Курган

«Да, в нашей работе стоит только оступиться, потерять доверие людей, — думал Аржановский. — Потом попробуй докажи свою правоту. Старым авторитетом не прикроешься…»

Уже лежа в постели, он, словно с кем-то споря, сказал резко вслух:

— Нет! Все-таки это несправедливо.

Жена испуганно взглянула на него:

— Ты о чем?

Аржановский как-то затаенно и нервно усмехнулся:

— На пенсию мне пора, старческие мысли в голову лезут.

ХЛЕБ

1

Хутор Осиновский, маленький, тихий, всего дворов тридцать, осенью и зимой совсем отрезан от центральной усадьбы колхоза, только на тракторах да на лошадях можно подвезти что-нибудь. А в подвозе в это время, считай, и нет надобности: сено, солому, дрова, уголь люди запасают летом, а хлеб и прочие продовольственные товары подвозят в сельповский магазинчик, на колхозной подводе. На работу ходят пешком километра три, а детвору в школу доставляют опять же колхозные лошади.

Место здесь благодатное: внизу по балке луг с осокой и камышами, в которых круглый год сочатся родники. Балка выходит в речку Калиновку. Невелика речка, а весь хутор пользуется ею зимой и летом: ловят рыбу, раков, подкашивают чакан на крыши сараев, режут хворост на плетни, женщины стирают белье, летом поливают огороды, а для купанья лучшего места нет в округе — вода прозрачная, мягкая, песчаные отмели светятся желтым, искрящимся дном.

Хутор — как в море островок посреди неоглядных полей пшеницы, ячменя, кукурузы и проса. В уборку хуторская жизнь разом меняется: запылят комбайны, загудят машины. Одна за другой едут они через хутор и путают сонных кур и ленивые стаи жирующих уток, и от этого шума хуторок точно приседает, съеживается, блекнут и рыжеют от пыли придорожные вишневые сады, тополя, а дорога, обычно почти сплошь заросшая спорышем и подорожником, накатывается и отливает на солнце, как асфальт.

На выгоне стоит несколько палаток, там живут прикомандированные на уборку солдаты. Днем у них тихо, а вечером, после ужина, солдаты включают репродуктор на столбе, и молодежь из соседних хуторов собирается на танцы.

Двор Игната Савельевича на краю хутора, почти на выгоне. У его дома часто останавливаются машины, шоферы заходят во двор к колодцу с журавлем, не спеша пьют из большой алюминиевой кружки, специально повешенной на гвоздик, из пригоршней обливают лицо и грудь, перекуривают две-три минуты и едут дальше. Солдаты тоже берут воду у Игната Савельевича. Все, кто пробовал из этого колодца, говорят: «Вода, как из целебного источника».

Когда Игнат Савельевич во дворе, гости то ли из вежливости, то ли за услугу, то ли потому, что у хозяина доброе и тихое лицо, всегда заговаривают с ним.

— Здорово, дед! — весело скажет какой-нибудь курносый в пропыленном и замасленном «хэбэ» солдатик, хотя Игнат далеко еще не дед.

— Здорово! — охотно откликнется Игнат и внимательно посмотрит на паренька. — Откуда ж ты такой?

— Из-под Воронежа. Про село Землянское слыхал?

— Ну и как у вас, лучше нашего?

Паренек улыбнется смущенно и не без гордости тряхнет головой:

— У нас лучше…

— Чем же?

— Так ведь дома!

— То-то! — весело подхватит Игнат. — Мой тоже служит, в Белоруссии. Дом есть дом.

Игнат не упустит случая рассказать, какой у него «последушек», как он почитает родителей, как хорошо работал в колхозе и как теперь они с женой ждут его не дождутся — не случилось бы чего. Солдатик в свою очередь расскажет про службу, прихвастнет, в каких краях он бывал, успокоит Игната и, ловко прыгнув в кабину, газанет с места, скроется за выгоном.

Игнат был уже на пенсии, но дома сидеть не стал. Не потому, что не мог без работы (здоровьем он был плох), а как он говорил, без людей занудился бы, сильно скучал по сыну и в последнее время не ладил с женой. Время от времени бригадир просил его поработать то на ремонте животноводческих корпусов, то на севе, то на току. Игнат с радостью соглашался. А нынешним летом его уговорили недели на две пойти напарником к комбайнеру Степану Клочкову.

Клочков появился в хуторе года полтора назад, купил дом по соседству с Игнатом, быстро завел хозяйство, наделал пристроек, огородился дощатым забором. Мужик он был ловкий и оборотистый, не в меру хвастливый и всем навязывался в друзья. Он и Игнату оказывал мелкие услуги: подвезет на мотоцикле на ферму, прихватит у него мешок подсолнечника на маслобойню, к празднику даст кусок мяса со свежины. Жена Игната, Анна Михайловна, хвалила соседа: «Дом полная чаша. Как курица, все под себя гребет. А уж умный, обходительный. Вот у кого учиться жить». Игнат ничего не отвечал на эти слова.

Уже две недели он работал на комбайне, уборка заканчивалась, и тут, по его словам, влип как кур во щи, попал в историю, о которой не любил потом ни рассказывать, ни даже вспоминать. «Потатчик вору и сам, стало быть, вор!» — говорил он в сердцах в ответ на настойчивые расспросы хуторян и больше — ни слова.

2

В тот вечер комбайнеры припозднились: заканчивали клин озимой на неровном, в промоинах и с овражками, поле. Часу в двенадцатом комбайны один за другим поехали на полевой стан, а Степан Клочков с Игнатом прихватили еще крут, набрали бункер и, не дождавшись машины, тоже тронули вслед за ними.

У прошлогодней скирды, возле черной, как пещера, лесополосы, Степан неожиданно остановил комбайн и осторожно позвал:

— Игнат, а Игнат?

— Чего? — отозвался тот.

— Давай-ка спустим этот бункер в солому. До осени. А?

Игнат молчал, чувствуя, как чаще заколотилось сердце.

— Это зачем же? — растерянно спросил он.

— Ночь-то какая. Благодать! Так бы и работал до утра. — Степан потянулся, заломившись назад до хруста в позвоночнике. — А в скирде не пропадет. А, Игнат?..

Зерна оказалось много, так что Степан насилу закрыл соломой теплый сыпучий ворох. Старался побольше навалить — и следов меньше, и от дождя надежнее, и скотина не раскопает. Потом вышел за скирду, огляделся, прислушался. Только луна открыто и широко глядела на затихшие поля и лесопосадки. Закурил.

— Авось никто тут рыться не станет, — сипло дыша и вытирая рукавом пот со лба, сказал Степан, — Зернецо — первый сорт. Это нам премия за сверхурочные. — И засмеялся, довольный шуткой, с нарочитой хрипотцой, похлопывая Игната по плечу.

3

Игнат перекладывал печку в доме Клочковых, хозяин помогал ему. Сложили к обеду, затопили. Внутри загудело — хорошую тягу показала. Вышли в беседку, в холодок. Хозяйка поставила бутылку самогона, подала горячие щи с бараниной, голубцы, вареники с вишнями, разлила в стаканы квас. Ели с аппетитом, с удовольствием ощущая хмельную леность в голове и приятную тяжесть в желудке. Похвалили стряпуху, поковыряли в зубах. Потом сели на бревно покурить.