Лиса в курятнике
Шрифт:
– Показалось, - девица отступила от тела.
– В таком случае... вы не будете возражать, если я вас провожу?
– Куда?
– Туда, куда вы направляетесь... коридоры дворца небезопасны...
– Ах, бросьте...
– отмахнулась девица.
– Могли бы и поинтересней что придумать... а то право слово, рыночные уловки сюда тащить. И не смотрите... там, правда, двоих-троих нанимают, чтобы уж точно впечатление произвести. А вам денег не хватило?
И голову этак набок склонила.
Смотрит с насмешечкой.
И от насмешечки этой зубы сводит куда
– Мне кажется, у вас нервы разыгрались. Или фантазия.
– У меня?
– она приподняла бровку.
– А давайте и вправду охрану вызовем... я заявленьице подам... о нападении и попытке изнасилования.
...вот заявления были ни к чему.
От заявления Михасику отбрехаться будет куда как непросто, тем паче, что врагов у него во дворце хватает, в том числе и охране... особенно в охране... кого-то он там то ли соблазнил, то ли не соблазнил, то ли в жены взять отказался. В общем, затаили на него...
...и отыграются.
– Зачем заявление?
– Затем, - девица ладошки о юбку вытерла, - что сегодня он меня подкараулил, а завтра еще кого... и как знать, оставшись безнаказанным, не учинит ли настоящее насилие.
– Не учинит.
– Уверены?
– Всецело, - сквозь зубы процедил Стрежницкий и, бросивши взгляд на Михасика, который явно в себя пришел, но лежал смирнехонько, что доказывало - толика мозгов в лихой этой голове имелась все же, - признался.
– Вы правы. С моей стороны было... не слишком порядочно использовать... подобные методы.
Извиняться он не умел.
Не сложилось как-то. А девица ишь, стоит, смотрит темными глазищами. И прямо таки душит взглядом.
– Однако меня оправдывает лишь... врожденная робость.
– Опять лжете, - с обидой произнесла она.
Менталист, что ли?
Нет, в деле указали бы... или... не всегда о подобных способностях заявлять спешат.
– У вас взгляд в сторону идет, - подсказала девица.
– И за нос себя трогать начинаете... люди, которые лгут, часто так делают...
– Да?
Стрежницкий спрятал руки за спину и заставил себя смотреть на Михасиковы ботинки... а ведь после сегодняшнего провала надо будет отсылать. Хотя и жаль, пусть шельмец, повеса и на девок его изрядно золота уходит, но... он всю войну рядышком был.
И жизнь спасал не раз.
И...
Хрен ей, рыжей, а не Михасик. Эта нынешняя сегодня есть в разработке, а завтра и забудут, как ее зовут. Михасик же... пусть в Сегенях отсидится месяцок-другой, матушку опять же проведает... заодно и управляющего погоняет, чтоб не забывался.
– Вы мне приглянулись, - Стрежницкий решил говорить кратко, небось, тогда на обмане его поймать будет сложнее.
– Решил познакомиться. Но... меня здесь не слишком любят.
– Почему?
– Репутация...
Как ни странно, девица кивнула и сказала:
– А я ведь и чем сильнее приложить могла...
Михасик протяжно застонал, она же отступила подальше и с упреком произнесла:
– Вот не надо, оно совершенно безболезненное... и
к слову, приданого за мной не дадут.Это Стрежницкий знал.
– И лет мне почти двадцать пять. И характер отвратительный. А еще на иждивении две сестры...
...сестры, к слову, значились на содержании у некой Пульхиной, почтенной вдовы...
– ...тоже бесприданницы.
– Тогда вам тем более пригодится состоятельный супруг.
– Супруг?
– а вот теперь ее удалось удивить. И это, пожалуй, можно было счесть победой.
– В содержанки вы не пойдете... и не подойдете.
– Почему?
– Староваты. И характер поганый.
Сама ведь призналась, а еще на всякий случай Стрежницкий решил говорить только правду. Ну, насколько это в принципе было возможно.
Он ждал, что девица обидится, а она лишь кивнула.
– Ваша правда... стало быть, для жены это недостатком не является?
– Жену берут для порядка. А содержанка - для удовольствия.
– Верно, а какое удовольствие, если характер поганый...
– Ваша правда.
Шла она широким шагом, не пытаясь казаться слабой и беспомощной, напротив, старалась держаться будто в стороне, и, Стрежницкий подозревал, что будь на то ее воля, девица вовсе предпочла бы избавиться от его компании.
– Все равно не понимаю, - она остановилась, повернулась и, заложив руки за спину, окинула Стрежницкого придирчивым взглядом.
– Вы ведь вполне способны подыскать себе кого-нибудь... помоложе. И с характером получше... зачем тогда?
...затем, что имелось задание, но девице - это Стрежницкий знал вполне определенно, - знать о том не стоило.
– Говорю же. Мне с вами интересно.
Чистая правда, между прочим.
– Понятно...
Что именно ей было понятно, Стрежницкий не понял. А девица почесала пальчиком кончик курносого носа, и спросила:
– Звать-то вас как... жених?
– Богдан... Стрежницкий, - имелось искушение назваться другим именем, все ж во дворце Стрежницкий имел репутацию вполне определенного толка. А с этой рыжей вряд ли выйдет сослаться на злые языки и всеобщее непонимание прекрасной души, но мысль эту Стрежницкий отбросил. Поймает на вранье, тогда контакт точно будет потерян.
– Стрежницкий... где-то я о вас слышала, - она слегка нахмурилась и тут же радостно улыбнулась.
– Точно! Это вас в прошлом году граф Кунеев у супруги застал, после чего грозился матерно вас достоинства мужского лишить...
– Гм...
– И дуэль еще была! Помню, много шума наделала... вы на шпагу повязали платочек, супругой Кунеева подаренный... а его ранили...
– Надо было думать, куда лезешь...
– что-то издевательское почудилось в этаком пересказе даже не подвига, а...
...Кунеев сам виноват. Слишком уж разошелся, вовсе потерял страх, почти открыто приторговывая, если не секретами - кто ему что серьезное доверит?
– то информацией личного свойства. Вот и вывели из игры...
– Это да... это всем надо, - ответила девица.
– А еще, помнится, вы увезли баронессу Фитхольц от супруга... правда, после вернули.