выразила ни восторга, ни удивления, ни каких-либо иных эмоций, услышав эту потрясающую новость.

– Я полагаю, – сказала она спокойно, – что у Федора Германовича была только одна дочь… А поскольку за последний месяц вы – третья, от кого я слышу это, то считаю необходимым попросить у вас доказательства этого самого родства.

– Я понимаю, – покачала головой Мила. – Назовите вашу цену.

– Нет, вы не понимаете, – усмехнулась Галина Помилуйко. – Я с чистым сердцем отдам настоящей наследнице все документы бесплатно. Но – после представленных доказательств.

– Вы их получите, – заверила Мила. – Но мне нужно время…

– Надеюсь, – сказала Галина Помилуйко, вставая, – вас не обидело мое недоверие? – У самых дверей она обернулась. – Простите мне мое любопытство и не примите его за бестактность… Но мне действительно интересно… А зачем вам… отель?

Мила задумалась.

– Знаете, – сказала она после паузы, – это очень хороший вопрос. На него можно ответить пространно, но я постараюсь – кратко. Понимаете, это здание построил мой отец. Его у нас отобрали силой. Думаю, будет справедливо, если отель вернется к прежним хозяевам. Но не это главное. Отель как бизнес мне не нужен. Здесь вы правы. Но «Националь» для моей семьи – как талисман. Или – злой гений. Кроме того, у меня очень серьезные долги… Долги совести, понимаете? Я завещаю этот отель одному человеку, в искупление вины, как знак любви и тепла, которые он от меня не получил в жизни. Я удовлетворила ваше любопытство?

– Вполне, – кивнула Галина Помилуйко. – Только знаете что я думаю… Для долга карточного, например, этот отель более чем достойная компенсация. Но вот для долга совести – по-моему, ничтожен. Любовь и тепло он вряд ли заменит. Еще раз извините меня.И гостья ушла.

Миле предстояло решить непростую задачу: отыскать в изменившейся до неузнаваемости Москве свидетельства своего происхождения, стряхнуть пыль со страниц истории своей семьи.

Было еще одно дело, которое ей предстояло сделать как можно скорее. Странным, мистическим образом возникший вопрос снова требовал ответа, и найти его можно было только в Ташкенте.

Первую неделю Мила провела в исторических архивах. Она щедро раздавала взятки, и перед ней открывались любые двери, она перебирала пыльные папки, находила давно забытые документы и свидетельства.

Каждый раз, выслушав ее просьбу, очередной чиновник озабоченно хмурился:

– Непростая задача. Думаю, для решения понадобится год.

– Тысяча долларов, – невозмутимо объявляла Мила.

– Ну, может быть, несколько месяцев… – задумчиво продолжал чиновник.

– Две тысячи, – ставила точку старуха, и нужная бумажка находилась в течение часа.

В одном из архивов ее ждала невероятная находка.Листая каталог хранилища, она наткнулась на следующую запись:

...

«Архив документов и незначительных предметов бытового назначения семьи Липгардт. Прошито и заархивировано 20 марта 1965 г. Архивариус – Григорьев, г. Ташкент, Республиканский архивный фонд».

– Ташкент? – вскрикнула Мила. – Григорьев?!

Ей казалось, что она уже стала привыкать к мистическим совпадениям и странностям, сопровождающим ее визит в Россию, но каждый раз, сталкиваясь лицом к лицу с очередной тревожной загадкой, она чувствовала, что близка к помешательству.

– Ничего удивительного, – пожал плечами работник хранилища. – Наш архив – малая часть Резервного фонда, собранного в свое время из имущества разграбленных усадеб, поместий и доходных домов. Во время войны он был вывезен в Ташкент. Там же проходил повторную архивацию, а в Москву вернулся лишь в середине семидесятых.

Дрожащими от волнения руками Мила перебирала ставшие драгоценными письма, салфетки, карандаши, булавки и пуговицы, почти сто лет назад казавшиеся повседневной мелочью в доме ее отца.

Одна плоская бархатная коробочка показалась ей знакомой. Сейчас она была пуста, а когда-то в ней лежало что-то важное или очень нужное. Мила никак не могла вспомнить – что именно. Если бы у нее было больше времени и она не была бы так взволнована, то обязательно вспомнила бы, что в этой скромной коробочке ее отец Федор Липгардт хранил плоскую металлическую пластинку с фамильным гербом, похожую на ножичек для бумаг.

В рассекреченном архиве КГБ (теперь эта когда-то всесильная структура называлась почему-то ФСБ) Мила обнаружила свое личное дело. Шесть папок аккуратно подшитых бумаг, протоколов, определений и доказательств. Педантичный следователь в 1939 году сделал то, на что теперь Миле потребовались бы годы, – доказал и подтвердил ее происхождение.

Через две недели Мила была готова к повторной встрече с Галиной Помилуйко. Но оставалось еще одно дело. Безотлагательное. Важное. И очень волнительное.

Перед самым отъездом в Ташкент она позвонила в службу безопасности отеля. «Как бы ни сложилась моя поездка, – решила она, – какой бы результат ни ждал меня в этом тяжелом путешествии, я не могу не слушать сейчас своего собственного сердца…»

Вадим выглядел растерянным.

– Как ваши дела? – поинтересовался он вежливо. – Не разочаровала вас столица?

– Я закончила все свои дела в Москве, – охотно ответила старуха. – Все, кроме одного…

– Вот как? – отреагировал Вадим. – Уверен, вы справитесь и с ним.

– Справлюсь, – холодно подтвердила женщина, – но для этого мне необходимо уехать. Я покидаю ваш город на неопределенный срок. Но я еще вернусь.

– Вам здесь всегда рады.

– Я не знаю, – продолжала старуха, – как долго мне предстоит отсутствовать. И не знаю, с каким результатом вернусь… Но мне бы хотелось уже сегодня некоторым образом компенсировать неудобства, вам доставленные.

– О чем вы говорите, – перебил Вадим, – какие неудобства? Я давно обо всем забыл!

– Вот видите… – Мила усмехнулась. – Уже забыли… А мне бы хотелось остаться в вашей памяти… чем-то добрым.

Она протянула ему бархатную коробочку. Ту самую, что полвека назад хотела подарить человеку, которого любила и продолжает любить до сих пор. Он будто и сейчас стоял перед ней – гордый, красивый и… недоступный.

– Я не могу это принять. – Вадим решительно положил коробочку на стол.

Глаза Милы сверкнули безумным огнем. Она схватила подарок и ткнула им в грудь своего неразумного гостя.

– Вы должны взять! Не возвращайте мне ее! Иначе опять быть беде!

Вадим отступил к двери.

– Я не могу это принять, – повторил он твердо. – Кроме того – ваши волнения совершенно напрасны. Вы мне ничего не должны и не доставили мне неудобств, которые нужно было бы компенсировать. В любом случае спасибо. Я искренне желаю вам успехов во всех ваших делах. Прощайте…

– Безумец! – кричала ему в спину старуха. – Тебя убьют!.. В самое сердце… Твою любимую обвинят в этом убийстве и посадят в тюрьму, а твой еще не родившийся сын будет обречен скитаться по приютам и тоже погибнуть!

Она осеклась, посмотрела на свое отражение в зеркале и добавила уже тихо:– Впрочем, мне все это в скором времени предстоит выяснить…

Несмотря на то что Мила была готова к тому, что ей предстояло узнать в Ташкенте, она была потрясена до глубины души. Слезы текли из ее выцветших глаз, а сердце разрывалось на части.

Тогда, в далеком 1948 году, ее сын, ее Боря – не погиб! Его – маленького, беззащитного, больного мальчика – определили в школу для сирот из больницы, куда он попал, потеряв сознание прямо на улице. Никто и не думал искать его родных. На первый же вопрос, едва придя в сознание, он ответил:

– Галинка и папа Максуд погибли. Я опять сирота…

Мила с трудом разыскала тех, кто мог рассказать ей про Циклопа. Мудрый, добрый и совестливый учитель литературы стал единственным близким человеком для ее сына.

Он боролся за мальчика и тогда, когда специальная комиссия определила, что место душевнобольного ребенка – в интернате для сложных и опасных для общества подростков, и тогда, когда по окончании этого спецзаведения Борис постоянно рисковал быть изолированным от людей.

Учитель не раз спасал его от спецбольницы и даже тюрьмы. Ежегодно после каждого нового медицинского обследования он ходил по инстанциям, потрясая листком бумаги с неутешительным анамнезом и убеждал, взывал, доказывал, просил…

Это именно Циклоп устроил Бориса на работу в Ташкентский республиканский архив, пряча от докторов и кураторов. Это именно Циклоп разыскал живую и невредимую Галинку, которая и сама считала Бориса давно погибшим. Именно благодаря учителю мальчик снова обрел настоящую семью.

И наконец, именно Циклоп в страшные часы землетрясения заслонил собой маленького сына Бориса и Галинки, спас ему жизнь, отдав взамен свою.

То апрельское утро принесло много бед. Обвалившийся кирпичный дом унес жизнь «папы Максуда». Под завалами рухнувшей больницы погибла Галинка. Ее сын от первого брака остался в Ташкенте со своим отцом – бывшим мужем Галинки – Михаилом (Мила его смутно помнила). А маленького Вадима увезли в Москву.Теперь найти в столице след Вадима Григорьева было нетрудно. Мила уже догадывалась, куда ее приведут поиски. В «Националь», куда же еще! В точку фокуса ее собственной судьбы.