Кто-нибудь видел мою девчонку? 100 писем к Сереже

братками, браточками. У тебя было для него много

ласковых имен — Харитоша, Харитоныч, Шнобелёчек, Инфантилыч. К тому же у вас обоих было блестящее

чувство юмора, только у него — более едкое, более

злое, более циничное.

Вы встретились, когда Мишка поступил в аспи-

рантуру. Жадно, как оголодавшие вампиры, вы набро-

сились друг на друга, общались денно и нощно. Это

время я не застала, но хорошо представляю, как ты был

счастлив обрести конгениального собеседника. Вскоре

Мишка по исследовательской программе уехал

в Новый Орлеан и там женился на юной американке

по имени Элисон. Ты разглядывал цветные кодаковские

фотографии со свадьбы и говорил, что Брашинский

на них похож на брачного афериста.

Его отъезд ты пережил как серьезную утрату, но

ваша связь не прервалась. Иногда он звонил — как бы

дорого это ни стоило. Говорили вы по большей части

о кино — кто что посмотрел, кто что прочитал, кто что

хотел бы снимать. А еще вы переписывались — тоже

всё больше о кино. Причем письма писали настоя-

щие — от руки, отправляли их по почте, неделями

ждали ответа. Часть этой переписки у меня сохрани-

194

лась (Мишка собирался ее опубликовать, но что-то

не сложилось).

Перед встречей с Брашинским я очень волнова-

лась. Он был на год старше меня, считался самым

одаренным студентом театроведческого факультета, занимался Мейерхольдом, его курсовые работы

печатались в журналах и отправлялись на конкурсы.

Он чем-то напоминал молодого Пушкина: был кудрявым, пылким, влюбчивым, дружил с высокой, коротко стри-

женной Аней Ивановой — уверенной в себе красави-

цей в тяжелых ботинках. В итоге он на ней женился.

Ты всегда это предсказывал, он ведь ее снимал в своем

любительском фильме по рассказу Кортасара —

а значит, она была его девчонкой с причала.

Мишка умел одеваться с небрежной элегантно-

стью — в богемные вещи на два размера больше.

Он всегда на равных разговаривал с самыми умными

профессорами. Когда встал вопрос о моей аспиран-

туре, одна из преподавательниц, вздохнув, сказала:

— Даже не знаю, с вашей фамилией... Но мы

посмотрим, как решится вопрос с Мишей Брашинским.

Если его примут, то и вас могут взять. Времена

меняются.

Времена действительно менялись — приняли сна-

чала Мишку с его пятым пунктом, а через год и меня —

с моей еврейской фамилией. Когда я стала Добро-

творской, ты шутил:

— Теперь можешь выдавать себя за члена общества

“Память”, там у них у всех такие фамилии —

Любомудров, Полубояринова, Добротворская.

Так уж получилось, что мне удалось защититься

раньше Брашинского — его аспирантуру прервал его

роман с Америкой.

195

В институте мы с Мишкой общались мало, он был

для меня почти небожителем. Рядом с ним я комплек-

совала, а его статью из “Театральной жизни” про Грету

Гарбо знала наизусть.

Увидев Брашинского в аэропорту, я внутренне

сжалась, но в первое же мгновение поняла, что мы

с ним, как сейчас говорят, на одной волне. И что

он волнуется не меньше, чем я. И ты волнуешься, поладим ли мы. Ты знал, как я умею отстранять людей, которых не люблю. С Мишкой мы понимали друг

друга с полуслова, оказалось, что у нас сходная лексика, сходный темперамент, сходная скорость реакции.

И я совсем не ревновала тебя к нему. Напротив, радовалась, что он у тебя есть. У нас есть. Впрочем, иногда мы с ним яростно ссорились, а однажды

на Бродвее мы поругались из-за какой-то глупой

мелочи так яростно, что я даже ударила его

коленкой по яйцам — почти всерьез. Ты пытался

нас успокоить, разводил, хватал за руки. Всё кончилось

хохотом, потому что наши ссоры были, конечно, игрой.

На эскалаторе в JFK Мишка с пристрастием

оглядел меня:

— С длинными волосами было лучше.

Вы и здесь совпали во вкусах.

В Нью-Йорке мы с тобой жили в небольшой, но

очень симпатичной квартире на 75-й Западной улице.

Брашинскому с этой квартирой здорово повезло —

потрясающее место в двух шагах от Центрального

парка. Отличный старый дом — в таком жила Сара

Джессика Паркер в Sex in the City. Платил он за эту

студию сущие по тем временам копейки. Сам он

перебрался на этот месяц сначала к своей американ-

196

ской девушке Нэнси (сколько помню Мишку, он всегда

был влюблен — или в него кто-то влюблялся), а потом

к приятелю — монтажеру Эвану Лотману. В свое

время Лотмана выдвигали на “Оскара” за дерзкий

монтаж “Экзорциста” Фридкина. Бумажка-номинация

торжественно висела в рамочке на стене в прихожей.

Эван монтировал “Выбор Софи” с Мэрил Стрип

и “Презумпцию невиновности” с Харрисоном

Фордом. Его жена Айлин только что выпустила роман

под названием “Я и она”. Замысел мне нравился —

речь шла о сиамских сестрах-близнецах, одна из

которых мучительно завидует другой, живущей

радостной и полноценной жизнью — сексуальной

и профессиональной. Но, как это часто бывает, идея оказалась интереснее результата, книжку

я дочитать не смогла.

Лотманы жили в огромной по нашим понятиям

квартире на 72-й улице, рядом с Dakota House.

К Дакоте мы отправились в первый же день — Леннон

был одним из твоих героев, и ты долго не мог

поверить, что стоишь на том же месте, где стоял он

в момент выстрела. Мне Дакота даже внешне казалась

зловещим домом, но ты говорил, что это просто