Лучшие люди города

– Наших рабочих, кого ж еще. Захотели сто трупов на шею?

– Девочка, успокойся. Воды попей.

– Завтра же здесь будут менты из Москвы, и никто вашу задницу не прикроет.

– Ты что несешь? Либо мы нормально говорим, либо сыпь отсюда.

– Хорошо.

Лена скинула пуховик и села, положив ногу на ногу.

– Вы угрожали мне, потом эти нелепые слова на заборе, задержка судна, подрезанные тормоза, и теперь еще отрава в столовой.

Дядя Паша оттолкнулся от стола и отъехал на крутящемся стуле к стене. Лена даже удивилась, с каким изяществом он это сделал, несмотря на вес.

– И ты считаешь, что это я?

– Да, считаю. И я не понимаю, чего вы добиваетесь. Завод все равно появится. И местные все равно будут на нем работать, а вы сгниете со своими консервами, и никто не вспомнит о вашем существовании.

– Нда, Андреич сказал, что ты нормальная баба, а ты совсем с башкой не дружишь.

– Андреич?

– Шеф твой. У нас с ним общие знакомые нашлись. Нормальный мужик оказался. Контракты мне помог найти в Москве. А я вот обещал тебе помогать. Живем мирно, каждый при своем.

Лена не поверила, что Корольков вот так быстро купил крюковского авторитета. И ничего ей не сказал.

– Судно – это, допустим, я. Просто подшутить над вами решил.

– Может, вам профессию сменить? В «Камеди» податься?

– Ну что ты набычилась? Притирка, рабочий момент. А местные мужики… сама подумай, на хрена они мне? Я, конечно, слежу, чтобы никто не зарывался. Но это ради их же блага, справедливость должна быть. Ты ведь уже хлебнула от них. Бухают, воруют, работать не хотят.

– Как и везде. Других нет.

– Э, не скажи. У меня вот есть план. Хочу из Северной Кореи рабочих завезти – дисциплина, желание вкалывать, а главное – дешево. А наши что? В прошлом году в конце марта, уже лед не держит – так эти идиоты все равно поперлись с удочками. И что ты думаешь? Сорок человек уплыли на льдине. Мамонтята, блин. Пришлось на катере их спасать. И так – каждый год. Тонут, уплывают, а все равно ходят. Ну какой с ними бизнес?

Кабинет дяди Паши выглядел просто, можно сказать, аскетично. Фанерный стол с ободранными краями, белый кнопочный телефон, сейф. В углу висит портрет Александра Карелина. Напротив окна – чехословацкая стенка от пола до потолка, заваленная бумагами. У Лениных родителей была похожая. На столе – золотистый кот с иероглифами машет лапкой.

– Хорошо, вы договорились с Корольковым. Предположим, что отравление – это случайность. А что это за пляски с бубнами? Что это за кровавая река, угрозы, как в девяностых?

– Ну какие девяностые? Никто тогда перья зря не распускал. Все на оголенных проводах. Люди за жизнь цеплялись. А это какой-то ребенок балуется.

Он внимательно оглядел Лену. Сегодня она, как назло, надела толстовку с вышитым единорогом.

– Я ведь тоже мечтал газировку пить и с девочкой гулять. Пока однажды не проснулся в жопе. Нет правил, нет законов. Никто не защитит ни тебя, ни ее. А на кухне только пачка макарон и вода из-под крана. – Он взял со стола листок и согнул его по диагонали. – И тогда пришлось встать на двери.

– Что?

– Мы с пацанами людей охраняли, которые пытались хоть как-то поднять рынок. Сначала ларьки, потом рестораны, потом заводы.

– А не вы ли этих людей разводили и к батареям приковывали?

– Сначала, конечно, было получалово. Но те, кто только вымогал, быстро сдохли.

Он замолчал и уставился в одну точку, куда-то поверх Лениной головы. И дальше разговаривал как будто сам с собой.

– Чтобы иметь нормальные деньги, нужно было договариваться. Нужно было вкладывать в своего бизнесмена. Мы не только угрожали, но и гарантировали. Переговоры вели с другими пацанами.

– Больше половины этих пацанов не дожили до тридцати лет.

– Да, было много междоусобиц. Но никто не хотел беспредела. Никто. Это мы, мы в конце концов придумали нормальные законы. И страна выползла из говна. Мы и есть государство.

– Что-то не видно сейчас людей в малиновых пиджаках и кожаных плащах.

– Потому что вместо пиджаков – корочки и погоны. Двадцать лет назад пришел дядя Вова и переодел нас. Раньше, чтобы до человека дошло, что он не прав, его точку сжигали. А теперь приезжают пожарники: тут у вас не по правилам построено, здесь ведра с песком нету. И все, никакого бизнеса. Те же яйца, только в профиль.

– А завод вам как трофей достался, в междоусобной войне?

Между его редких бровей мгновенно пролегла глубокая борозда.

– Завод этот загибался, пока я не пришел. Старый директор зарплату платил консервами. У людей у самих чуть жабры не выросли. Я тебе вот что скажу. Неважно, как ты собственность получил, важно, как ты ею управляешь.

– Зачем вы вернулись сюда, в эту дыру? Могли ведь и в Южном свои дела воротить. И в Москве знакомые есть.

– Ты ведь и сама знаешь. Все знают.

Он положил на стол японского журавлика, сложенного из какой-то накладной. Лена встала. Пальцы дрожали. Перед глазами танцевали черные круги.

– Ты подожди, не ходи на улицу. Посиди в приемной. Бледная как поганка. Пусть Соня тебе чай нальет с сахаром.

– Спасибо, не стоит.

Глава 35

Возле подъезда Лена замедлила шаг. Издалека она заметила огонек сигареты, который дернулся вниз и погас, как звезда в августе.

– Я не просила их Киру прессовать. Верните меня в спектакль.

Из темноты проступила фигура в куртке с капюшоном.

– Ты смотришь футбол?

– Нет. – Катя втянула пальцы в рукава.

– Там есть правило. Если косячат фанаты, дерутся на стадионе, бросают фаеры на поле, – то наказывают клуб, за который они болеют. Вот ты, считай, клуб.

– Они больше не будут.

Лена внимательно посмотрела на Катерину. Одежда явно не по сезону, губы трясутся. Сколько она тут простояла, непонятно.

– Почему вы не дали мне главную роль? Это из-за моих ног?

– Что?

– У меня ноги как у мужика. 42-го размера. Никто со мной из-за этого встречаться не хочет.

– Ну при чем тут твои ноги? Я даже не заметила.

– А почему тогда? – Катя начала всхлипывать. – Потому что у рыжей мать – библиотекарша? Конечно, ее все любят, по головке гладят.

Фонарь выхватил ее лицо. С крупной челюстью, чернотой под глазами от дешевой туши. Верхняя губа покраснела и расплылась.

– Зачем тебе этот спектакль?

Катя опустила голову, как будто собиралась сказать что-то неприличное.