Ловушка для птички

Урчит, котяра, своим фирменным шёпотом, и я готова мурлыкать в ответ. Этот его хрипловатый приглушенный голос — какой-то запрещенный приём. Что-то вроде двадцать пятого кадра. Работает стопроцентно!

Поддаюсь давлению руки и прижимаюсь к его груди. Утыкаюсь носом в футболку, улавливаю тёплый аромат кожи и блаженно прикрываю глаза. Я так скучала по его запаху, первое время он мне даже снился.

— Ты все такой же: видишь цель — не видишь препятствий.

— Ты все такая же: зачем-то упираешься и борешься с собственным желанием.

Я не вижу его лица, но знаю, что говорит с улыбкой.

Он ошибается. Жгучее, раздирающее изнутри желание изматывает тело почти сутки. Бороться с ним бесполезно. Я проиграла в этой борьбе, толком ее не начав. Потому и прячу глаза. В них столько этого желания беснуется, что он вмиг считает, и тогда тормоза окончательно сорвет. У обоих.

Нельзя! Нам нельзя сближаться, — повторяю, как мантру, а сама прижимаюсь к нему. Слышу, как частит его сердце, и невидимые импульсы беспричинного счастья пронзают мое собственное.

Никита легонько поглаживает поясницу. Его ладонь горячая, а меня озноб пробирает. Все волоски на теле поднимаются, делая кожу пупырчатой. Это заметно, и мне неловко.

Немного отстраняюсь и кладу ладонь на его предплечье.

— Ты хотел поговорить, — напоминаю, хотя понимаю, что его фраза про «поговорить» — просто замануха, чтобы усыпить мою бдительность. Мог не стараться: она еще со вчера в отключке.

Никита прищуривается, в несколько глотков допивает виски и отпускает меня.

Идет к холодильнику, жмет клавишу ледогенератора и подставляет стакан. Кубики льда сыплются с характерным треском. Ёжусь и обхватываю себя руками. Он ушёл — и стало холодно.

Смотрю на его плечи и спину, обтянутую тонким трикотажем тенниски именитого бренда, спускаюсь взглядом ниже. Задница у него классная, конечно. И в целом фигура шикарная — идеальный перевернутый треугольник. А у Дани скорее овал. Он вроде и не толстый, но плечи покатые и бедра круглые.

— Нравлюсь? — спрашивает Гордиевский, развернувшись. Как будто мысли мои читает.

— Нравишься. Иначе что я тут делаю? — вздергиваю подбородок и рублю правду.

— Я тебя сюда на плече занёс, София! — звучно смеётся.

— Я позволила тебе это сделать, — спорю и улыбаюсь с хитрецой.

Он снова смеется.

— Пусть будет так. Спасибо, что позволила.

Берет бутылку, тонкой струйкой льет виски на лед в стакане. Протягивает.

— Не люблю чистый, — морщу нос и мотаю головой.

— На столе банка «Колы». Смешать?

— Думаешь, напьюсь и стану приставать?

— Было бы неплохо, — он потирает кончик носа.

Обманывает. Ему не нравятся инициативные девушки, он предпочитает доминировать. Это я точно знаю. Интересно, если сейчас разденусь, лягу и раздвину ноги — откажется? Или не упустит возможность отыметь меня?

На миг представляю себя голой на кухонном острове, и низ живота начинает пульсировать.

Чёрт! Я хочу этого. Хочу, чтобы Гордиевский меня отымел. В кухне, в спальне, на улице у машины — все равно где и в какой позе!

Беру стакан из его рук, сама добавляю газировку и пью. Жадно пью большими глотками, словно виски и кола со льдом способны потушить мой внутренний пожар.

Допив, возвращаю Никите стакан. Пока он наливает себе новую порцию, запрыгиваю на столешницу.

Он не выпустит меня, пока не получит своё. Но пусть это выглядит, как моё решение.

— Ты хотел продолжить? — спрашиваю и пускаю во взгляд поволоку.

— Даже так? — подозрительно сощуривает глаза. — То есть ты согласна?

— Тебе проще дать, Гордиевский, чем объяснить, почему «нет», — одариваю ехидной улыбочкой.

Через минуту алкоголь начнет всасываться в кровь, и я перестану думать о последствиях. Отдамся ему на этом островке, и будь что будет!

Гордиевский подходит и встает напротив. Медленно цедит чистый виски и прожигает взглядом. Губы, шея, грудь, низ живота, ноги, грудь, губы… Выжигает по фрагментам.

Странно смотрит. Не могу разгадать, что за чувства демонстрирует. От волнения под ложечкой холодок. Нервно сглатываю и ёрзаю, но продолжаю держать его тёмный взгляд.

Он ставит стакан подальше от меня, резко хватает за колени и раздвигает ноги. Ни секунды не медля, одной рукой фиксирует затылок, а вторую просовывает между ног и накрывает промежность.

От неожиданности я хрипло ахаю на вдохе и слышу, как трещит платье. В сарафане утром было удобней.

Никита подсовывает пальцы под меня, поглаживает через трусики. Я прикрываю глаза и выгибаюсь. Все вокруг мутнеет, взгляд фокусируется на его приоткрытых губах.

Хочу их целовать. Тянусь, но он слегка отстраняется, продолжая сверлить взглядом.

Кладу руки ему на плечи и поглаживаю, пытаясь расслабить. Это мое решение — переспать с ним, я веду в этой партии. Смотрю на Никиту с нескрываемым вожделением, дышу часто и губами воздух ловлю. Сама завожусь, и его это цепляет.

Он не выдерживает и целует. Мягко облизывает пересохшую нижнюю губу, затем верхнюю и грубо врывается языком в рот. Я протяжно хрипло стону, и он снова отстраняется. Смотрит необычно, с каким-то вопросом во взгляде, при этом довольно сильно сдавливает шею.

Всё это не очень мне нравится, но я продолжаю играть в инициатора: бесстыдно трусь промежностью о его руку и выгибаюсь, как гулящая кошка.

Он отодвигает край трусиков — в этот раз они самые обыкновенные — и растирает липкий секрет по моим набухшим складочкам, после чего неожиданно хлестко шлёпает.

— Она еще ехать не хотела, — ухмыляется. — Вытечешь же на хрен, если не оттрахать тебя как следует!

Это было грубо. Округляю глаза и возмущенно втягиваю ноздрями воздух. У меня там и вправду хлюпает, но это не повод хамить! На подобное замечание порядочной девушке положено ответить пощечиной.

Вот только порядочные не трахаются с чужими мужьями.

Выдыхаю. Собираюсь с духом и выдаю:

— Чего же ты ждешь? Оттрахай уже!

Пришла его очередь выкатывать глаза. Пока он переваривает моё предложение, спускаюсь руками по его спине, крепко сжимаю упругие ягодицы и добавляю: