Лечить нельзя помиловать

– Образованность и цинизм, – продолжил маг. – Сухая, как старая щетка, бездушная машина для исцеления. Капельница.

Спасибо, что не клизма. Если Гвардейшество рассчитывал меня смутить или вызвать волну гнева, то круто просчитался. И легкая досада мелькнула в наглых серых глазах, неожиданным бальзамом пролившись на душу. Хе-хе, а гвардейский капитан не дурак потыкать людей палкой по больным местам. Нравится.

Только его матримониальные притязания нужно свернуть трубочкой и вставить туда, откуда у добрых людей растет совесть. Разумеется, ни о какой помолвке не может быть и речи, даже если передо мной на одно колено упадет самый красивый мужчина королевства. Гхм, а ведь Алеон Клод может претендовать на эту сомнительную должность… По мнению фрейлин и столичных прелестниц, пускающих слюни на его длинную шпагу. Во-первых, моего интереса в фиктивном союзе нет. А во-вторых, каждое благородное семейство обзаведется моим портретом, истыканным иголками. Оно мне надо? Упаси господь.

– Точно, аппарат по производству здоровья. Эрл, запишите ваши эпитеты на листочек и пришлите нарочным, я с удовольствием повешу в рамочку. Обещаю, повиснет между дипломом и педагогической лицензией. Только не подписывайтесь, чтобы каждый читающий мог представить себя на месте автора.

– Хотите сказать, что вам совсем плевать на людское мнение о вашей нескромной персоне? – испытующе прищурился Клод.

– Ничуть, – подавив зевок, я решила открыть капитану маленький секрет. – Самые талантливые опусы занимают особое место в сердечке гадкой лекарки. Подтяните словарный запас, поймайте вдохновение и станете моим любимым ненавистником.

Вряд ли кто-то переплюнет обвинительную речь адвоката барона, требующего увеличить ему детородный орган. В ней бледный от мужской солидарности правозащитник клеймил меня позором, обвинял в связи с дьяволом, вешал ответственность за неурожай пшеницы в королевстве и спад давления у бабушек-виверн. Я зааплодировала ему первой, присяжные поддержали, но растерявшийся юрист отказался выходить на «бис». И даже назвал плохим словом на просьбу продублировать речь письменно, прислав её мне на память. Зато товарищ прокурор не отказал, с удовольствием поделившись протоколом судебного заседания в обмен на курс поливитаминов.

– Дадите почитать? – жадно попросил капитан, с восхищением приоткрыв рот.

Ой, кажется, я увлеклась и рассказала это вслух.

– Чур, не списывать слово в слово, – фыркнув от смеха, я махнула рукой в сторону книжного стеллажа. – На третьей полке красная папка.

А сама пошла ставить чайник и заваривать свой любимый кофе. Ибо чем еще заняться в три часа ночи, когда за спиной спотыкается гвардейский капитан, погрузившись в чтение судебного эпоса? Кухня выглядела так, будто в моем доме завелась женщина. Белая выглаженная скатерть, сияющий фарфор, свежие бублики, оставленные под крышкой для завтрака, чистые окна, вылизанная плита. Женевьева однозначно заслуживает премии. Лишь бы этот тип не огляделся и не решил, что я стану хорошей женой.

– Вы отличная хозяйка, – с легким удивлением отметил капитан. Тьфу, черт наблюдательный. – Доводилось бывать в домах работающих женщин и, скажу честно…

– Молчите, пока скалкой не огрела, – от собственного голоса по спине побежали мурашки. – Не вам судить работающих женщин, имея в распоряжении целый штат прислуги и не имея детей.

Женщины Порт-о-Фердинанда работают не от хорошей жизни. Здесь роль жены и матери – самая желанная и приятная для женского населения, весьма почетная и одобряемая. Ни один мимиокродил не посмеет сказать, что замужняя женщина, родившая ребенка, ничего не добилась в жизни. Не нужно лезть из кожи вон, получать профессию или открывать свое дело, чтобы тебя уважали. Быть хорошей матерью достаточно, о чем не раз говорили в высшем свете, чутко защищая материнство, отцовство и детство. И это здорово, в чем не стесняюсь признаваться честно, несмотря на собственное отсутствие потомства.

Другое дело – жены бедняков, калек и вдовы, вынужденные пахать на самых черных работах ради детей. И никому не позволено тыкать им грязью в доме.

– Простите, – серьезно повинился Гвардейшество. – Вы правы, они работают как мужчины и воспитывают детей как женщины. Это нельзя сбрасывать со счетов.

Реабилитирован, хмырь болотный, живи до ста лет. Вынув из буфета две чашки, я логично прикинула, что страдать в полдень одной – эгоистично, поэтому нужно поделиться порцией тревожности и тахикардии с врагом. Туда же потенциальное ожирение – конфеты из неприкосновенного запаса, алкоголизм – ложечка сливочного ликера, и сколиоз – кухонная табуретка, одна штука. Враг из Гвардейшества получался мелкий и несерьезный, особенно при таком удручающе-забавном выражении лица: брови потерялись в волосах, глаза – по пятаку, а челюсть медленно едет вниз.

– «Насильно прекратила кровотечение и отказалась дорезать язык»? – недоверчиво переспросил маг, прочитав очередной донос. – Как это?

– Юный анархист из фениксов решил походить на виверн и пытался самостоятельно раздвоить себе язык старой бритвой. Открылось капиллярное кровотечение, перепуганный революционер прибежал в слезах и заплевал мне ковер кровью. После, разумеется, нажаловался матери, а я приобрела копию очередной жалобы.

– Он вам заплатил?

– Нет.

– Тогда почему вы помогли?

Хороший вопрос, который не раз задавала сама себе. Почему? Да потому что сопляк глядел на меня огромными глазами, полными слез, и не мог вымолвить и слова, захлебываясь собственной кровью. И маменька его тряслась за сына по-настоящему, совершив великий поступок, – взяла себя в руки, поддержав сына, а не добивая его морально. После горожанок, орущих на своих детей за то, что те ударились или облились кипятком, – мёд на докторскую душу. И копейки на докторскую колбасу – городская администрация обязала семейство огненных перевертышей выплатить мне несколько символических медяков за экстренную помощь.

– Чтобы не помер до того, как вычистит мой палас, – буркнула капитану, размешивая сливки.

Издав насмешливый звук и вполне удовлетворившись ответом, капитан Клод, не глядя, занял табуретку и благодарно кивнул на кофейное пиршество. В приглушенном свете кухонного бра маг выглядел вполне по-человечески: складки на лбу разгладились, как и глубокие носогубные заломы, сделав лицо слащаво-красивым. И что в этой физиономии находят девушки? Напоминает актёра, а не военного. Причем талантливого – застарелая травма в тазобедренном суставе мешает спокойно сидеть, но Его Гвардейшество ничем не выдает дискомфорта. Интересная палитра: посреди глухой серой дисфункции замер багрово-коричневый… сросшийся перелом шейки бедра? Разорванная артерия? Без пальпации не понять.

– Эрла Алевтина, – напрягся капитан. – Правда, что все целители умеют видеть болезни сквозь одежду?

– Неправда, – мужчина облегченно вздохнул и отложил папку. – Но я умею.

– Кха-кха, – кофейные брызги полетели в разные стороны. Свин парнокопытный. – Эрла!

А чего он ждал от «бездушной машины для целительства»? Мятных пряников? Аппаратов УЗИ и томографов в Объединенном королевстве нет, пришлось тренировать рентгеновское зрение на износ. Особенно это пригодилось в работе с детками. Малютки-перевертыши частенько не давались в руки, принимая звериную форму и пряча боль глубоко в нечеловеческом строении тела. Долгие часы практики, обход правил ночного дежурства и безвозмездная диагностика в госпитале – путь к целительскому зрению был тернист и сложен.

– А как выглядит моя проблема? – осторожно поинтересовался он, на всякий случай не спеша делать новый глоток.

– Серое марево. Мертвое и непривлекательное.

– Ну, знаете ли, – скис капитан, раздраженно пристукнув кулаком по столу. – В ваших интересах вернуть мне здоровье. Делайте, что хотите, но дом Клод обязан обзавестись наследниками.

– В них ли дело?

– Разумеется, в них, – снова начал заводиться пациент. – Я – старший сын, да будет вам известно. И обязан привести домой не только законную супругу, но и в ближайшие пять лет представить отцу нового юного лорда Михаэля.