Курган

Высказались все, кроме предрика Попова и Аржановского. Попов, высокий, черный, горбоносый, вытянул худые смуглые руки на всю ширину стола, сжал кулаки:

— Если и дальше так пойдет, кто сможет поручиться, что завтра Мохов не заварит кашу, какую нам всем вместе не расхлебать? Я лично не ручаюсь… Хотя мне жалко Мохова. И обидно за него. Что говорить — организатор он толковый.

Аржановский поднял голову, его маленькие глаза напряженно поблескивали.

— Так… если уйдет Мохов, как… колхозники поймут нас?

Все молчали, глядя на Аржановского. Что-то необычное почувствовали все в его голосе, в самом спокойствии, от которого тянуло вежливым холодком.

— Думаю, что поймут, — твердо сказал Попов.

— Вряд ли, — голос Аржановского стал жестче. — Там люди не из простых. Мохов работал с ними восемнадцать лет. Не шутка! И жалоб на него нет. С этим нельзя не считаться.

— Что правда, то правда, — вежливо поддакнул редактор газеты, маленький, лысый человек. — Они за Мохова горой…

— Наша беда, что партком там слабоват, — продолжал Аржановский с прежней загадочной ленцой в голосе. — Колычеву не по зубам такой орешек, как Мохов…

— Что Колычев! — раздраженно заметил Попов, он не понимал, куда клонит первый секретарь. — Колычев пустозвон, ему не с людьми работать, а…

— Мы сами давали Мохову поблажку, — сказал Аржановский. — О колхозе у нас голова не болела, Мохов отличный хозяин… В чем его Колычев обвиняет — мы и сами виноваты. Не от хорошей жизни председатель мотается по области, ломает шапку перед шефами, земляками, именитыми друзьями. Ему нужен лес, кирпич, запчасти. Лимиты — кот наплакал, а жизнь требует свое. Вот он и достает; бывает, что и нарушает финансовую дисциплину. Конечно, можно обвинить его сегодня во всех смертных грехах. Но ведь и мы должны создавать для него условия, чтобы он мог руководить на месте, а не разъезжать по белу свету в поисках шифера или кирпича. В «Моховском» мы проглядели другое: добра в колхозе много, а вот распорядиться им не всегда умеют. И технику раньше времени списывают, и корма идут без счета. Мохову некогда за этим смотреть — он достает. А специалисты привыкли широко жить, никто не считает, не бережет. И Колычев, как секретарь парткома, ничего не сделал, не сумел научить людей беречь колхозное добро. Мохова мы предупредим, но ведь не один он виноват. И к тому же… Мохову помочь надо… просто по-человечески. Он горы свернет, если понять его…

Кое-кто осторожно поддержал Аржановского, разговор затянулся. Те, кто до этого высказывался против Мохова, теперь, почесывая затылки и смущенно покашливая, стали вспоминать его достоинства, соглашались, что он организатор, каких поискать. Мало-помалу разгорелся спор, обсуждение началось сначала. Что ж, не машина с секретом — живой человек. Не ошибиться бы, не обмануться. Но как заглянешь наперед, как поймешь чужую душу?

Аржановский покашлял и глянул прямо перед собой, поверх голов.

— Хозяйство мы проверим основательно. И если заслужил — накажем Мохова. Но я думаю о другом… Что, если порекомендовать в «Моховский» толкового секретаря парткома? — Аржановский опять подпер голову руками и напустил на лоб ленивые морщинки.

Молчали довольно долго, обдумывая предложение и новый поворот разговора.

— Кого, например? — сказал наконец Попов. — С Моховым два секретаря не сработались.

По этому замечанию все поняли, что он внутренне согласился с первым секретарем, и сразу как-то легче пошел разговор. Глаза Аржановского потеплели.

— Надо подумать! — сказал он весело. — Найти такого, чтоб сработался. С характером! И с головой, конечно. — И засмеялся, потирая руки.

Когда закончилось бюро заворготделом записал в календаре, чтобы назавтра вызвать на собеседование главного агронома соседнего с «Моховским» колхоза Николая Афанасьевича Мрыхина.

Уборка, в нынешнем году, как никогда, доставила хлопот. Мало того что урожай неважный, так еще зарядили дожди. Валки, плотно прибитые к стерне, порыжели, сквозь солому стала пробиваться молодая травка, зерно прорастало. И осталось-то подобрать всего несколько десятков гектаров, а не возьмешь. До обеда распогоживалось, солнце с ветерком быстро делали свое дело, комбайны заходили в загонки и метр за метром штурмовали слежалые, полусырые валки, барабаны забивались, немало зерна уходило в полову, но иного выхода не было. После обеда небо темнело и начинал накрапывать дождь. Люди маялись, переругивались незлобно и почти сутками жили на полевых станах в бездействии.

Новый секретарь парткома «Моховского» Мрыхин объехал на газике все поля и, оценив обстановку, решил посоветоваться с главным агрономом, поскольку Мохов уже третий день был в областном центре, выбивал для хозяйства гранулятор.

За три месяца работы в колхозе Мрыхин уже успел познакомиться с людьми. Моховцы встретили нового секретаря сдержанно, вежливо приглядываясь, что он за птица, и обсуждали его со всех сторон: и походку, и манеру говорить, и непривычно щеголеватый облик.

Мрыхин носил узкие джинсовые брюки и белую нейлоновую рубашку. Был он свеж и строен, от его загорелого лица веяло здоровьем и силой, в глубоких черных глазах словно таилась усмешка, о таких говорят: себе на уме.

Поскольку Мрыхин не давал раскусить себя и ни разу не попал впросак, моховцы не придумали ничего лучшего, как окрестить его кавалером, очевидно имея в виду его щеголеватость.

Хлеб пропадал на глазах, каждый час был дорог, и Мрыхин предложил главному агроному Щепину, заместителю председателя, немедленно начать переворачивание валков, часть их попробовать перевозить на ток для сушки и тут же комбайном обмолачивать.

Щепин, толстый, солидный и медлительный, как старый грач, оценивающе, как на мальчишку, посмотрел на Мрыхина и добродушно улыбнулся:

— Таких вопросов мы без шефа не решаем…

И как ни убеждал его Мрыхин, он только улыбался и разводил руками: дескать, и рад бы, да не могу.

Мрыхин сначала сдерживался, потом вспылил. Он не мог поверить, чтобы опытный агроном был настолько несамостоятелен, труслив, и безответствен; ведь ясно как божий день, что за двое суток при такой погоде хлеб в валках прорастет.

Мрыхин срочно созвал партком. Но члены парткома отнеслись к его предложению более чем сдержанно, объясняя, что для организации таких работ нужны люди и что без указания Мохова никто не решится снять трактористов с пахоты, заготовки силоса или культивации паров. Да и неубранного хлеба осталось считанные гектары, стоит ли ради этого ломать порядок всех работ, которых в конце уборки, каждому известно, невпроворот?

Мрыхин до того был удивлен, растерян и сбит с толку, что собирался уже ехать в райком, но, поразмыслив, завернул в сельсовет. Вместе с председателем ему удалось собрать человек двадцать доярок, пенсионеров и школьников. Они-то, проработав с утра до вечера, и перевернули валки на двух гектарах. Ночью, пользуясь ветреной, сухой погодой, комбайнеры обмолотили хлеб.

Утром приехал Мохов. Узнав о стараниях секретаря парткома, он похвалил его, причем ругнул, правда беззлобно, Щепина и со вздохом сказал, что приходится работать вот с такими помощниками. В каждую дырку сам, никому передоверить нельзя… При этом круглое, гладко выбритое лицо его сияло добродушием счастливого отца семейства: дескать, пошаливают в доме, бывает, да ведь и без этого нельзя. Однако Мрыхин заметил в поведении Мохова какую-то неестественность, легкое беспокойство, точно из каблука у него вылез гвоздь и причинил боль, а хозяин стеснялся выдать себя.

«Круглый, как мяч, — отметил про себя Мрыхин, — и зацепиться не за что…»

— А гранулятор я все-таки привез, Николай Афанасьевич! — искренне похвалился Мохов.

Мрыхин знал, что в ряду предпринимательских акций Мохова, приобретение гранулятора было наитруднейшей задачей. Сложные агрегаты распределяли в первую очередь на крупные комплексы. Как это удалось Мохову, один бог знает.

Чем больше Мрыхин присматривался к хозяйству и людям, тем полнее вырисовывался перед ним сам Мохов. Сильный характер, природный крестьянский ум этого человека чувствовались во всем. Везде — от уличных тротуаров до современных производственных корпусов и оборудования — была видна его деятельная рука.