Крупные формы. История популярной музыки в семи жанрах
Шрифт:
Крах ансамбля начался с концерта в Лондоне 10 марта 2003-го. “Знайте, что мы на стороне добра, как и вы, – сообщила публике со сцены Натали Мэйнс. – Мы не хотим этой войны, всего этого насилия, и нам стыдно, что президент США из Техаса”. Так она отозвалась на слухи об американском вторжении в Ирак времен президентства Джорджа Буша-младшего, которое в самом деле началось десять дней спустя. На родине комментарии Мэйнс вызвали возмущение, вскоре переросшее в довольно сюрреалистическую общенациональную кампанию: кантри-радиостанции изымали песни The Dixie Chicks из эфиров, а некоторые даже устраивали торжественные церемонии, где любой мог выбросить в мусор компакт-диски ансамбля или посмотреть, как их уничтожает бульдозер. На церемонии вручения наград Академии кантри-музыки (менее престижная, но тоже вполне статусная премия-конкурент CMA) группу, выступавшую по видеосвязи, освистали зрители.
Поначалу казалось, что возмущение скоро стихнет. The Dixie Chicks были одним из самых успешных кантри-проектов своего времени – разумеется, зрители примут их обратно? Но сбивчивые извинения Мэйнс делу не помогли. Популярный певец Тоби Кит стал основным антагонистом группы: на концертах он показывал фотоколлажи, на которых Мэйнс ручкалась с иракским диктатором Саддамом Хусейном. Чет Флиппо, в прошлом –
В 2006-м The Dixie Chicks вернулись с альбомом “Taking the Long Way” – успешным, но вовсе не примирительным. Первым же синглом с него была дерзкая композиция “Not Ready to Make Nice”, достигшая четвертого места в поп-чарте и выигравшая три награды, в том числе “Запись года”, на церемонии “Грэмми”. Но в кантри-чарте она осталась на скромном 36-м месте. The Dixie Chicks порвали с кантри, и трудно было винить их в этом. Их выбросили с кантри-радио – фактически подвергли цензуре – за то, что они озвучили вполне мейнстримное (пусть и дискуссионное) мнение на политическую тему. Без них эфиры кантри-радиостанций стали куда менее интересными – но, странным образом, и их собственная музыка, как только они перестали стремиться удовлетворить запросы кантри-аудитории, тоже стала менее интересной. Помню, что меня вся эта история повергла в уныние, потому что выиграли от нее только самоуверенные пуристы со всех сторон. Некоторые поклонники кантри убедились в верности собственных подозрений – мол, The Dixie Chicks всегда считали себя слишком крутыми для жанра, слишком интересничали на фоне певцов вроде Макинтайр или Тоби Кита. Но и подозрения некоторых поклонников группы тоже как будто оправдались: Нэшвилл оказался слишком корпоративно-охранительским, чтобы переварить такой независимо мыслящий ансамбль, как The Dixie Chicks. В современном кантри, получалось, нет места политическому протесту.
Где ваши яйца?!
В одну из весенних недель 1966 года самой популярной кантри-композицией в Америке была “Waitin’ in Your Welfare Line”[23] Бака Оуэнса. Несмотря на заголовок, это не была ни песня протеста, ни даже песня о том, как трудно жить в бедности. Это была песня о любви – слегка юмористическая. Оуэнс смаковал заглавную строчку, словно хороший комедийный панчлайн – и, по сути, она таковым и была: “Я стану самым богатым человеком на свете в тот день, когда ты скажешь, что ты моя // Я изголода-а-а-ался по твоей любви, я стою в очереди за твоим социальным пособием”.
В ту же неделю на втором месте в чарте оказалась песня куда более политизированная: “The Ballad of the Green Berets”, ода американским войскам, ставшая неожиданным хитом. Певцом был сержант Барри Сэдлер, служивший медиком в силах специального назначения США (они же – “зеленые береты”). Текст композиции прославлял храбрость американских военных: “Это лучшие люди Америки”, – пел Сэдлер под скупой аккомпанемент, в котором не было слышно почти ничего, кроме отстукивающего марш малого барабана. Песня не призывала к войне – по крайней мере, она не делала этого впрямую. Но она была провоенной и создавала ощущение, что кантри-музыка должна быть явственно патриотичной и, возможно, подспудно анти-антивоенной.
В 1960-е политическая идентичность кантри была прочно связана с его демографической идентичностью. Жанр был южным, белым, принадлежавшим людям средних лет или старше. Мир кантри-мейнстрима был консервативным пространством – и по темпераменту, и по философии: от звезд ожидалось, что они будут избегать политических провокаций. В 1966 году Лоретта Линн выпустила хит “Dear Uncle Sam”, трогательную, но скорее деидеологизированную балладу об одинокой невесте солдата: “Он с гордостью носит свои цвета: красный, белый и синий / А я ношу лишь печаль в сердце, ведь он бросил меня ради тебя”. В 1971-м певец Терри Нельсон записал кантри-сингл, ставший своего рода провокативным сиквелом “The Ballad of the Green Berets” Сэдлера: песня “Battle Hymn of Lt. Calley” представляла собой оправдательный монолог Уильяма Келли, командира роты, которого в тот год осудили за участие в резне в Сонгми: “Я выполнял приказы и делал это добросовестно”. Она стала сенсацией – пластинка, по некоторым подсчетам, разошлась тиражом более миллиона экземпляров и даже оказалась упомянута в книге Хантера Томпсона “Страх и отвращение в Лас-Вегасе” (рецензия Томпсона: “Боже мой! А что это за ужасная музыка? <…> Нет! Мне почудилось! Это все наркотик”[24]). Но несмотря на популярность, сингл редко звучал на кантри-радиостанциях и достиг всего 49-го места в кантри-чарте – Billboard писал, что менеджеры рекорд-бизнеса относились к нему с опаской. Фирма Capitol рассматривала возможность заказать кавер-версию песни у актера и кантри-певца Текса Риттера – но в конечном счете не осуществила этот план. В 1971 году, как и в 2003-м, жанр стремился оставаться вдалеке от политических потрясений.
Правда, далеко не каждый кантри-артист соблюдал это негласное правило. В 1969 и 1970 годах Мерл Хаггард выпустил два сингла, явно нацеленных на то, чтобы вокруг них ломались копья. Первый назывался “Okie from Muskogee” и представлял собой язвительный выпад в сторону хиппи от лица обычного человека из маленького городка: “Мы не сжигаем повестки посреди главной улицы / Потому что нам нравится
жить порядочно и быть свободными”. Второй, куда менее ироничный, вышел под заголовком “The Fightin’ Side of Me” – в тексте автор напускался на всех, кто “попусту долдонит о наших войнах”, формулируя припев как угрозу: “Не нравится – не ешьте / Но считайте эту песню предупреждением”. Позже Хаггард утверждал, что не задумывал эти песни как анти-антивоенные заявления – он, дескать, писал словесные портреты американских мещан, а иногда просто шутил. Но обе создали кантри репутацию острополитической, даже кланово-политической музыки – теперь это был жанр для всех, кто терпеть не мог хиппи. И эта репутация за ним закрепилась, даже несмотря на то, что сам Хаггард оказался настроен вовсе не настолько анти-антивоенно, как многим показалось (в 2005 году, спустя много лет после того, как кантри-радио перестало ставить в эфир его песни, он выпустил решительный по интонации, но скучный по звучанию сингл “America First”, в котором был призыв к США “убираться из Ирака”).Не последнее значение имело также и то, что сам Мерл Хаггард, писавший эти классические антихиппистские песни, ассоциировался с аутло-движением – контркультурным, но идеологически не вполне определенным. Историк кантри Майкл Стрейссгут описал его как “политически расплывчатое”, хотя это не обязательно было его слабостью: Вилли Нельсон объединял “качков и торчков” именно потому, что не призывал их присоединиться к той или иной политической борьбе. Впоследствии Нельсон оказался человеком либеральных убеждений, однако он всегда тяготел именно к той проблематике (поддержка американских фермеров, легализация марихуаны), в которой либералы и консерваторы скорее могли прийти к консенсусу.
Джонни Кэш, ярчайший из всех аутло, высказывался громче и четче – но месседж его был сложнее. В 1964 году он выпустил “Bitter Tears”, альбом, состоявший из песен о дискриминации коренных жителей США. Когда радиостанции равнодушно отнеслись к первому синглу с пластинки, “The Ballad of Ira Hayes”, о морпехе из племени акимель-оодхам, Кэш выкупил целую полосу в Billboard, чтобы задать вопрос: “Диск-жокеи, владельцы радиостанций, менеджеры и т. д. – где ваши яйца?!” (песня в итоге доползла до третьего места в чартах). При этом музыкант, поддерживавший президента Ричарда Никсона, показательно не присоединялся к движению против войны во Вьетнаме. После знаменитой речи Никсона про “молчащее большинство” Кэш сказал в эфире собственного телешоу в 1969 году: “Мои родственники и я поддерживаем президента США в его стремлении к справедливому и долговечному миру”. Год спустя его пригласили выступать перед Никсоном в Белом доме – президент попросил исполнить несколько конкретных копмозиций: в частности, “Okie from Muskogee” Хаггарда, а также “Welfare Cadillac” Гая Дрейка, хит-однодневку про человека, который радостно пользуется правительственными льготами. Но Кэш отказался выполнить эти заказы, спев вместо этого композицию “What Is Truth”, страстное, хотя и довольно расплывчатое высказывание на тему всяческих социальных потрясений. Ему определенно нравился образ правдоруба – а вот выбирать сторону, наоборот, не нравилось. В песне “Man In Black” 1971 года, подававшейся как декларация о намерениях, Кэш серьезно провозгласил, что “нужно менять все вокруг, куда бы мы ни шли”, – но это звучало не как протест, а как печальная констатация (и, видимо, как вечная истина).
Президент Никсон, республиканец, пользовался среди кантри-исполнителей масштабной поддержкой. В 1974 году, когда представление “Grand Ole Opry” переехало в новый зал, он выступил с речью на открытии. “Он стойкий оловянный солдатик, один из лучших наших президентов!” – сказал один из ведущих церемонии, первопроходец кантри Рой Экафф. Впрочем, в те годы у жанра не было фиксированной политической идентичности. Многолетний губернатор Алабамы, Джордж Уоллес, был членом Демократической партии – и при этом убежденным сторонником расовой сегрегации; в 1972 году Джордж Джонс и Тэмми Уайнетт, королевская чета кантри-музыки, участвовали в его фандрайзинговой кампании (Уоллес действительно принадлежал к кантри-сообществу: он приглашал кантри-артистов на разогрев перед своими публичными выступлениями, а его вторая жена, третья жена и сын в разное время пробовали себя в исполнении кантри-песен). Джимми Картер, умеренный демократ и бывший губернатор Джорджии, тоже был почитателем жанра, и некоторые музыканты считали его родственной душой: Лоретта Линн выступала в 1977 году на его инаугурации. “Может быть, теперь люди перестанут смеяться над тем, как я разговариваю, поскольку президент США разговаривает точно так же”, – заявила она. К этому моменту желание американских политиков заручиться поддержкой кантри-певцов стало поводом для шуток: сатирический фильм Роберта Олтмена “Нэшвилл” 1975 года рассказывает о политической кампании по сбору средств в этом американском городе, которая оказывается очень плохой идеей.
Только в Америке
По мере того как политическое разделение в США становилось все более предсказуемым, те же процессы происходили и в кантри-мейнстриме. Благодаря патриотическим, проармейским симпатиям кантри-музыкантов жанр стал ассоциироваться в основном с Республиканской партией – и к тому же неизбежно вела популярность кантри на Юге, а также в разрастающихся городках и поселках вокруг мегаполисов, где партия исторически имела сильные позиции. На церемонии вручения наград CMA в 1991 году появился Джордж Буш-старший – и отдал жанру дань уважения, сопроводив речь нарезкой патриотических выступлений предыдущих лет на сцене CMA: “Одна из причин, по которой я так люблю кантри все эти годы, – это его неослабевающая поддержка нашей страны, нашего флага, тех идеалов, на которых основано государство” (на похоронах Буша в 2018 года пела Риба Макинтайр). Гарт Брукс был одной из немногих звезд, кто выпадал из этого политического консенсуса: в интервью 1993 года с Барбарой Уолтерс он признался, что его сестра – лесбиянка, и добавил: “Извините, я не могу проклинать кого-то просто за то, что он счастлив и любит кого-то другого”. Но чаще всего политизированность кантри проявлялась скрыто, а не открыто. В отличие от Мерла Хаггарда, позиционировавшего кантри как секторальный жанр, противопоставленный контркультуре хиппи, музыканты 1980-х и 1990-х считали себя представителями мейнстрима – того патриотического сегмента населения страны, который делает вид, что он вообще не сегмент. В июне 2001 года дуэт Brooks & Dunn, исполнявший зажигательный вариант кантри-рока, выпустил яркий сингл “Only in America”; неизвестно, что звучало в нем громче – гитары или гордый месседж: “Только в Америке мы можем быть неограниченно смелыми в наших мечтах!” Однако к концу октября, когда песня попала на первое место в чартах, контекст изменился – и месседж, возможно, тоже.