Лекарь Империи 10
Шрифт:
— Он магически скопирован с Ксении. Лучшие маги Империи постарались, над этим. Все повторяет ее организм до миллиметра. Вы будете тренироваться на нем, — продолжил Филипп, игнорируя их перепалку. — Оттачивать технику, отрабатывать взаимодействие. Симулятор реагирует как живая ткань. Если допустите критическую ошибку — он «умрет». Покажет остановку витальных функций.
— Какую операцию мы отрабатываем? — резко, как выстрелил, спросил Неволин. — И почему я, академик, должен подчиняться этому… мальчишке? — он ткнул в меня пальцем.
Пора. Момент истины.
Я молча
— Диффузная интрамедуллярная глиома ствола головного мозга, — произнес я четко, громко, чтобы услышал каждый.
На секунду в комнате повисла тишина.
А потом комнату взорвало.
— Вы с ума сошли?! — Неволин побагровел так, что я всерьез испугался за его сосуды. — Это неоперабельно! Категорически! Абсолютно!
— Я не буду участвовать в этом… в этом преступлении! — Астафьева резко сняла очки и начала яростно протирать их платком. Ее руки заметно дрожали — первая эмоция, которую я у нее увидел. — Это не медицина, это варварство! Вы хотите починить швейцарские часы кувалдой!
— Технически невозможно создать инструмент для такой операции! — запричитал Доронин, хватаясь за свои взъерошенные волосы. — Слишком глубоко! Слишком тонко! Погрешность в микрон — и пациент мертв! Это даже не ювелирная работа, а субатомная физика!
— А я вообще не понимаю, о чем речь, — буркнула Матрона Егоровна, скрестив на груди свои могучие руки. — Но если эти умники говорят, что невозможно, значит, невозможно. Я тридцать пять лет в операционной, всякого насмотрелась. Но чтобы оперировать то, что оперировать нельзя…
Они развернулись к выходу. Синхронно, как по команде. Единым фронтом гениев, столкнувшихся с задачей, которую считали ниже своего достоинства. Все, кроме Артема, который стоял в углу, белый как полотно, и Филиппа, который лишь грустно качал головой.
— Стойте!
Громогласно произнес я.
Они остановились у самой двери, но не обернулись.
— Нам нечего слушать, юноша, — произнес Неволин. — Диагноз — приговор. Диффузная глиома ствола — это смерть. Любое вмешательство — не лечение, а убийство. Просто более быстрое. Тема закрыта.
Старик сделал шаг к выходу. Еще один — и он исчезнет, а за ним и остальные. И тогда все.
— Академик, вы правы.
Это заставило его замереть. Нога, уже занесенная для следующего шага, застыла в воздухе.
— Вмешательство скальпелем — убийство. Классическая резекция — самоубийство. Попытка выпарить опухоль — безумие. Поэтому я и не предлагаю ничего из этого.
Неволин наконец развернулся полностью. В его глазах читался вопрос и скепсис в равных пропорциях.
— И что же вы предлагаете, юноша? Молиться? Или, может, танцы с бубном?
Я проигнорировал сарказм. Неспешно, отмеряя каждый шаг, я подошел к проектору.
Сарказм — это защитная реакция. Он пытается скрыть свою растерянность. Хороший знак. Значит, я его зацепил. Теперь — факты. Только факты, от которых он не сможет отмахнуться.
— Я не собираюсь вырезать
опухоль, — сказал я, включая проектор. — Это действительно невозможно — она проросла ствол насквозь, как корни дерева прорастают землю. Попытка удалить ее — все равно что пытаться вытащить арматуру из бетона. Бетон рассыплется.Щелчок мыши. На экране появился снимок — не обычный МРТ. Он было отражением того, что показывал Сонар. Достаточно близко, чтобы передать суть.
— Но я собираюсь уничтожить ее командный центр.
Астафьева развернулась. Резко, словно ее дернули за невидимую нить.
— Командный центр? У опухоли нет командного центра. Это не армия, это…
— Это колония, — перебил я. — Колония клеток. И как у любой колонии, у нее есть ядро. Метаболическое ядро — зона наиболее активного роста, откуда идут сигналы к периферии.
Новый слайд. ПЭТ-скан с радиоактивной глюкозой. На фоне серой, неактивной массы мозга — яркое, пылающее пятно.
— Вот оно. Два миллиметра в диаметре. Расположено в дорсальной части моста, между ядром отводящего нерва и медиальной петлей. Это источник. Остальное — просто реактивная зона, клетки, которые следуют приказам центра.
Взъерошенный Доронин оторвался от своего планшета. Его глаза за толстыми стеклами очков заблестели. Я узнал этот взгляд — так смотрит инженер, которому только что предложили спроектировать вечный двигатель. Невозможная, но безумно интересная задача.
— Подождите… подождите-подождите! — он подскочил ко мне, его пальцы забегали по экрану планшета, вызывая какие-то схемы. — «Выключить»? Вы имеете в виду точечную термоабляцию? Но… это же невозможно! Чтобы прижечь ядро размером в пару миллиметров на такой глубине, нужен зонд… он должен быть не толще иглы! И при этом способным генерировать импульс с точностью до десятых долей градуса! Таких технологий не существует!
Вот. Теперь Доронин говорит как инженер. Он обсуждает не «как навести», а «каким инструментом работать».
Я кивнул. Первый пошел.
— Именно поэтому вы здесь, Иван Сергеевич. Я слышал, вы лучший инженер-артефактор в Империи. Вы можете создать такой зонд?
Доронин закусил губу, его взгляд забегал по моим схемам.
— Теоретически… если использовать монокристалл адамантина в качестве световода… и магическую фокусирующую линзу на конце… и систему охлаждения на микротрубках… Черт, это безумие! Но… это может сработать. Это гениально! Но даже если я создам такой зонд… — он поднял на меня взгляд. — Как вы собираетесь наводить его? Погрешность стереотаксической рамы — плюс-минус полмиллиметра. Вы промахнетесь.
Теперь его вопрос логичен. Он создал «снайперскую винтовку», но не понимает, у кого есть такой же «снайперский глаз».
— Рама даст нам базовые координаты, — объяснил я, подходя к проектору и указывая на схему. — Грубую наводку. А дальше…
Я постучал себя пальцем по виску.
— Дальше навигатором буду я. Я буду вести зонд, ориентируясь не на статичные снимки, а на живую, пульсирующую картину внутри ее мозга. Ваша задача — дать мне идеальный инструмент. Моя — провести его по единственно верному пути.