Кристальный пик

«Потерь будет много», — предупредил Мидир также, — «Половина умрет если не от мечей Керидвена, то от их сейда». Однако прямо сейчас Ллеу, кажется, предлагал иной выход.

— Что ты можешь сделать? — спросила я прямо. — Один сейдман против такого количества вёльв... Сам сказал на последнем Совете, что они все выйдут к нам сражаться лицом к лицу. Никакие жертвенные лошади больше не помогут.

— Я смогу дать вам ответ, только когда мы прибудем на место, госпожа, но ответ будет. Стал бы я так опрометчиво рисковать жизнью, если бы не был в себе уверен? Вы ведь знаете, я не благодетель и не мученик, — Он улыбнулся, и по тронному залу побежал перезвон колокольчика на его плетеном браслете — всего одного, матового и черного. Остальные четыре больше не звенели. — Я помню ваш и Мидира план. Даже если вы не собираетесь принимать участие в сражении, а будете лишь смотреть с неба и направлять, это все равно опасно. Рядом с вами должен быть хотя бы один человек, владеющий сейдом, ибо там, где им пропитана сама земля, никакая броня не защитит.

Я поджала губы и бегло осмотрела себя еще раз. Меч с кованым навершием в повязанных ножнах, напоясная сумка, заговоренный компас в ее кармане (на всякий случай), наручи, надетые поверх чешуи, и даже костяная рука — все это и впрямь бесполезно против тайных практик. А именно выманить Омелу, взять ее в плен и заставить сдаться было ключом к победе в войне и восстановлении Круга. Прихлопывать пчел по одной всегда проще, чем справиться с целым роем. А если же сразу убить матку...

— Маттиола знает? — спросила я, и Ллеу кивнул.

— Конечно.

— Тогда решено. Ты летишь со мной.

Он снова поклонился в благодарность, прижав ладонь к груди в традиционном жесте, и один его рукав пополз вверх, обнажая свежую повязку вокруг запястья. Очевидно, Ллеу специально порезал себя накануне, чтобы на поле боя было достаточно всего лишь надавить на рану, чтобы пошла кровь. В отличие от вёльв, он не использовал веретено, да и плел сейд вовсе не из пряжи. Он вытягивал силу из собственных и чужих костей.

— Пора отправляться, драгоценная госпожа.

Мидир, успокоивший плач дочерей и строго приказавший им разойтись по комнатам, уже ждал нас с Ллеу у распахнутых дверей зала. Он не стал спрашивать, почему тот идет со мной бок о бок на крышу башни-донжона, а я не стала рассказывать. Только оглянулась через плечо на отцовский трон и мысленно попрощалась с ним, ибо больше мне не было суждено его увидеть — либо я одержу победу, и вместо него наконец-то установят трон из драгоценностей и стекла, либо попросту не вернусь домой.

В замке поселилась неестественная тишина: все молились, прятались или поспешили уйти к своим семьям, чтобы быть рядом, если что-то пойдет не так. Зато на улице стоял гомон, какого Столица не слышала даже в Эсбаты: драконы и люди впервые за двадцать лет воевали бок о бок, а не друг с другом, и неистовый рев, звучащий с тальхарпой в унисон, ласкал слух, как песня. Вид, открывшийся мне с края башни, был не менее прекрасным: хирды один за другим бесстрашно седлали драконов, а те подставляли им крылья, помогая забраться. Пятьсот драконов и в пять раз больше людей. Половина уже парила вместе в небесах, дожидаясь остальных. Кого-то, судя по звукам, стало тошнить, а кто-то потерял сознание, но большинство гудело в предвкушении битвы, кричало и смеялось. Оторванная от простого люда, я едва не забыла, каковы дейрдреанцы, когда дело доходит до битвы — сплошь берсерки, безрассудные, а потому непобедимые. Когда-то давно война была таким же их уделом, как и сейд... И, кажется, они вспомнили об этом.

«Не снижайтесь. Не садитесь на землю и не рискуйте собой ради людей. Ваша задача — доставить хирды в целостности, а не сражаться. Помните, что вы семья. Прикрывайте спины друг друга».

«Да, отец».

На крыше донжона было слишком тесно, чтобы здесь поместилось больше двух драконов, поэтому третий, самый огромный и будто выкованный из железа, висел над ними прямо в воздухе. Размах его крыльев достигал такой ширины, что они могли накрыть собою всю башню, и каждое их движение поднимало такой ветер, что мне пришлось приставить ладонь ко лбу козырьком, дабы разглядеть в драконе Борея. В последний раз я видела его в Медовом зале, злого и растерянного, когда ему не удалось отговорить Старших от присоединения к войне. Мне думалось. что после такого Борей отправится к жене в Сердце или по крайней мере полетит на Фергус, а не на Керидвен бок о бок с той, что почти лишила его достоинства. Однако Борей оказался менее упрям, чем я считала, и больше привязан к семье, чем могло показаться окружающим: он сопровождал своих детей, Мелихор и Сильтана, толкающихся на крыше в первородном обличье в ожидании его и моих указаний.

«Солярис... Тебя это тоже касается».

Солярис держался поодаль, все еще будучи человеком, и угрюмо смотрел на город, погруженный в свои мысли, пока не появилась я. В то время как Гектор одевал меня в кузнице, он собирал драконов от моего имени, а потому видел меня в броне впервые. Однако все равно повел себя так, будто я надевала ее уже не раз: молча похлопал рукой по спине и боку, проверяя, так же ли плотно она прилегает к моему телу, как его броня прилегает к нему. Затем Сол удовлетворенно кивнул и, проронив нечто вроде «Годится», снова отвернулся к городу, словно он был ему куда интереснее. Лишь по тому, как дрожали его пальцы при этом, и как он дотронулся ими до пальцев моих, лежащих на остром краю мерлона, я поняла, что он чувствует на самом деле. Облегчение. Радость. Спокойствие. Я сделала так, как он просил — приняла его дар. Драконья суть всегда познавалась в жертвенности: нет для дракона большего признания в любви, чем отдать всего себя, даже собственную кожу.

«Солярис, ты меня слышишь? Я к тебе обращаюсь».

Мы оба вздрогнули, осознав это — Борей действительно говорил с ним, да еще и тем самым назидательным тоном, каким говорят лишь отцы со своими детьми. Солярис тут же встрепенулся и задрал голову к металлическому дракону, пышущему жаром, который был в два, а то и в три раза больше половины драконов под моим замком.

«Что я сейчас сказал?»

— Чтобы мы не рисковали, — ответил Сол растерянно, на что Борей нервно повел крылом, да с такой силой, что меня пошатнуло в сторону от поднятого им ветра. — Я все понял, отец.

«Не думай, что если ты пережил Сенджу и стоишь здесь сейчас, то ты уже все знаешь и умеешь. В эпоху Завоеваний керидвенцы орудовали баллистами так же ловко, как и нейманцы, самые жестокие охотники на наш род. Летай высоко, Солярис иначе смерть и тебе, и твоей королеве».

— Да, отец, — снова ответил Сол, и не то изумление столь непривычной заботе было причиной его безропотности, не то страх навлечь на себя гнев еще одного Старшего, но он даже поклонился отцу, когда тот издал низкий гортанный звук, похожий на ворчание.

Затем Борей развернулся и устремился ввысь к остальным драконам — к тому моменту все до последнего уже поднялись с земли в воздух с воинами на спинах и плечах. Теперь они ждали только нас пятерых, чтобы я повела их на север, и от этого осознания у меня заледенели руки и сердце.

По-прежнему держа мои пальцы в своих, Солярис прекрасно почувствовал это. Посмотрел на меня выжидающе и снисходительно, на что я вымученно кивнула, зная, что бесполезно ждать от самой себя уверенности — она не придет. Можно готовиться к войне сколько угодно, но ты никогда не будешь готов к ней до конца, как и ко всем трагедиям, что происходили, происходят и будут происходить в твоей жизни.

— Полетели! Я готов вспарывать керидвенцам задницы и животы!

Впрочем, уж если кто-то и был готов к войне всегда и везде, так это Кочевник. Он выскочил на крышу из напольного люка, поправляя ламеллярные доспехи, которые выплавил для него кузнечный мастер по моему заказу на пару с новенькой секирой заместо старого топора. С дейрдреанским таблионом красного цвета, Кочевник и впрямь походил на хускарла, которым должен был стать. Вдобавок крепкий, коренастый, какими были все воины, которые подавали большие надежды в военном мастерстве. Правда, на шее его позвякивало ожерелье из кабаньих зубов, в собранных волосах на затылке вилась синяя лента с талиесинским орнаментом, а лицо закрывала маска медведя из червонного золота... Нет, все-таки Кочевник по-прежнему оставался охотником. Воплощением охоты и дикого леса, где от человека оставался лишь след на влажной земле. Золотая маска выступала связующей цепью между этим звериным неистовством и божественным порядком. В ней первобытная сила Кочевника будто переставала хлестать через край, как штормовое море, и обретала равновесие, цель, становясь убийственным градом. Даже двигался он теперь ровнее и грациоознее, держал спину прямой, а голову вскинутой к небесам...

Пока не запнулся о выступ на крыше и не упал.

— Дикий! — выругался он, хватаясь за свою маску, когда со звоном ударился ей об пол. — Как Медвежий Страж вообще ее носил? Эти щелки для глаз ужe, чем те, через которые я в детстве за девками в бане подглядывал.

— Так может ты снимешь маску, пока мы хотя бы в Керидвен не прибудем? — предложил Сол резонно, на что услышал:

— Нет! В ней я по крайней мере не вижу твою кислую рожу. Это уже дорогого стоит.

Мелихор заурчала, смеясь, и повернулась к отряхивающемуся Кочевнику боком, прежде чем подобрать его хвостом за пояс и посадить к себе на спину. Она была выше него и раньше, в человеческом облике, но в первозданном же и вовсе казалась громадной. Кочевник мог скрывать это сколь угодно, но подобная разница заставляла его, и без того страшащегося полетов, нервничать еще сильнее. Он вжался в нее грудью и животом, приняв почти горизонтальное приложение, и прижал маску плотнее к лицу, чтобы она не свалилась.