Лекарь Империи 9

Кошмарный сценарий. Но, к сожалению, вполне реалистичный. Слишком реалистичный.

— Поэтому, — продолжил Серебряный, — мне нужно доставить эту информацию по защищенным каналам. Лично Императору и начальнику Тайной Канцелярии. Они смогут обеспечить необходимую защиту. И вам, и вашему антидоту.

Кобрук хотела что-то возразить, но я опередил ее:

— Хорошо, магистр. Два дня. Но не больше. Люди умирают каждый час.

— Договорились. Два дня, и вы получите официальное разрешение на массовое производство. Может быть, даже императорский патент.

Императорский патент на лекарство. Это сотни тысяч рублей. Но, что гораздо важнее — это тысячи спасенных жизней. Все остальное было вторично.

Серебряный направился к двери.

— Магистр, — окликнул я его у самой двери. — Мы еще не закончили.

Он обернулся с вопросительно поднятой бровью:

— Что еще, господин целитель Разумовский?

— Яна Смирнова.

Наша медсестра. Девушка в коме, которую он должен был исцелить. Его долг передо мной. И проверка — человек он слова или обычный лжец?

На лице Серебряного на мгновение промелькнуло раздражение:

— Сейчас? Вы серьезно? Люди умирают тысячами по всей Империи. Каждая минута моего промедления — это десятки новых смертей. А вы тут о какой-то девчонке?

Манипуляция. Он пытался вызвать во мне чувство вины. «Ты мелочный эгоист, который думает об одном-единственном пациенте, когда гибнут тысячи». Это не сработает.

— Магистр, — мой голос стал холодным как январский ветер. — Я выполнил свою часть нашей сделки. Я нашел антидот, который вы считали невозможным. Я рискнул своей карьерой, своей свободой, а может быть, даже и своей жизнью. Теперь ваша очередь.

Я подошел к нему ближе, глядя ему прямо в глаза:

— Или наш разговор о доверии и сотрудничестве был просто пустой болтовней? Или слово менталиста Серебряного ничего не стоит?

Прямой вызов его чести. Для аристократа это было серьезно. Репутация человека, который не держит своего слова, в высшем обществе — это была социальная смерть. Серебряный смотрел на меня долгим, оценивающим взглядом. Я чувствовал, как он пытается прощупать мои мысли ментально. Но у него не получилось. Интересно…

— Вы невыносимы в своем благородстве, Разумовский, — наконец сказал он. — Мир рушится, а вы думаете о какой-то одной девчонке.

— Для лекаря нет никакой статистики. Есть только конкретные пациенты. Каждый из них — это целая вселенная для кого-то. Яна — это целая вселенная для своих родителей. И я обещал им свою помощь. Потому что я знал — вы человек слова. Или я все-таки ошибался?

Последний аргумент. Либо он сейчас согласится, либо наше хрупкое сотрудничество закончится. И он это прекрасно понимал. Без меня его позиция была довольно шаткой — я был единственным, кто провел успешное применение антидота. Мой опыт был бесценен.

Серебряный тяжело вздохнул:

— Вы утомляете меня Разумовский. Хорошо. Ведите меня к ней. Но у меня есть час, максимум.

Победа. Он выполнит свое обещание. Значит, с ним все-таки можно иметь дело. Очень осторожно, постоянно оглядываясь и держа скальпель за спиной, но можно.

— Спасибо, магистр. Вы не пожалеете.

— Я уже жалею, — бросил он через плечо. — Где ваша пациентка?

— Неврологическое отделение, третий этаж. Палата триста восемь. Я предупрежу персонал, чтобы вас пропустили.

Серебряный коротко кивнул и вышел.

Мы остались с Кобрук вдвоем. Она медленно подошла к столу, провела рукой по поцарапанной поверхности, затем села на его край и устало потерла виски.

— Вы действительно ему доверяете?

Доверяю? Серебряному? Человеку, который поставил под угрозу вс больницу, чтобы меня проверить? Это было бы клиническим безумием.

— Я доверяю не ему, Анна Витальевна. Я доверяю его амбициям.

— То есть?

— Подумайте логически, — я сел в кресло напротив нее. — Принести самому Императору лекарство от чумы века. Спасти Империю. Стать национальным героем. Это его успех, который возвысит его навсегда. Он никогда не упустит такой шанс.

— Логично, — кивнула она. — Но он попытается присвоить все заслуги себе. И ваш договор о двух днях, для него ничего не будет стоить. А шумиха в прессе… Это может сработать, но нужно все подготовить…

— Конечно, попытается. Поэтому у меня есть план.

Кобрук наклонилась ближе, в ее уставших глазах вспыхнул знакомый огонек интриги.

— Какой план?

Рассказать? Нет, слишком рискованно. Стены имеют уши, даже с магической глушилкой Серебряного. Лучше перестраховаться.

— Пока не могу раскрыть все детали. Слишком много неизвестных. Но суть простая — мы создадим столько неопровержимых свидетельств нашего с вами авторства, что Серебряный просто физически не сможет их все уничтожить или исказить.

Кобрук посмотрела на меня своими проницательными глазами.

— Вы все продумали, — в ее голосе прозвучало уважение.

— Стараюсь. В медицине Империи без грамотной политической защиты долго не проживешь. Особенно после такого грандиозного открытия.

Грустная правда. Спасение миллионов жизней должно быть вне всякой политики. Но реальность, к сожалению, была совершенно другой. Каждое великое открытие — это не только научный прорыв, но и жестокая, беспощадная борьба за авторство, финансирование и признание.

Кобрук встала.

— Нужно сообщить матери мальчика. Она все еще в истерике. Наверное, думает, что мы уже убили ее сына. — произнесла она.

— Да, конечно. — кивнул я

— Скажу ей, что Мишка стабилен и идет на поправку. И что она сможет увидеть его, как только он окончательно очнется.

— Это может ее немного успокоить. Или вызвать новую, уже радостную истерику.

— Пусть. Слезы радости всегда лучше слез горя.

Кобрук направилась к двери, но на пороге обернулась.

— Илья Григорьевич, спасибо. За все. Вы дали этой больнице будущее. И надежду тысячам людей.

— Я просто делал свою работу.

— Нет. Вы делали невозможное. И у вас получилось. Это больше, чем просто работа. Это призвание.

Призвание. Красивое слово. Но было ли оно правдивым?

Не так уж и важно. Важно то, что я спасаю жизни. А мотивы… мотивы вторичны.

Кобрук ушла.

Я остался один в этой пустой ординаторской. Откинулся на спинку и закрыл глаза.

Усталость. Не просто физическая — экзистенциальная. Усталость человека, который только что решал — жить этому ребенку или умереть. И выиграл. На этот раз.