Лиса в курятнике
Шрифт:
– Полгода... весна. Я ей кольцо подарил. Она согласилась... помню, счастливый был... подумал, что, как церквушку с живым священником встречу, так и поженимся сразу. Только вот наши разъезды стали в засады попадать частенько. А одного раза так и вовсе полную сотню вырезали. Я ж вместе всех не держал, неудобно, когда в одном месте много народу, разом обрастать начинают барахлишком, жирком. И вот уже не вояки, а так, сброд поместный... разделил на сотни. В каждой голову назначил... да в общем... оно, конечно, могло быть, что и навел кто, только...
Стрежницкий приподнялся.
– Куда?!
– Лечь хочу... что? Я старик древний... вот помираю, можно сказать.
–
– А я самовольно, - голос его стал брюзглив, будто и вправду состарился он вдруг и разом.
– Я магов ставил. Я сам тропы вел, а после путал их. Болота везде, топкие, злые... там без проводника не пройдешь, а уж когда оно заморочено, то и проводник не поможет. Не могли они до стоянки добраться, понимаешь?
На кровать он лег, поерзал и глаза закрыл.
– Уже помираешь?
– Готовлюсь.
– Тогда не отвлекаю...
– Я сразу понял, что из своих кто-то навел, да не просто навел, а дорогу открыл, провел ею... там же след в след местами надо было...
– Она?
– Сказала, что хотела меня подтолкнуть к решительным действиям... что велено ей было, а то мы сидели, ждали... надеялась, что сорвусь от злости, кинусь мстить, там-то и повяжут... правда, думаю, что солгала, паскуда. Если б я нужен был, к нашему стойбищу и привела бы... а так... ослабляла потихоньку. Люди ж не трава, на ветках не растут...
– Как вычислил?
– Да... по дурости. По ревности, вернее... кто-то из малых ляпнул, что я от этой паскуды голову вовсе потерял, а она в деревне с полюбовником милуется. Я этому идиоту все ребра переломал, только... слово - не воробей. Она и вправду исчезала. В деревню, да, не скрывала... мол, у нее там родственники... сестрица двоюродная с дитем. В лагерь не заберешь, куда детям на болота, когда и взрослые не выдерживали. Вот и возила им, что могла... я как-то напросился, так познакомила. Сестрица обыкновенная, а дите... как дите, младенчик совсем... я и успокоился, пока этот... засели его слова в голове.
Стрежницкий опять поерзал.
– Не помирается?
– Кровать жестковата.
– Прикажу - перину заменят.
– И пахнет нехорошо...
– Это мазь.
– Вот почему у целителей или гадость редкостная, или воняет?
– А кто ж знает-то, - Димитрий, как и полагается скорбному родственнику - ладно, пусть не совсем родственнику, но лицу определенно имеющему интерес в происходящем - устроился в креслице. И рученьки сложил.
– Не умеют они по-другому.
– В общем... начало крутиться... еды она с собой носит, денег берет... но сестрице ли? И только ли ей? Я и уговаривал себя верить, и не мог... тем паче, она со мною ездить перестала. Как я в разъезд, так она в деревню. Сперва-то я даже радовался, что не заденем. Поставил людишек своих приглядывать. Не за ней, само собой, за деревенькой этой. Большие Гнили называлась... чтоб не пожгли и вообще... хотя на редкость поганое, глухое место. Ее отыскать средь болот надо было постараться. Так вот... сказал ей, что ухожу деньков на семь... что надобно на другой край выбраться, встретиться... тут-то она и начала со мною проситься... мол, засиделась и все такое... ластиться, спрашивать, с кем встречаюсь и когда...
– А ты?
– А я... я и глянул на нее... другим взглядом, знаешь? Просто почуял, что уже и сам взять ее хочу...
– Менталистка?
– Еще какая... прямого внушения береглась, понимала, что и у меня кровь хорошая, амулеты тоже не самого дрянного свойства. Если б я спокойный был, то и не заметил, а когда нервы, что огонь... сам понимаешь.
Да уж, хуже нет, чем воздействовать на человека,
который в беспокойстве пребывает. И прямым-то нажимом не всегда заломать выходит, не говоря уже о слабом мягком влиянии. Этакое скатиться, что вода с гусиных перьев.– А она, знай, плетет себе... и такое спокойствие вдруг на душе наступило. Она шепчет, что там, на другом берегу, точно деревня есть, которая с храмом, что и священник быть должен, что поженимся. А если и не будет, то достаточно старшего по званию попросить. Мол, он право имеет связать двух влюбленных.
Больно ему было, видать, и боль эта не откипела, не отгорела, если кривится да за сердце свое хватается. Должно быть, после этакого предательства Стрежницкий и переменился окончательно, переставши в женщинах людей видеть, потому и с легкостью соглашался на дела, которые иные полагали бесчестьем.
Димитрий вздохнул.
Придется ходатайствовать, чтобы отпустили его. Только куда он, к работе привыкший, что старый гончак к звуку трубы, денется? Запьет и сдохнет от тоски?
– И главное, я будто бы... знаешь, такое вот ощущение, что пополам разломило. Одна моя часть радовалась, а другая... прозрела, не иначе?
Вот и результат несвоевременного вмешательства.
– Я увидел вдруг, как она на меня смотрит. Этак, снисходительно и с легкою брезгливостью. И еще с раздражением, небось, полагала, что я сразу подчиниться должен. И бешенство меня накрыло такое, что и сказать страшно. Помню, взял ее за шею и тряхнул... те люди... я ж их знал. Они ж не просто так... я своих берег, никогда не кидал в бой без особой нужды. И мы годами вместе шли... но тогда... понимаешь, если б она заплакала или стала говорить что... мол, ошибся, попутал... она бы могла вывернуться. Я ж с бабами не воевал... и своим обижать сильно не велел. Нет, лгать не стану, мои люди не монахи, всякого бывало, и насильничали, и грабили. Убивали порой... чаще сослепу, но чтоб измываться, как иные, того не было...
...может, в монастырь его какой отправить, на послушание?
Святозару вон помогло изрядно, глядишь и Стрежницкий душой прозреет, проникнется светом Божьим да и простит себя, давешнего.
– А она зашипела и с ножом отбиваться. Мои-то люди ученые, мигом скрутили. Вот тут-то ее и прорвало... много о себе услышал.
И сомнительно, чтобы среди многого этого была хотя бы толика приятности.
– Вот я и велел ее вздернуть... погорячился, конечно, надо было бы переправить все ж Вышняте, пусть бы разбирались. Мне так и сказали после, мол, погорячился...
Он вздохнул и глаза открыл.
– Это верно...
– Димитрий поднялся и подошел к кукле. Стало быть, не первая попавшаяся девица... стало быть, специально для Стрежницкого готовили. Надо будет велеть, чтобы мастера отыскали. Навряд ли подобных умельцев много... хотя... в Университете вон целое отделение юных живописцев со скульпторами вместе. Поднеси такому карточку, а с нею и десяток золотых, глядишь, и расстараются, вопросов лишних не задавая.
Вот пусть со скульпторов и начнут.
И дуэль эта... она и вправду неслучайна. Но... почему? Что в Стрежницком такого... или...
– Девку твою кто с ветки снимал?
Он задумался и плечом так дернул, признался:
– Я.
– Мертвая была?
– Мертвая.
– Точно?
Он губу пожевал.
– Два дня висела... ей вороны глаза выклевали.
То есть, ожить вряд ли смогла. Но вот...
– Как, говоришь, звали-то?
Глава 44
Глава 44