Чтение онлайн

ЖАНРЫ

Куклы Барби (сборник)
Шрифт:

– Встретимся?

– Конечно.

– Приходи. Жду.

Она долго смотрит в зеркало, колдует, рисует лицо. Пора.

На ходу перегруппировка себя, изменение маршрута. Ожидание. Длительность ожидания. Нервозность. Сорванная встреча. «Прости, не могу. В следующий раз. Позвоню». Пауза.

– Так, собственно, что ты хотел?

– Это не телефонный разговор.

– Ты украл у меня утро. Объясни. Я настаиваю.

– В другой раз. Прости. Спешу, целую.

Догадка режет, кроит сердце обидой. Поймала, сжала в кулаке. Зудит назойливо мухой, позвонит ли ещё? Растерянность среди дня. Куда идти дальше? Туда опоздал – туда не готов. Можно посетить ещё одно важное учреждение, но для этого не созрел,

не настоялся, не закипел.

А может, действительно, просто консультация, совет. И всё. Больше ничего, никаких подводных тёплых течений. Холод, лёд. Справился сам, нашёл иной путь в разрешении проблемы. Ошиблась, подвела интуиция. Кстати, сегодня её ждут бухгалтер и юрист. Встреча назначена на три пополудни. Надеть шапку-невидимку, отключить телефон? В конце концов, может она хоть раз в жизни на несколько часов уйти от насевших дел? Книги, вероятно предчувствие, она с утра машинально положила в сумку. Ещё колебалась, зачем?

По пути, без определённой цели, ненужный, глупый разговор ни о чём со знакомым.

– Да?

– Да.

– А этого помнишь?

– Не помню.

– А этого?

– Женился?

– Умер?

– Даааа? – удивлённо-не-нужное.

Прошли из прошлого люди-тени колоннами, как на демонстрации. Всё мимо, мимо. Навстречу тебе, насквозь, и мимо. Помнишь – не помнишь, любишь – не любишь, но ведь были и есть в её жизни, не задели, фонят фоном. Постояла ещё с ненужным собеседником. Помялись, разошлись и в одночасье забыли о существовании друг друга. Ещё полчаса времени – в пустоту.

Чашечка кофе, филижаночка: плотная, изящная, жарко-дымящая. Долгий взгляд сквозь витринные окна кафе. Там, за стёклами, ежегодная неожиданная чернота деревьев, оголённая их суть без лёгкого флёра листьев, стремительная ломкость несущихся вверх и одновременно в стороны линий и изгибов. Ненужный жалкий осенний лист трепещет скомканным флажком кое-где на ветру. Поздняя осень. Пауза природы.

Ещё недавно демиург широко разбрасывал мазки яркой осенней палитры в горах и долах. Дерево, куст, лиана на городской стене. Цвет поражал. Нет, не цвет, больше, его невероятность… Ноябрь дарил неожиданное тепло, не спешил уходить, царственно медлил, ждал ценителя роскоши, сибарита, аристократа духа, себе равного.

А он, человек, бежал, нёс прижатый к уху мобильник. В невидящих глазах – отраженье луж с корабликами листьев. Шумный люд заходил в кафе, стряхивал осень с пальто, садился, ел, пил. Привязанный к делу (обязательно важному) вскакивал, марионеточно дёргался ниточками: отдельно руками, ногами, головой, убегал, всё больше запутываясь в расставленных жизнью сетях.

Да и был ли у них роман? Так, всплеск эмоций, эпизод. Юношеское происшедшее – ничего больше. Рождество. Колядки. Запах сена, рассыпанного при входе в дом, ряженые в причудливых костюмах. К кому они ехали тогда в гости? Большая студенческая ватага в вагоне электрички пугала добропорядочных крестьян взрывами беспричинного смеха. В том далёком селе в горах он накинул на себя овечью шкуру и вместе со всеми колядовал. Голос приятный, бархатный. Потом они катались на салазках, и она обхватила его сзади, жарко дышала в шею. Вдвоём они пошли в лес. На поляне она упала в снег навзничь, широко раскинув руки, и серое низкое зимнее небо с кругом солнца чуть сбоку, к западу, вдруг опрокинулось над ней. Она притихла. Он чуть постоял, потоптался на месте, потом лёг рядом. Ещё несколько минут они молча глядели в небо, поднялись, увидели на снегу слившийся в один рисунок силуэт из их тел, переглянулись и взялись за руки. В институте между ними возникли какое-то напряжение и робость, наедине они больше никогда не оставались.

К чему сейчас, через столько лет, эти воспоминания? Боль нахлынула внезапно, стиснула виски. Она вдруг почувствовала убегающую плотность

минуты, увидела себя со стороны, окутанную сигаретным дымом с морщинкой заботы между бровей: отсутствующий взгляд, напряжение в жесте. Зачем я здесь? Куда ведёт мой путь, не призрачна ли цель? И надо ли всегда куда-то торопиться? Время – не такси, не поймаешь.

– Что-то я делаю не то и не так, – подумала она, споткнулась о мысль, как о камешек на пешеходной тропе, и еле удержала равновесие. Боже милостивый, зачем?

Пришла тревога. Нет, только не это. Последний раз она спасалась от хандры год назад в тёплых романтических краях у моря, но и там сплин не отпускал. Сейчас она обязательно пойдёт в библиотеку. Просто так, для удовольствия. Застрянет между полками, переберёт кипу книг, а вечером, под тёплым, рассеивающимся светом лампы, откроет томик и с наслаждением зароется в текст. Почему для того, чтобы понять быстротечность бытия, надо читать книги? Как будто без них, писателей, ты не знаешь, что умрёшь…

Ей нравились растянутости Андруховича, его уход от сюжета по сторонам и вширь. Его взгляд НАД: над лесом, деревом, лугом. Ты отрываешься от взлётной полосы, из-под шасси выбилась и исчезла искра, мгновение, и ты уже взмыл над землёй. Тексты его напоминали ей пейзажи с высоты полёта. В иллюминаторе разноцветные лоскутки земли, церквушка, длинный изгиб реки, квадраты домов, объединённых какой-то целью – и это тоже знакомое, но совсем не то, что видишь ежедневно, потому как ты над всем этим паришь. И счастье объёма, ощущение безграничности мира захлёстывает и распирает тебя. Потом всё затянет занавес облаков, останется внизу, и ты будешь ждать появления лоскутной твоей земли весь полёт, тянуть гусыней голову к иллюминатору, ёрзать от нетерпения…Ты, маленький, бренный, паришь над землёй. Разве не там, в облаках, приходят к тебе редкие мгновения всплеска, подъёма, страха и ощущения полноты жизни?

Она была уже рада этому звонку-обманке, который заставил её вот так зависнуть с самого утра на распутье между домом и работой. Она открыла сумочку, сложила стопкой на столике книги Андруховича, Забужко, бережно погладила рукой обложки.

Ей вдруг по-бабьи стало жаль умного-преумного философа Оксану, которая так рвёт душу текстом, и героиню «Калиновой сопилки», страстную, как песня, и песенно несчастую. Она подумала и приоритетно положила книгу Забужко сверху стопки, открыла, заглянула в текст, пробежала глазами абзац, как бы вдохнула знакомый запах.

Время шло, и она уже рассеянно нащупывала в сумочке кошелёк, чтобы рассчитаться и уйти, как вдруг пейзаж за окном пошатнулся и поплыл: дерево, лужайка, озябшая сакура, асфальтная чешуя дороги… Шоссе взбугрилось, выгнуло котом спину. Стекла в кафе растворились, ушли. Замкнутое пространство помещения вышло из берегов, слилось с улицей. Прохожие, бурлаки-на-Волге, тянули невидимую лямку: мимо, мимо. Игрушки-автомобили радовали детской непосредственностью цвета и солидной обтекаемостью форм. Она замерла за столиком, почувствовала себя частью общей непонятной дневной круговерти: изящная чашечка в руках, удивлённый изгиб брови, резкий жест, будто что-то обронила и поймала уже на ходу, сквозь неё, навылет, ещё и ещё, шли старик под чёрным куполом зонта, женщина с младенцем…в воронке бурлящей улицы, чужие всем и всему.

Тут она увидела их обоих. Он – в длинном кашемировом пальто цвета «кофе с молоком», воротник приподнят, эффектный фиолетовый шарф захлёстывает шею. Она – голоногая, в яркой кожаной курточке, чёрном чулке в лакированном длинном сапоге. Он одной рукой придерживает дверцу дутой автомобильной пошлятины, другой – её, бережно, под локоток, помогает выйти из машины. Сама изысканность и галантность. Спутница улыбается ему кумачовым ртом.

– Встретимся?

– Конечно.

– Приходи.

– Жду.

Поделиться с друзьями: