Лексикон света и тьмы

Какая удача, что немцы его тогда арестовали! А двойная удача в том, что он успел засветиться здесь как шофёр и оказался посвящён в подготовку акций саботажа, пока сеть ещё не ушла в подполье. И как же это пригодится сейчас тайному агенту!

Хенри паркует машину во дворе, между жилым домом и сеновалом, и видит в кухонном окне девочку, она стучит деревянной лопаткой по оконному переплёту, пока не приходит мать и не снимает её на пол. Сразу вслед за тем дверь дома распахивается, и во двор выходит мужчина в резиновых сапогах и пальто, накинутом поверх видавшей виды рабочей одежды. Крестьянин несколько секунд всматривается в Хенри, наконец узнаёт его и говорит:

– О-о, тебя выпустили?

Хенри серьёзно кивает.

– Да, к счастью, продержали всего две недели и отпустили, – бодро отвечает он и энергично пожимает протянутую ему руку.

– Знали бы они, что нам известно, – продолжает он тише и улыбается заговорщицки.

Беседа принимает серьёзный оборот.

– Оружие в безопасности?

Крестьянин кивает, и глаза у него загораются.

– Да уж, знали бы они о нас… – говорит он, тоже понизив голос, и хитро улыбается.

– Можешь показать, где оно спрятано? – спрашивает Хенри.

Хозяин заводит его за амбар, там заросли крапивы и малинник. Только если знать и специально присматриваться, можно заметить, что у некоторых кустиков крапивы согнуты головки, так что видна более светлая изнанка листьев с густыми ворсинками.

– Два метра под землёй, – говорит он.

– Отлично! Надёжно спрятано, – отвечает Хенри и хлопает хозяина по плечу. – Для Сопротивления чрезвычайно важно, чтобы оружие хранилось тут и дальше. Можно?

– Да.

– Большое тебе спасибо за мужество.

– Да ладно, пустяки, – отвечает крестьянин тихо, но Хенри замечает, что он польщён, горд и прячет улыбку.

– Я от всего сердца. Именно благодаря мужеству таких, как ты, мы победим немцев и вышвырнем их из страны.

Крестьянин кивает в ответ. Хенри дружески хлопает его по плечу, как верного товарища, и идёт к машине.

– Да, вот ещё что… – вполголоса произносит Хенри, распахивая дверцу машины.

– Что?

– Здесь могут объявиться люди из Национального собрания или другие норвежцы, переметнувшиеся на ту сторону. Будут разнюхивать-расспрашивать. Важно ничего им не рассказывать. Надеюсь, ты и сам это понимаешь.

– Ну ещё бы, – говорит крестьянин. – Я ни одной живой душе не скажу.

Хенри Риннан садится в машину и натягивает шофёрские перчатки. Заводя мотор, он радостно представляет, как будет доволен его немецкий шеф, когда он доложит ему о тайнике с оружием в первый же день службы. Как шеф гестапо улыбнётся ему и кивнёт из-за стола. Я всё разведаю, мысленно говорит Риннан, до всего докопаюсь. У него уже и блокнот есть, куда он будет записывать всё подозрительное: и мелочи, и что посерьёзнее. Хенри прикидывает, в какие бы магазины и кафе ему имело смысл заглянуть. В каких местах собираются коммунисты и сопротивленцы? Он им всем покажет! Покажет, что лучшего агента, чем он, не найти.

К как Коммунистическая угроза.

К как Концлагерь.

К как Казнь.

K как Красивые часы, у тебя было несколько пар на выбор, и ты никогда не проходил мимо любимого магазинчика часов, а обязательно заглядывал, приветствовал еврея-хозяина и любовался новыми часами, новыми деталями и всякими новыми красивыми вещицами; потом ты шёл в «Кофейню» на втором этаже.

K как Корабельные краны в гавани Тронхейма, где громоздятся склады, похожие на огромные ящики, и ритмично бьётся о бетон подёрнутое рябью иссиня-чёрное море, а волны выталкивают наверх тракторные покрышки, висящие вдоль причала. Я вижу тебя, идущего здесь как-то утром, когда солнце светит наискось, отпечатывая длинные тени огромных кранов, высунувших за край причала длинные стальные носы. Утром, заполненным скрипом и визгом механизмов. Воплями. Свистом какого-то мужика на причале. Я вижу, как ты идёшь вниз, к набережной, но останавливаешься поболтать с капитанами шхун. Ждёшь… и вот во фьорд медленно, раздумчиво входит корабль. Зрелище завораживает почти так же, как огонь: с фьордом ничего не происходит, корабль просто медленно-медленно продвигается всё ближе и ближе к причалу, но чем дольше ты за ним наблюдаешь, тем больше твой интерес. Оранжевый корпус вспарывает море. Стая чаек кружит над кораблём до тех пор, пока опытные птицы не постановят, что кормом здесь не разжиться. Маленькие фигурки на палубе, люди толпятся у борта и смотрят на город. Всего этого достаточно, чтобы ты остановился и следил за кораблём до тех пор, пока он не пришвартуется к причалу, сдавив скрипящие под его напором огромные резиновые покрышки. Потом судно фиксируют на месте, привязывают толстенными верёвками, как будто сплетёнными великанами для собственных нужд. Эти верёвища приходится сначала связывать друг с другом с помощью обычных верёвок, а только потом накидывать на кнехт на причале и затягивать.

Мне думается, что для тебя эти прогулки были ещё и способом поддерживать в живом виде языки, которых ты знал множество. Что ты всегда болтал по-немецки с немецким рабочим людом, по-французски с оптовиком и по-русски с капитаном торгового судна, когда забирал у него коробки с шёлковыми лентами, перьями и пуговицами, выписанные тобой для магазина. Во всяком случае, до меня доходили разговоры, будто твои прогулки в гавань давали людям пищу для спекуляций: а не жил ли ты двойной жизнью? И не были ли магазин и семья лишь прикрытием, в то время как на самом деле ты был русским шпионом, или английским, или обоими сразу?

К как Кульминация, как октябрьский вечер, когда я подъезжаю на такси к дому сорок шесть на Юнсвансвейен, средоточию всей истории, но на этот раз у меня есть договорённость о встрече, и она подтверждена по электронной почте несколько месяцев назад. Гравий хрустит под колёсами, когда такси съезжает на обочину и останавливается. Пока шофёр выписывает чек, я проверяю время – без пяти шесть, я приехал как раз с нужным запасом. Это тихая улица, по которой не ходят чужие, а сейчас, когда холод разогнал детей по домам, прочь от батутов и самокатов, и вовсе почти безмолвная. Только звук мопеда, который тарахтит где-то в нескольких кварталах отсюда.

– Удачи вам! – говорит на прощание таксист. Он тоже хорошо знает историю дома и в детстве несколько раз приезжал сюда просто поглазеть на него. Просто постоять рядом. Я говорю спасибо, захлопываю дверь и наконец оборачиваюсь к дому. Прохожу по дорожке и звоню в дверь.

Мне открывает высокий худой человек, я узнаю его, видел в разных телесюжетах и репортажах. Мы здороваемся за руку, и после коротких расспросов о том, как я добрался, он приглашает меня зайти в дом. Открывающиеся моему взору комнаты почти шокирующе нормальные, обычные, я как будто рассчитывал увидеть музей. Вбок отходит коридор, в нём несколько дверей, я видел их на генплане дома и узнаю по рисункам Греты.

– Детская здесь была? – спрашиваю я, и хозяин открывает передо мной дверь. Показывает комнату, превращённую в библиотеку комиксов, педантично расставленных по годам. С полными подшивками «Дональда Дака» за несколько десятилетий и бесчисленными ящиками с пластинками. Хозяин тоже коллекционер, как и Тамбс Люке. Я смотрю в угол, где Грета нарисовала кровати, свою и Яннике. Это здесь спала восьмилетняя дочка одной из участниц банды. Девочка, которой приходилось слышать всё, что происходило в подвале, и засыпать под гомон голосов и звуки, доносившиеся оттуда.

Он ведёт меня дальше, в гостиную, соединённую с кухней. На камине стоят рядком пули, странно мягкие на вид, сплющенные при ударе о каменную стену. Пули, которые владелец дома нашёл в подвале, когда сорвал панели со стен. Прежде чем вести меня наверх, он показывает кухню и выход в сад. На втором этаже обнаруживается дверь в своего рода хранилище, забитое всякой старой ерундой, но мне удаётся рассмотреть небольшой лаз под крышей, это в него залезли Грета с Яннике, когда нашли тайную каморку. И там же рядом вход в комнату с арочным окном. Здесь у Риннана был центр связи, он установил тут прямой телефон для переговоров с «Миссионерским отелем» и телеграф. Хозяин убирает со стола какие-то бумаги, а я тем временем рассматриваю приделанную к стене кровать. Здесь уединялась Эллен, когда её мучили мигрени. Вот, значит, где она отлёживалась, думаю я и спрашиваю у хозяина, можно ли сделать несколько фотографий. Потом мы возвращаемся вниз.