Luminosity - Сияние разума

— Отлично, спасибо, — бодро ответила я. — Если у вас есть немного времени, я хотела бы спросить у вас кое-что.

— Да? У меня нет никаких неотложных дел, — искренне ответил Карлайл. — Мы можем пройти в мой кабинет, если хочешь.

Я поднялась и проследовала за ним вверх по лестнице. Думаю, что слышала как Эдвард что-то сказал, однако слишком тихо, чтобы я смогла хоть что-то разобрать; и если мне действительно не показалось, то он хотел предупредить Карлайла, который внешне никак не отреагировал на его слова.

Кабинет у него был очень уютным. Как только мы сели, Карлайл спросил:

— Так что ты хотела у меня спросить?

— Эдвард рассказывал про наш с ним субботний разговор о душах? — спросила я.

— Нет, — нахмурил брови Карлайл, — а что случилось?

— По-видимому он считает, что у вампиров нет души, которая имеет очень большое значение, — ответила я, — хотя я не понимаю, как такое возможно. Всё, за что может отвечать душа, могут делать как люди, так и вампиры — вы можете думать, ваша память лучше моей, у вас есть моральные принципы. После того, как я все это выдала, Эдвард постулировал идею загробной жизни. Даже если я соглашусь с существованием загробной жизни, хотя это совсем не пустячное допущение — почему он верит в то, что у вампиров загробная жизнь как-то отличается от человеческой? Неужели существуют призраки вампиров, которые об этом предостерегают, и которых он не упомянул, или что-то типа того?

— И, — продолжила я, зная, что Карлайлу не составит труда запомнить все, что я говорю, — он не хочет больше об этом говорить, даже не желает просто дать ответ на мои вопросы. Я выбила его из колеи, когда в качестве примера привела Эсме. Если для кого-нибудь на самом деле лучше быть человеком и умереть в конце своей жизни, нежели жить потенциальную вечность в качестве вампира, то из этого следует — не подумайте, я с этим не согласна — что было бы лучше, если бы вы дали Эсме умереть, вместо того, чтобы обращать ее. Но не похоже, чтобы он действительно так думал. Он просто не хочет, чтобы я была вампиром. Он сказал, что вы не обращали никого, у кого еще была возможность жить обычной жизнью, по крайней мере, до сих пор. Я не знаю, кто обращал меня в видениях Элис, когда они еще были четкими; возможно это были не вы. Но если я останусь человеком, то в конце концов умру, поскольку это заложено в человеческую природу, смерть абсолютно неизбежна. И раз уж я не собираюсь оставаться человеком, нет очевидных причин ждать, пока я буду от чего-нибудь умирать, чтобы меня обратить. Эдвард в сущности сказал, что он хочет, чтобы я умерла ради спасения моей души, но не объяснил, что в ней такого, из-за чего стоило бы умирать.

Карлайл выслушал меня очень спокойно, хотя я закончила свою речь с большим жаром. Наконец он сказал:

— Могу предположить, что ты не из религиозных людей.

Я пожала плечами.

— Я просто замечаю отсутствие логики там, где ее на самом деле нет. Как в религии, так и во всем остальном. Лютеранец Чарли не ходит в церковь, да и Рене, я думаю, не ждет конца недели, чтобы сходить туда. Не думаю, что я религиозна.

— Ну, есть множество мифов и легенд, которые повествуют о том, что вампиры прокляты взамен на их бессмертие на земле, — сказал Карлайл, — плохая в них логика или нет, но точку зрения Эдварда не назовешь такой уж редкой, если, конечно, предполагать, что вампиры существуют.

— И Эдвард тоже так считает, да?

— На самом деле — нет, — ответил он, — Эдвард не верит, что для нашего вида вообще существует загробная жизнь.

— Но он думает, что она существует у людей. Думает ли он, что всем вокруг управляет божественная сущность?

— Он никогда не высказывал мнения ни в поддержку бога, ни в его опровержение, — сказал Карлайл, — но ты, возможно, заметила, что его религиозные убеждения достаточно расплывчаты.

— С учетом бога все становится еще менее осмысленным. У него нет причин автоматически уничтожать вампиров — тех, кто стал ими не по своей воле, и тех, кто хотел этого, хороших и не очень, живших одно десятилетие и тех, кому уже за тысячу, всех без разбора — вместо предоставления загробной жизни. Ведь не все из вас убивают людей? — спросила я.

— Не все, — согласился Карлайл.

— Так что не может быть бога, безумного настолько, чтобы Эдвард или кто-либо другой могли приписать ему вычеркивание всех вампиров из списка вступающих в загробную жизнь, — сказала я. — Если же божество так делает, то оно может с той же легкостью лишить вас загробной жизни за неправильный цвет носков. Вы не можете принимать решения на основе подобных утверждений, даже если они истинны.

— Для того, кто не считает себя религиозным, ты слишком легко готова признать истинность религиозных постулатов, — заметил Карлайл.

— Я тут недавно узнала, что вампиры существуют на самом деле, — отметила я. — Это заставило меня пересмотреть свои взгляды насчет сверхъестественных явлений, и с тех пор я стараюсь быть поосторожнее с категоричными оценками. В любом случае, силам природы не нужны причины для своих действий, — продолжила я, — так что вполне возможно, что существует какой-то жестокий и бессмысленный закон, который не позволяет вампирам достичь загробной жизни, даже если она существует. Но проблема здесь в том, что такая гипотеза не дает вам возможности выводить что-либо из мотивов закона природы — узнать, как он работает, можно только наблюдая за его работой. Я не думаю, что Элис может видеть, как души отлетают и направляются к своему последнему пристанищу? — предположила я.

— Не может, — подтвердил Карлайл.

— Эдвард не может читать мысли умерших? Джаспер не может узнать настроение трупа? Никто из Вольтури или еще кого-нибудь не имеет эмпирических данных о том, что происходит с людьми или вампирами, когда они умирают?

Карлайл помотал головой. Он был хорошим слушателем — вставлял замечания, когда они были нужны, а остальное время не мешал мне размышлять вслух.

— Видел ли кто-нибудь когда-нибудь, как кто-то утверждал, что способен доказать наличие загробной жизни, и что вампирам она недоступна? — снова осведомилась я. Карлайл снова помотал головой.

— Тогда остается всего несколько вариантов, согласующихся с потерей вампирами загробной жизни, — сказала я. — Божество, которое занимается сортировкой душ и очень не любит вампиров, и в своей антипатии действует столь непостижимо, что нет возможности понять его мышление и увериться, что сумеешь задобрить его своими действиями. Или это закон природы, который запрещает вампирам иметь загробную жизнь, действие которого никто не наблюдал, вследствие чего у нас нет причины верить, что он существует. Я что-либо упустила? — спросила я.

— Нет, насколько я могу судить, — ответил Карлайл.

— И ни один из этих вариантов не является веской причиной, чтобы мне не становится вампиром, — подытожила я. — В любом случае, у нас просто нет данных. Бог, если таковой существует, либо действует по разумным причинам, которые наш разум может принять, или непостижим настолько, что мы не знаем, как можем ему угодить. Загробная жизнь, управляемая законом природы, если таковой существует, может как признавать, так и не признавать вампиров — как, собственно, и людей — здесь вообще ничего определенного сказать нельзя. Таким образом, нет причин верить, что любого вида загробная жизнь существует, учитывая, что нет наблюдений этого и что вселенная в целом не кажется созданной кем-то безумным. И все это означает, что есть только один критерий, на который я должна опираться в своем решении насчет превращения в вампира — то, как я хочу прожить свою жизнь на Земле с включенными мозгами и незашоренными глазами — человеком или вампиром. И похоже, что я на стороне вампиров, с их бессмертием и сверхспособностями. Есть пара недостатков, но ни один из них не настолько ужасен, чтобы стоило в буквальном смысле умирать, лишь бы избежать его.

Я услышала, как Элис облегченно прокричала из коридора:

— Спасибооо!

Похоже, что мое будущее снова стало стабильным.

— Ты хорошо поразмыслила над этим, — сказал Карлайл.

— По большей части — прямо сейчас, — ответила я. — Очень помогает наличие хорошего слушателя. Обычно я записываю свои мысли, что помогает расставить все по местам, но если я просто перевариваю их в своей голове, они потихоньку изменяются таким образом, что стараются быть приятными в ущерб истинности.