Кукловод: Реквием по Потрошителю

Звонок донесся сверху вместе с настойчивым стуком. Убийца обернулся, прислушиваясь. И, убрав нож в карман, снял маску, открыв лицо. Все-таки это был он. Темари впитывала его каждой предоставленной секундой, запоминая каждую черту, изгиб, все возможные родинки. Сасори пристроил маску на законное место — лицо куклы Потрошителя — и заклеил рот попытавшейся пронзительно закричать Темари. Приложив палец к губам, издал заговорщическое «тсс», пронзив глазами цвета кофе со льдом, и кинулся наверх.

Он закрыл вход в подвальное помещение и направился к массивной дубовой входной двери. Нажал на кнопку установленного небольшого экрана для видеонаблюдения, где отобразилось изображение у порога. Уже знакомые лица детективов. На устах всплыла легкая полуулыбка.

— Успели как раз к началу нашей небольшой репризы. Что же, господа, занимайте свои места и наслаждайтесь представлением с самой сцены.

Акасуна отключил видеоизображение и кинулся в коридор, сорвав картину со стены, что скрывала панель. Щелкнув несколькими тумблерами и переключив рычаг управления, Сасори вернул картину. На кухне он открыл газовые конфорки, предварительно закупорив открытые окна. И кинулся обратно к двери подвала, переступив через полупрозрачные нити.

Темари продолжала наивные попытки кричать.

Увидев воплощение своей смерти, агент замотала головой, тушь вперемешку со слезами растеклась по щекам. Дрожащей рукой он достал нож и с не меньшим страхом в своих глазах, чем в её, занес над грудью. Пальцы обеих рук сжали рукоятку, но лезвие так и дрожало над тяжело вздымающейся грудной клеткой, что сама норовила впустить в себя острие.

— Заткнись! — вырвался истерический крик, словно вспыхнувшее пламя из зева развороченной механизмом бомбы. В доселе отстранено-холодных глазах всплыло безумие, подкрепленное неистовым гневом. — Сколько можно? — Сасори швырнул нож в куклу. — Я дал тебе уже достаточно тел! Что ты еще от меня хочешь?!

Темари наблюдала во все глаза за развернувшейся трагедией. Безумный гений схватил куклу за плечи, затряс ее с такой силой, что маска слетела с лица. Он продолжал трясти, но, словно опомнившись, отпустил, сделав несколько шагов назад. Его руки била дрожь, а глаза расфокусировано бегали по помещению.

Тогда-то Темари поняла, в чем причина его паники. Резкий хлопок — дверь выбили. В груди расцвела надежда, что детскими слезами счастья прошлась по щекам. Сасори, словно ничего и не произошло, подкатил к креслу капельницу, выдернув из неё трубку, и воткнул в вену иглу, но бросил трубочку на пол, даже не удосужившись приготовить емкость для слива крови.

Темари застонала сквозь заклеенный рот в попытке брыкнуть ногами и вырвать руки. Но для Акасуны она больше не существовала. Художник подхватил маску с пола и кинулся к внутренней двери. И её хлопок оповестил о начале первого акта.

После четвертого настойчивого звонка Хаширама молча кивнул коллегам. Итачи и Минато приготовили оружие, стоя позади, когда Хаширама и Тобирама выбили дверь собственным весом. Дом встретил пугающей тишиной, погруженной в полумрак, впустивший в свои просторы четырех непрошеных гостей. Мужчины продвигались плавно, не спеша, цепочкой. Минато встретился взглядом с пластиковыми янтарными глазами, мимолетно отступив назад, — сидящая на тумбе у входа кукла напоминала живую всем, кроме бесцельного пустого взгляда. Даже синие волосы были будто только приглажены расческой. Намикадзе направился дальше под пристальным взглядом куклы, скрипнувшим механизмом повернувшей голову. Её глазные яблоки двинулись в сторону вслед за исчезающими тенями.

Тобирама выглянул из-за угла. Обычная гостиная, смежная с кухней, в стороне от коридора — лестница, ведущая наверх, дальше впереди — еще комнаты.

Тобирама скользнул в сторону лестницы, кивнув Намикадзе, чтобы тот следовал за ним. Итачи двинулся за Хаширамой. Дощатый пол скрипнул под тяжелым шагом Сенджу, держащего пистолет вскинутым и готового в любую минуту пустить пулю. Но, продвигаясь вперед, стреляя взглядом-прицелом, мужчина не заметил невидимых хитросплетенных по всей комнате нитей. А, когда наткнулся на неё, было уже поздно.

— Черт!

Потолок раскрыл свой зев, выпустив из пасти тело. Хаширама выстрелил по инерции точно в яблочко, и пуля прошла грудь насквозь, врезавшись в стену, не окропленная кровавыми брызгами. Даже на девственно-белом платье выброшенной из лона девушки не было ни единой капли крови. Пустышка. Она повисла в воздухе, но не как повешенная, без удавки на шее, а управляемая невидимой силой. Вскинула руку в сторону, голову склонила набок, покрутила шеей, словно затекшим механизмом. Итачи знал это лицо — Инаеси Нарико в воплощении больной фантазии Кукловода. Механизм искусственных суставов затрещал, напоминая рой цикад, и из открывшейся челюсти полилась спокойная мелодия, какая обычно раздается из открывшейся бабушкиной шкатулки, перекрытая песенкой, которую он не слышал, казалось, уже целую вечность:

Мастер с ножиком придет,

Он придет, он придет

И друзей с собой возьмет,

Змей и крыса, черт да кот.

Сон твой крепкий украдут, украдут, украдут,

Ножиком по сердцу проведут — не беги,

Не кричи, мой милый друг,

Твой недуг ведь не спасти.

— Какого хрена? — Хаширама обернулся в негодовании и непонимании, смотря, как загипнотизированный Учиха, словно змея под дудку мага, медленно приближается к неестественно движущейся кукле, управляемой невидимыми нитями.

Вторая кукла вырвалась из шкафа у окна, словно чертик из табакерки, и пружиной вновь ударилась о захлопнувшуюся дверцу. В ней Итачи узнал Яхико.

Мастер тихим шагом здесь — мыши прочь.

Он придет, и кровь пойдет, кровь пойдет.

Крики помощи уже не спасут, не спасут.

Мастер зол, и плачет друг, твой недуг,

Мастер добр — пир открыт, наслаждайся и терпи.

Третья кукла поднялась из-за кресла слева, и нить, прикрепленная к шее, сверкнула в последнем пробившемся из окна свете. Сакура.

Мелодия наполнила всю гостиную, куклы не прекращали свой безумный танец. Двигали конечностями, треща челюстными механизмы, будто пели они, а не записывающий проигрыватель, скрытый от глаз.

Когда Итачи обернулся назад, то заметил четвертую куклу, Конан, у входа, движущейся на колесиках по полу, что крепились к той самой нити, которую задел Сенджу. Призрак Хаюми остановился, детективы оказались оцепленными в центре сцены.

— Не нравится мне эта дрянь, — не теряя с прицела кукол, прокомментировал Хаширама.

Голос с тоненького и высокого менялся на более низкий и хриплый, будто искажающийся безумием. Учихе показалось, что пластиковое лицо Нарико действительно перекосило при последних строчках:

….Серебристые врата в мир чудес, в мир чудес.

Будешь плакать, умолять на потеху Мастера.

Нет спасенья — убивай, Мастер здесь — сбей же спесь.

В синхронном движении куклы вскинули руки в стороны, оттопырив пальцы, и затрещали скрежещущим смехом из бьющихся друг о друга деревянных зуб.