Лиса в курятнике
Шрифт:
Руки у него были ловкие.
Науку помнили.
И не только эту.
– Ты, барышня, не гляди, что распрекрасная...
– любил повторять он, раскладывая на столе тонюсенькие проволочки, крючочки и монеты с обрезанным краем.
– Небось, папенька - это прехорошо, да надобно, чтобы и у тебя руки не из задницы росли.
...пойманный на деле прегорячем, он чудом избежал каторги, согласившись заместо нее на служение. И служил верно, и к папеньке прикипел всею душой, и Авдотье той любви досталось.
Вздохнула.
Надо будет табаку послать местного, которого
Она тенью проскользнула в покои, в которых пахло лекарствами. И запах был до того силен, что Авдотья поморщилась. А Стрежницкий проснулся.
– Я это, - сказала она на всякий случай. У него ж тоже жизнь тяжкая, мало ли, еще стрельнет с перепугу.
– И за какие грехи мне это?
– поинтересовался Стрежницкий тихо.
– А вот сейчас кликну кого, чтобы выставили...
– Кликни, кликни, - Авдотья полог сотворила.
– Дурень ты... я уж и вправду испугалась, что помер.
– Почему?
– Так мне горничная моя по большому секрету сказала, что ты девицу какую-то задушил, а после над нею рыдал и волосья рвал. Рвал?
– Не рвал. И не душил. И вообще...
– Вот и я думаю, что как-то оно... непоследовательно. Сперва душить, потом волосья, - она подошла к кровати и покачала головой.
– А выглядишь поганенько.
– Спасибо.
– Не за что... на вот, выпей, - она извлекла из ридикюля флягу.
– А еще говорят, что нас всех тут собрали на погибель.
– Какую?
– Она точно не знает. Дура редкостная, ко всему внушаемая... не одна она внушаемая. Стоило чуть толкнуть, как распелась. И про то, что царица змеей оборачивается ночами. Рыщет по дворцу, ищет поживы. И что царь отравлен, того и гляди отойдет, а царевич - подменыш...
Она вытащила из миски тряпку, которую покрутила в пальцах, отжала и плюхнула на стол.
– Слушай, тебя часом извести не собираются? А то как ни приду, ты...
– Тут целителя обещали.
– Обещанного три года ждут, - фыркнула Авдотья.
– Еще говорят, будто бы царица свой конец чует, а потому хочет забрать красоту и силу, вот девиц и собрала самых прекрасных, чтобы, значит, черным волшебством то, что им принадлежит, своим сделать.
Стрежницкий единственным глазом следил за гостьей. И выгнать бы ее, потому как совсем уж неприлично выходит, но тогда вновь придется остаться одному. А одиночество, не то, чтобы пугало, - давно уж отрешился он ото страхов всяких, скорее он тянул время...
...минуту.
И еще одну.
Он в постели, а комната под пологом, и никто не услышит, не узнает.
– А еще говорят, что Навойский давно про все знает, но царицу слушает, потому как, во-первых, любовник...
Стрежницкий фыркнул, хоть от этого и стало больно. Мазь впиталась, а может, просто утратила чудесные свойства свои, главное, глазницу дергало и жгло.
И дерганье это передавалось в пальцы.
А еще мешалась подлюсенькая мыслишка, что теперь-то ни одна девица не взглянет на
Стрежницкого не то, чтобы с любовью, хотя бы с симпатией. Нет, женитьбе это не помешает - раз уж матушке обещался, надобно слово держать, - не такие уроды супруг себе покупали, однако...Обидно, да.
– ...а во-вторых, сам завороженный. Вот и скрывает смерти...
Плохо.
Очень плохо.
Если слухи ходят, то кто-то их распускает.
– А еще что говорят?
Она подошла и присела на постель, положила холодную ладошку на лоб и покачала головой:
– Вы так себя и вправду умучите... у вас жар, знаете?
– Пройдет.
– А то... папенькин полковой целитель тоже говорил, мол, все проходит... особенно со смертью. Покойники, они вообще на редкость здоровый народец. И чего улыбаетесь?
– От вас цитронами пахнет.
– Это туалетная вода такая, - пояснила Авдотья.
– Лежите, я мало что умею, но...
...и сила ее холодная, с цитроновым ароматом.
– ...скоро смуте быть. Я папеньке отписала, потому как местным у меня веры нет. И вы князю передайте, что Пружанские всегда короне верны были. И будут.
Сила уходила в тело, и то отзывалось, молодело, сердце треклятое, возомнившее себя вдруг пребольным, застучало веселей. А Авдотья уходить не спешила, сидела, разглядывала и хмурилась.
– Раньше вы меня не замечали, - пожаловалась вдруг она.
– Вам уехать надобно.
– Бросьте...
– она осторожно коснулась шрама.
– Больно?
– Больно.
Признаваться в том было не стыдно. Почему-то...
– Отсюда... если все так, то смута зреет...
– Скорее уж зреют ее... что? Вы ведь не папенька мой, который думает, будто у меня в голове шпильки и цветочки. Она еще кое-что любопытное сказала. Мол, скоро придет истинный царь... а главное, сама не знает, откуда эта мысль в голове взялась. Так что, передай там...
Передаст.
Всенепременно.
Глава 45
Глава 45
В огромной парадной зале собралось народу преизрядно. И Лизавета сполна ощутила на себе пристальное это внимание. Вот кто-то пялится через стеклышко лорнета, вот наклоняется, бросает слова, навряд ли добрые. кивает, кривится в улыбке. Кто-то, не скрывая ленивого любопытства, разглядывает конкурсанток и одинаковые их наряды, вне сомнений, станут хорошим поводом для насмешек.
– Улыбайтесь, - велел князь, который вновь нацепил обличье человечка ничтожного, и теперь, кажется, сполна наслаждался спектаклем. Он шел, слегка прихрамывая, сутулясь, то и дело спотыкаясь. И создавалось престранное впечатление, будто бы это Лизавета тянула за собой его, а не наоборот.
Князь передал Лизавету фрейлине, незнакомой, но с лицом одновременно строгим и усталым, а напоследок сказал:
– Не вздумайте разгуливать в одиночестве...
– Вы ведь навестите меня?
– тихо поинтересовалась Лизавета, а фрейлина сделала вид, будто не слышит этакого возмутительного предложения.