Лексикон света и тьмы

В газете написано, что накануне тебя расстреляли в Фалстаде вместе с ещё девятью узниками. Что ты стал одним из десяти казнённых в наказание за недавние диверсии, которые устроило движение Сопротивления: подрыв железнодорожных путей, чтобы блокировать поставки руды для нужд немецкой военной промышленности.

Газета называет вас искупительной жертвой.

Одновременно в городе вводится чрезвычайное положение.

Хозяйка кладёт руку Гершону на плечо. Он чувствует жжение в глазах, в животе затягивается узел, и странно немеет всё тело. Ему снова надо бежать из страны. Ему, маме и брату. Бежать немедленно. Он собирает вещи и трясущимися руками набирает номер брата. Просит его о встрече, прямо сейчас. Он не может произнести ни слова, не всхлипывая, как будто голосу нужно больше воздуха, чтобы звучать.

Несколько дней они живут у женщины, которая когда-то была их няней. Обстановка в доме чрезвычайно напряжённая. В любую секунду сюда могут вломиться немцы, и что тогда?

В конце концов муж няни приносит им адрес, где можно укрыться: у одной вдовы, в центре города. Услышав адрес, Гершон даже рассмеялся. Это соседний дом с Виктория-террасе, штаб-квартирой гестапо в Осло.

Д как «Доставка Карла Фредриксена» и как Достопримечательная оранжерея в Осло в районе площади Карла Бернера, куда каждый день пробирались евреи и участники Сопротивления, они прятались там среди горшков и зелени, дожидаясь отправки в Швецию силами группы, называвшей себя «Доставка Карла Фредриксена».

Всё началось 27 октября 1942 года. Ролф Сиверсен работал в оранжерее, осматривал ряды растений в горшках и вазах, убирал жёлтые листья, поливал ярко-зелёные лианы, когда вдруг заметил шевеление в углу за ящиками. Что такое? Зверь? Или злоумышленник?

Оказалось – четыре брата, четыре брата-еврея, они держали магазинчик неподалёку от оранжереи, но теперь были в бегах, скрывались, потому что их предупредили, что полиции дано задание арестовать в городе всех евреев мужского пола. Садовник знал их и решил им помочь, для чего обратился к друзьям, в том числе к владельцу транспортного бюро, и их стало четверо. Герд и Альф Петтерсен и Рейдар Ларссен. Приехал грузовик, чтобы вывезти четырёх братьев в Швецию, но что будет с другими, кто тоже сейчас где-то прячется? Братья написали имена знакомых, которым, вероятно, требуется помощь, чтобы бежать из страны. Герд взялась искать людей из списка, и, прежде чем первый грузовик добрался до цели, четвёрка спасателей стала планировать следующий рейс.

Остальное уже история. За шесть недель эти четверо норвежцев спасли от участи быть убитыми или депортированными в концлагерь около тысячи женщин, мужчин и детей. Евреев и участников Сопротивления с семьями.

Тысяча человек. Сколько у них уже народилось внуков и правнуков? И наоборот – сколько людей не были рождены по вине холокоста?

Семьдесят пять лет минуло с тех пор, как концлагеря были закрыты, могилы и расстрельные рвы обнаружены, а выжившие семьи обнаружили себя с жалкими крохами своего довоенного бытия. Сколько потомков было бы сейчас у шести миллионов евреев, если бы их тогда не убили? Пятьдесят миллионов? Больше?

И наоборот: спасённые, которые не остались бы в живых, если бы те четверо не рискнули ради них жизнью. Все те, кто бы не уцелел, закрой Швеция границу и отправь всех назад.

В январе 2017 года в Ратуше Осло на торжественной церемонии почтили память четверых участников «Доставки Карла Фредриксена» – тогда каждому из них присвоили звание «Праведник народов мира». Поскольку семья Рикки принадлежит к числу вывезенных и выживших, мы получили официальное приглашение на мероприятие. Прошли контроль безопасности и вошли в одни из огромных дверей. В Большом зале сидело несколько сотен человек, много пожилых, маленькие мальчики в кипах, что, вообще-то, редкость у нас.

Кое-кого в зале я узнал, поскольку накануне поучаствовал в исторической реконструкции: проехал маршрутом «Доставки» вместе с теми, кого вывезли этим рейсом, или теми, чьи родители таким образом спаслись от депортации в лагерь.

Стоял на удивление тёплый январский день, светило яркое-яркое солнце, я ехал в машине с сёстрами Мендельсон, дочерями вывезенного в Швецию беженца, и их знакомым, историком-любителем, он-то и подобрал меня на площади Карла Бернера, на месте, где в войну располагалась оранжерея Сиверсена.

Следуя тогдашнему маршруту, мы выехали из Осло, пересекли Лиллестрём, свернули на Фетсун, где понатыканные в реку столбы странным образом усиливали утреннюю тишину. Есть что-то магическое в рукотворных предметах, которыми больше не пользуются, но забывают на изначальном месте, безмолвных и покинутых. Мы проехали по мосту, грузовик «Доставки» тоже не мог его миновать, хотя на мосту часто стояли немцы, и въехали в лес. А там двинулись по лесной дороге; из-за сумрака под сенью раскидистых елей на ней нарос приличный слой льда. Наконец, припарковавшись, мы соединились с ещё двумя попутчиками, собиравшимися пересекать границу. Одного звали Фредди Малкович – дружелюбный, седовласый и невысокий господин 78 лет. Дорога была настолько скользкая, что мы семенили посерёдке, где её не разгладили колёсами совсем уж в каток, и Фредди рассказывал нам о своём рейсе «Доставки». Ему было четыре года, и он помнит, что его усадили вместе с мамой у самой кабины, кругом тесно сидели незнакомые люди. Брезент служил им крышей и скрывал от чужих взглядов. Он запомнил тишину, потому что им запретили говорить вообще – хоть слово, даже шёпотом, – пока они не доедут до Швеции. Поэтому под брезентом царила гробовая тишина. Только шум мотора, запах древесной щепы, использовавшейся как топливо вместо бензина, и теснота, отчего на каждом повороте тела вжимались друг в друга. Внезапно грузовик остановился. Пахнуло гарью. Брезент колыхнулся. Фредди слышал крики на норвежском и немецком, но только позже узнал, что произошло. Загорелся мешок со щепой, Петтерсен залез наверх и сбросил его. Потом вскинул руку в нацистском приветствии, адресуясь к охранникам, которые перекрыли дорогу, и заорал, чтобы они не стояли столбом, а помогали тушить пожар. Видимо, его голос звучал очень убедительно, потому что охранники тут же занялись горящим мешком, они сосредоточенно махали лопатами, засыпая его снегом, и больше ни о чём не думали, а грузовик поехал себе дальше, рассказывал Фредди со смехом.

Мы вышли на прогалину. Место, где посреди леса тянется голая полоса шириной в пять метров, все деревья на ней вырублены. Там сохранился старый дорожный знак с надписью по-шведски, чёрным по жёлтому: «Государственная граница Швеции».

Мы стояли там, мы пятеро, и озирались по сторонам, а Фредди рассказывал об окончании их путешествия, о том, как он перепугался, когда уже на шведской стороне кто-то закричал от радости.

– Нам ведь сказали не издавать ни звука, – объяснял он с улыбкой. – А в детстве к таким вещам относишься очень серьёзно, поэтому я был очень недоволен и тогда, когда шведы стали кричать нам: «Добро пожаловать в Швецию!»

Он рассказывал эту часть истории со смехом, как и в своём интервью, которое во время чествований четырёх «Праведников народов мира» показали в Ратуше на большом экране.

Премьер-министр произнёс речь, а после этого к сцене, поддерживаемая дочерью, вышла сгорбленная старая женщина. На трибуне она обеими руками ухватилась за бортики, наклонилась к микрофону и обвела взглядом переполненный зал Ратуши.

– Меня зовут Герд, – сказала она громким и ясным голосом. В первом ряду сидели премьер-министр Норвегии, посол Израиля и спасённые «Доставкой Карла Фредриксена» люди. В последнем ряду, перед камерами и охранниками в чёрных костюмах и наушниках, сидела наша семья. Дети молчали, сын держал меня за руку.

– Меня зовут Герд, и мне было двенадцать лет, когда 26 ноября 1942 года за нами пришла полиция. Пришли двое, норвежский полицейский и немецкий солдат в форме без шеврона на рукаве. Они сказали, чтобы мы шли с ними, а когда мама спросила, куда нас ведут, они ответили только, что давайте побыстрее, надо торопиться, поэтому мама сложила всего одну сумку, и мы пошли. Нам пришлось ждать такси, – сказала она и опять обвела взглядом зал. – Оно почему-то добиралось до нас очень долго. Наконец мы приехали на причал. Там был пришвартован грузовой корабль. Я протянула руку к дверце, но внезапно появился немецкий солдат с криком «Zuruck!». Он произнёс только одно это слово, zuruck, то есть «назад», – я посмотрела в окно и увидела, что трап уже убран и корабль готов отойти от причала. Такси развернулось, и нас отвезли обратно, домой.

Я тихо сидел между двумя своими детьми и смотрел, как они впитывают этот рассказ. Женщина на трибуне была прабабушкой одноклассника моего сына, и в день, о котором она говорила, ей было плюс-минус столько же, сколько замершим рядом со мной моим детям.

– Я должна была оказаться на том корабле, на «Донау», – продолжила она. – Они хотели перегрузить меня потом на поезд и отправить в Аушвиц. А там загнать меня прямиком в газовую камеру и сжечь, превратить моё тело в пепел. Такой у них был план, но такси приехало с опозданием, и у них не получилось, как они задумали, – сказала женщина и развела руками, сообщая этим простым жестом, что человеческая жизнь зиждется на случайностях.