Крупные формы. История популярной музыки в семи жанрах

В прежние времена казалось очевидным, что кантри отражает не просто “опыт белых”, но опыт вполне конкретных белых: тех, о которых иногда отзываются с помощью оскорбительных кличек вроде “хиллбилли” или “реднек”. Именно это сформировало контркультурную идентичность жанра и позволило Хэнку Уильмсу-младшему мифологизировать себя как упрямого “парня из деревни”, который борется за выживание в “некантрифицированном” мире. Но начиная с Гарта Брукса кантри-музыканты в массе своей стали позиционировать себя как обычных, нормальных людей – как правило (но необязательно) белых; тех людей, представителями которых так любят называть себя разнообразные политики. Образ жанра как пространства для белых может казаться оскорбительным – в конце концов, “места для белых” в американской истории неизбежно были связаны с ограничениями и сегрегацией. Но не существует музыкальных жанров “для всех”. И возможно, кантри просто более честно, чем рок-н-ролл, рассказывает миру о себе и о своей аудитории. Для меня “белизна” кантри никогда не была непреодолимым препятствием. Я сам наполовину белый – то есть не белый, согласно правилам, которые мне пришлось выучить вскоре после переезда в США в пятилетнем возрасте. Я стал гражданином страны в 1994-м, но моя озабоченность разнообразными вопросами, связанными с американской идентичностью, вероятно, до сих пор маркирует меня как иммигранта. Поэтому я по-прежнему слушаю кантри-музыку как этническую музыку и ничего не могу с этим поделать – как звук белой Америки или (ладно, так и быть!) один из звуков белой Америки. Подобно другой музыке, которую я люблю, кантри позволяет мне заглянуть в жизни других, не похожих на меня людей – по крайней мере до определенного предела. Жанр дает мне представление о “нормальной” Америке – несмотря на то что иногда это всего лишь стилизация, причем выходящая довольно далеко за пределы нормальности.

Что делает вас кантри?

В 1970 году никому не известный автор-исполнитель выпустил никем не замеченный альбом под названием “Down to Earth”. Он мечтал стать звездой кантри, но радиостанции мало интересовались его близкими к фолку песнями, и к тому моменту, как он наконец добился успеха в конце 1970-х, он уже не был кантри-исполнителем – он был Джимми Баффеттом, создателем собственной музыкальной империи в мейнстриме, певшим легкие на подъем песенки о длинных днях и еще более длинных ночах на пляжах и в других теплых местечках. В 2000-е некоторые кантри-певцы заново открыли музыку Баффетта с ее эскапистским подходом, и жанр стал легче по содержанию – можно сказать, больше про досуг, чем про работу. Баффетт собственной персоной записал дуэт с Аланом Джексоном – песню “It’s Five O’Clock Somewhere”, принесшую ему первый хит номер один в чартах в 56 лет (восемь лет спустя он снова возглавил хит-парад, спев дуэтом с другим кантри-артистом, Заком Брауном). А певец Кенни Чесни, явно вдохновлявшийся Баффеттом, стал одной из самых стабильных кантри-звезд – ему удавалось звучать меланхолично, даже исполняя песни с заголовками типа “Beer in Mexico” (один из множества его хитов назывался именно так).

Вечеринка продолжилась и в 2010-е, с подъемом стиля, известного как бро-кантри – эти песни на универсально привлекательные темы вроде выпивки и флирта исполняли, в основном, бодрые мускулистые мужчины. Ирония, однако, заключалась в том, что музыка, позиционировавшая себя как панамериканская, на деле не была таковой: музыкальные критики и прочие сторонние наблюдатели критиковали бро-кантри, стиль казался им до боли немодным и возмутительно несовременным. Люк Брайан стал звездой благодаря целой серии жизнерадостных альбомов типа “Tailgates & Tanlines”^[29] 2011 года (заголовок вроде бы отражал веселый и радушный настрой жанра, хотя надо отметить, что и вечеринки под музыку, гремящую из открытого кузова автомобиля, и линии загара традиционно ассоциируются с белыми людьми – соответственно по культурным и по фенотипическим причинам). Но кроссовер-успех ему в целом не сопутствовал именно из-за его неисправимой “нормальности”: в порочном, наркотизированном контексте популярной музыки его склонность воспевать такие простые удовольствия, как, скажем, “поцелуй перед сном”, выглядела довольно чужеродно. “Просто гордитесь тем, что делает вас кантри”, – спел однажды Брайан, после чего в следующих строчках подтвердил свое “сельское” реноме, а заодно заверил слушателей, что и их кантри-идентичность абсолютно истинна, вне зависимости от того, в чем она заключается. “Мы все немного разные, но и одинаковые тоже / Каждый занимается своим делом” – характерно, что певец мудро не стал уточнять, кто эти “мы”: судя по всему, имелись в виду все, кто мог испытать желание послушать его песни.

В последние годы критические отзывы о кантри чаще всего направлены именно на бро-кантри – критикам кажется, что этот стиль появился в результате коварного заговора менеджеров радио, мечтающих сделать жанр абсолютно однородным. Полемика стала по-настоящему жаркой в 2015 году, когда консультант кантри-радиостанций Кит Хилл дал интервью профессиональному журналу Country Aircheck, сказав в нем, что программным директорам стоит быть осторожными и не ротировать слишком много песен в исполнении женщин: “Если хотите высоких рейтингов, уберите женщин”, – сказал он и, поглядев на плейлисты, с одобрением отметил, что ни в одном из них удельный вес женских песен не превышал 19 процентов. Дальше Хилл довольно таинственно высказался о том, что мужчины – это “зелень в нашем салате”, а женщины – помидоры. Поднявшийся после этого скандал стал известен как “помидор-гейт”: комментарии Хилла получили такой широкий резонанс не в последнюю очередь потому, что многим слушателям и артистам как раз казалось, что женщин в кантри-эфирах маловато. Но ветераны кантри знали, что его мнение – вовсе не маргинально, в нем отражено многолетнее положение вещей. В автобиографии, вышедшей в 1994 году, Риба Макинтайр писала, что женщинам тяжелее становиться кантри-звездами, чем мужчинам, и предлагала одно из возможных объяснений этому факту: “Именно женщины часто покупают билеты на концерты, и разумеется, они хотят видеть на сцене мужчин – кто обвинит их в этом?” Хилл тоже утверждал, что слушатели кантри желают слушать мужской вокал, и, хотя многие деятели индустрии поспешили откреститься от его слов, ни одна кантри-радиостанция так и не усилила по мотивам “помидор-гейта” женское присутствие в своем эфире.

Ценность кантри-радио, которое пока что выдерживает конкуренцию со стриминговыми сервисами, – в том же, в чем и источник вызываемого им раздражения: это пример институции, без стеснения предоставляющей слушателям именно то, что они вполне наглядно у нее просят. Да, кантри-радио несовершенно, и да, оно всегда должно учитывать экономические соображения, хотя и не всегда делает это так, как мы от него ожидаем (исторически кантри-радио особенно внимательно относилось к своим слушательницам женского пола – они считаются ядерной аудиторией всего формата). Но, несмотря на доминирование кантри-радиостанций (а может быть, и как раз по его причине), сама музыка в новом тысячелетии видоизменилась довольно непредсказуемым образом, породнившись с многими жанрами и стилями за пределами кантри.

Кажется, среди тех, кто мог бы предсказать подобное развитие событий, был Хэнк Уильямс-младший, рано почувствовавший, что кантри и южный рок – родственные души. К началу 2000-х группы вроде Lynyrd Skynyrd задним числом включили в кантри-канон; наряду с песнями о пляжном отдыхе по пространству жанра распространялось нечто вроде “южного ретророка”. В нем были свои звезды – электрические дуэты Brooks & Dunn и Montgomery Gentry, стадионный гитарный герой Кит Урбан, мастерица приблюзованных баллад Кэрри Андервуд, а также Эрик Черч, который даже ревущие рок-песни исполнял так, что они становились олицетворениями его кантри-идентичности (среди них была даже композиция под названием “Springsteen” – чудесная кантри-песня о прослушивании музыки Брюса). В каком-то смысле это была новая версия нэшвиллского звука: в топ-40 доминировал хип-хоп, а кантри-музыка просто заглянула на несколько десятилетий назад, найдя способы привлечь слушателей, пропустивших громкий и бодрый хард-роковый взрыв 1980-х. Обратив на это внимание, члены группы Bon Jovi, популярных представителей тяжелого рока эпохи MTV, записали совместную песню с Дженнифер Неттлз из испытавшей рок-влияние кантри-группы Sugarland – она попала на верхушку кантри-чарта и вполне уместно смотрелась в плейлистах кантри-радиостанций.

Еще Хэнк Уильямс-младший наверняка мог бы предвидеть взлет одной из самых неожиданных кантри-звезд современности: Кид Рок, знаменитый рэп-дебошир из пригородов Детройта, с какого-то момента стал буквально одержим кантри-культурой. На концертах он стал исполнять кавер-версию песни “A Country Boy Can Survive”, после чего вступил с Уильямсом и в дружеские, и во взаимовыгодные профессиональные отношения. Вместе они записали целый концерт для проекта “CMT Crossroads”, в котором звезды кантри выступали дуэтами с исполнителями других жанров (Уильямс называл его “Кид Рок, мой мятежный сын”). В 2002 году музыкант вместе с Шерил Кроу выпустил нехарактерно мягкую балладу “Picture”, которую ротировали на кантри-радио достаточно часто для того, чтобы она забралась на 21-е место в жанровом хит-параде. Еще несколько лет спустя он достиг четвертой строчки с “All Summer Long”, кантри-хитом, сочиненным по мотивам “Werewolves of London”, рок-песни Уоррена Зивона, и “Sweet Home Alabama” Lynyrd Skynyrd – последняя даже оказалась упомянута в припеве: “Мы поем «Sweet Home Alabama» все лето напролет!” Однажды я спросил у Кид Рока про траекторию его карьеры, и тот ответил, что его никогда бы не приняли в элиту Нэшвилла, если бы не протекция Уильямса: “Она существенно улучшила мое реноме”.

Отчасти благодаря Кид Року кантри-музыка в те годы становилась более открытой, в том числе для хип-хопа – ведь и этот жанр к тому моменту накопил достаточно исторического веса, чтобы войти в американский культурный канон. В 2004 году дуэт Big & Rich выпустил хит “Save a Horse (Ride a Cowboy)”, вдохновленную хип-хопом песню для вечеринок, дурашливую и обаятельную, казавшуюся тогда очевидной однодневкой. Но перспектива соединения кантри и хип-хопа продолжала занимать самых разных артистов. У протеже Big & Rich, музыканта по прозвищу Ковбой Трой, вышел свой собственный кантри-хит, пусть и не слишком резонансный. Тим Макгро объединил усилия с хип-хоп-звездой Нелли, чтобы записать песню “Over and Over”, как раз имевшую довольно широкий резонанс – правда, не на кантри-радио: почти все кантри-радиостанции отказались ставить ее в эфир. Параллельно возникал целый поджанр кантри-рэпа, представителями которого в основном были белые рэперы в кантри-образе. Одним из них был Колт Форд, записавший композицию “Dirt Road Anthem”; в 2010 году кантри-певец Джейсон Олдин выпустил свою версию, в которой пел куплеты, но читал рэп в припевах. Этот вариант достиг вершины кантри-чарта, продемонстрировав, что у слушателей кантри-радиостанций больше не было аллергии на хип-хоп.

В чем сила формата

Самым популярным треком 2019 года (во всех жанрах) стала кантри-песня. А может быть, она не была кантри-песней? Композиция “Old Town Road” провела 19 недель на вершине горячей сотни Billboard, установив новый рекорд. В одной из ее версий засветился Билли Рэй Сайрус, ветеран кантри; текст повествовал о езде на лошадях. С другой стороны, в ней был хип-хоп-бит, и в целом, ей была присуща скорее хип-хоп-идентичность, ведь автором и исполнителем значился Лил Нас Экс – темнокожий певец и рэпер, которого до этого почти никто не знал. В кантри-чарте “Old Town Road” не показала высоких результатов по очень простой причине: после первой же недели (когда она заняла 19-е место) Billboard изъял ее из хит-парада. Объясняя это решение, журнал опубликовал одно из самых противоречивых заявлений в своей истории: “Хотя в «Old Town Road» немало отсылок к кантри и к ковбойской культуре, ей не хватает элементов современной кантри-музыки, чтобы включить текущую версию трека в кантри-чарт”. Этот текст слегка озадачивал, а главное, в нем заключалась определенная рекурсия: получалось, что песня “Old Town Road” не отражает “современную кантри-музыку”, потому что ей не хватает “элементов современной кантри-музыки”. Но на каком основании мы можем это утверждать?

Со стороны Billboard имело бы смысл высказаться проще и точнее: “Old Town Road” не заслуживает попадания в кантри-чарт, потому что слушатели этой песни в массе своей – не поклонники кантри-музыки; такое объяснение выглядело бы куда менее спорным. В самом деле, песня редко транслировалась на кантри-радиостанциях. А алгоритмы стриминговых сервисов типа Spotify позволяли сделать вывод, что люди, слушавшие “Old Town Road”, помимо этого, слушали скорее поп-музыку и хип-хоп, чем кантри. Споры о том, как классифицировать песню, были эхом дискуссий о том, как технологии меняют наше потребление музыки. В 2019 году кантри-радио по-прежнему оставалось мощной силой, но все больше меломанов, особенно юных, пользовались стриминговыми сервисами, такими как Spotify или Apple Music, где они слушали свою любимую музыку или изучали кураторские плейлисты. В 2012 году Billboard модернизировал хит-парад “горячих кантри-песен”, включив в подсчеты данные о скачиваниях и онлайн-стримах, а также статистику всех радиостанций, а не только тех, которые принадлежали к миру кантри. Если программные директора кантри-радио любили ротировать песни так, чтобы они то попадали на верхние места в чарте, то теряли их, в стримингах одни и те же композиции порой фигурировали на вершине неделями или даже месяцами – и потому что их открывали для себя новые слушатели, и потому что поклонники оказывались не готовы быстро их забыть. Песня “Meant to Be”, созданная кантри-дуэтом Florida Georgia Line в соавторстве с поп-звездой Биби Рексой, попала на верхушку кантри-чарта в декабре 2017-го и оставалась там до ноября следующего года – впечатляющее достижение, одновременно показывающее уязвимость современного хит-парада: сегодня он уже не значит то же, что и раньше. Те, кто интересовался, что на самом деле звучит на кантри-радио, должен был вместо “горячей сотни” взглянуть на хит-парад “Кантри-ротации Billboard”, где “Meant to Be” занимала первую строчку на протяжении всего лишь одной апрельской недели. Взлет стриминговых сервисов ознаменовал вроде бы незаметную, но существенную перемену в том, как люди относятся к музыкальным жанрам. Старый, ориентировавшийся на радиопоказатели чарт свидетельствовал о том, какие песни были особенно популярны среди тех, кто слушал кантри-радио. Новый, ориентирующийся на стриминги чарт давал понять, какие кантри-песни популярны среди слушателей в целом – а значит, ответ на вопрос, что такое кантри, становился прерогативой составителей хит-парада, а не программных директоров радиостанций. В эпоху Spotify правило Барбары Мандрелл оказалось под угрозой – сегодня труднее понять, что любит кантри-аудитория, потому что труднее понять, кто в нее входит.

На фоне размывания границ кантри, возможно, некоторые начнут с большей симпатией относиться к бро-кантри, стилю, немало сделавшему для расширения звуковой палитры жанра. Многие его представители пользовались элементами хип-хопа для создания требуемой радостной, праздничной атмосферы, при этом не поступаясь кантри-идеалами. Одна из первых песен, которую характеризовали как “бро-кантри”, – “Boys ‘Round Here” Блейка Шелтона 2013 года; она стартовала с присяги на верность кантри: