Кровь боярина Кучки

–  Добром с Ольговичами не кончить ни вам, ни нам!

Кто возопил? Да тот же Кондратей Шорох. Его голос.

Между тем Улеба с помоста как ветром сдуло.

–  На одном вече, да не одни речи, - сказала тётка в монашеской понке, знательница примет.

–  Начался зыбёж, - заметил Чекман, - Нам надобно покидать вече.

–  Я не покину, - твёрдо ответил Род.
– Вон великокняжеский брат поскакал останавливать толпу. Я ему помогу.

Чуть-чуть пришпорив Катаношу, он оказался почти рядом с Владимиром Мстиславичем.

–  Заезжай, князь, справа, я - слева. Мы их не пустим!
– прокричал Род.

Правитель города с удивлением обернулся. Незнакомца тут же окружила княжеская сторожа.

–  Это мой храбрый спаситель, князь. Помнишь, рассказывал?
– крикнул Чекман из-за отрочих спин.

–  А, Чекман!
– заулыбался Владимир.
– Потом познакомлюсь с твоим спасителем. Сейчас - скорее к монастырю. Толпа уже заняла весь мост. Тут мы не протолпимся. Едем в обход мимо Глебова двора.

Род, окружённый отроками, вынужден был свернуть в сторону следом за Владимиром.

–  Эх, вернее бы с толпой через мост! Слышишь, отрок?
– обратился Род к наиболее ближнему и самому бородатому из окружавших его, увешанному золотыми цепями.

–  Не отрок я, а боярин. Зови меня Михаль, - добродушно осклабился бородач.

Слишком уж долго пробиралась горсть конников закоулками, уличками, пока не выехала к монастырским воротам. Вновь предстояло проталпливаться сквозь многолюдье. «Ум! Ум! Ум!» - тщетно призывал к уму большой испуганный колокол. Ума в людях не наблюдалось. Род издали разглядел, как с церковной паперти сводят схимника с криками: «Побейте! Побейте!» В церкви, очевидно, шла служба, в чёрном дверном проёме мерцал свет паникадила. Неужто убийцы прервали саму божественную литургию? Пока Род искал платную коновязь для Катаноши, обречённого уже подвели к воротам. С него яростно совлекали схимничьи одежды и раздирали их.

–  За что?
– жалобно спрашивал старик, пусть ещё не летами, но телом.
– За что? За то, что крест целовали иметь меня князем? Я уж этого не помню. Я уж монах… - Вот он совсем голый стоит в толпе, причитая: - Наг вышел из чрева матери, наг уйду… - Вот он увидел пробившегося сквозь толпу на коне Владимира.
– Брат любезный, куда ведут меня?

–  Оставьте его! Не трогайте!
– завопил Владимир.

Толпа ответила рёвом, руки взметнулись, когтистые или сжатые в кулаки. Раздались крики избиваемых князей, обречённого и защитника. В толчее доставалось не только Игорю, но и Владимиру. Род стал проламывать себе путь, разбрасывая обезумевших людей, как ту свору, что когда-то натравил на него хан Кунуй.

–  Ххх-а!
– выдохнула перед глазами окровавленная чья-то глотка.
– Откуда тут истый леший?

А он уже рядом с избиваемыми. Убийцы, не задевая его, калечили один другого. И боль отрезвляла их. Владимир смог накрыть своим корзном голого Игоря. Сторожа беспощадно размыкала толпу, делая проход. Кони были подведены. Род, сызнова утонув в толпе, протискивался к своей Катаноше.

–  Сегодня не убили, завтра убьют, - просипел рядом сорванный вечем голос.

–  Убьют, забота не наша, - ответили ему.

–  А от субботней расправы уйдёт, значит, и воскресенье переживёт, - успокоила какая-то женщина.

–  Эх, не завалилась бы суббота за пятницу!
– возразили ей.

Род нагнал конников почти одновременно с Чекманом, который в освобождении схимника не участвовал, опасаясь похмелья в чужом пиру.

–  Врываться в церковь во время службы ради убийства… Боже, до чего дожили!
– сокрушался боярин Михаль, позванивая на скаку нагрудными золотыми цепями.

–  Что это, христиане, что ли?
– согласился с ним берендейский княжич.

–  Камо? Камо? [364]– едва держался в седле закутанный в княжье корзно избитый Игорь.

–  В дом моей матери, - отвечал Владимир.
– Головники не посмеют потревожить вдову Мстислава Великого.

–  Монастырский храм потревожили, схиму не пощадили, - вздохнул самый молодой княжий отрок.

Всадники въехали во двор, спешились перед высокими затейливыми хоромами и крепко затворили ворота. Коней расположили в длинной, вросшей в землю конюшне, Игоря провели в сени над ней. Здесь обычно отдыхали конюхи, сейчас сени были пусты.

[364] КАМО - куда.

Промыслю у матери об одежде для схимника, - кивнул Владимир на сени, где укрыли Игоря, - Потемну, когда на толпу угомон найдёт, переправим его в Семеоновский монастырь, обитель его деда и отца. А пока кто-нибудь посторожите бывшего князя.

Сторожить вызвался боярин Михаль. С ним остался Род.

–  Съезжу к отцу, успокою, что жив, - сказал Роду Чекман.
– Старик, знаю, с ума сходит. А ты жди меня, дорогой.

В конюховых сенях было тихо, как на морском берегу. Довелось Роду съездить с Богомилом Соловьём к берегам Варяжского моря: останешься в прибрежной хижине, и тишина как бы усиливается гулом прибоя и становится грозной.

–  Толпа близится к княгинину дворцу, - подошёл к волоковому окну Михаль.
– Отстала от нас, а теперь…

–  Смертушка моя близится, - вздохнул Игорь.

Он был странен в чужом корзне поверх наготы.

Невысокий, сухонький, смуглолицый, по-старушечьи распустил длинные седые волосы по груди, узенькая бородка за ними почти не виделась. Трудно верилось, что ещё год назад это был храбрый князь, решительно вышедший с колеблющимися полками встречь взбунтовавшемуся своему подколеннику. Теперь же смиренные его уста приятным тенорком пели: «Ныне отпущаеши раба твоего, Владыко…»

Гул толпы нарастал.

–  Они уже под воротами, - сообщил, отходя от окна, Михаль.
– Что нам делать?
– Добродушный лик его выражал крайнюю растерянность.

Род глянул на князя-схимника и увидел, что тот умрёт.

–  Должен же твой государь прислать помощь, - в отчаянье обратился юноша к Михалю.

–  Ох, - не слышал боярин, вновь подойдя к окну.
– Откуда-то огромное бревно тащат… Нет, не посмеют!

Первый удар в ворота показался звуком вечного колокола. Второй удар вызвал долгий скрип. С третьего удара ворота рухнули.

–  Воры! Что же они творят!
– крикнул Михаль.

И не успел Род опомниться, как боярин выскочил из сеней, сбежал вниз и один-одинёшенек оказался перед толпой.

Что он им кричал, в шуме было не слышно. Род видел в волоковое оконце, как боярина сбили с ног, как рвали с его груди золотые цепи.

–  Совсем плохи наши дела, отче, - обратился юноша к князю-схимнику.

–  …По глаголу Твоему с миром, - продолжал петь несчастный.

Род оглядел сени. Кроме стола, двух широких лавок и поставца на стене увидел в одном углу железный сундук, а в другом большую чугунную наковальню. Даже ему великого труда стоило перенести оба эти предмета к двери и возложить один на другой.