Любовь и ненависть

пикантной" и уверяет, что у нее с Василием Алексеевичем что-

то было. Меня это злит, а он так мотивирует свои

предположения: "Не могло не быть, иначе Шустов не

мужчина".

На другой день к нам в клинику пожаловали разные

представители в связи с бунтом десятой палаты. Шустов

просил больных - это были женщины преклонного возраста -

прекратить комедию, но те были непреклонны. Не помогли и

уговоры старшей сестры.

– Вы уважаете Василия Алексеевича? - спрашивала

Дина больных десятой палаты, и они в один голос отвечали:

– Уважаем и любим, а потому в обиду его не дадим.

– Да поймите же, что своей глупой выходкой вы

оказываете доктору Шустову медвежью услугу. Из-за вас же

Василий Алексеевич будет иметь еще большие неприятности.

– А мы, милая, до министра дойдем. А не поможет

министр - и дальше пожалуемся, а только от своего слова не

отступимся.

Шустова вызывали в райком. Не знаю, какой там

произошел разговор, только к обеду объявили Захваткиной, что

ее просьба лечиться у доктора Шустова удовлетворена. А что

касается приказа о выговоре, то его никто не отменял, а просто

сняли этот листок с доски объявлений и подшили в дело.

Женщины из десятой палаты считали себя победителями.

Инцидент таким образом был улажен. Шустову же он принес

немало неприятностей: Вячеслав Михайлович сумел убедить и

здравотдел, и товарищей из райкома, что именно Шустов

подговорил больных объявить ультиматум, что вообще этот

человек с несносным характером, авантюристическими

замашками и поэтому, мол, работать с ним трудно. Что же

касается метода вакуумтерапии, то тут еще надо разобраться:

слишком много в нем спорного, неясного, сомнительного.

Во второй половине дня неожиданно к нам в клинику

зашел Ларионов и вручил мне два билета на заключительный

концерт Эльзы Виолет и Луиджи Ваншенки. Я обрадовалась,

но тут же разочаровалась: оказывается, концерт состоится не

завтра, а сегодня. Сегодня в десять утра Андрей заступил на

дежурство и освободится лишь завтра в это же время.

Поняв мою растерянность, Ларионов быстро подсказал:

– Тоже нашли проблему: пригласите Василия. Не станет

же Андрей Платонович ревновать его к вам?

Да, конечно, в его словах был резон, но как на это

посмотрит Василий? Мы вместе с Ларионовым зашли к

Шустову в кабинет. Выслушав наше, так сказать, совместное

предложение, Василий пробормотал отрывисто:

– А что, я готов. Настроение самое театральное.

Концерт состоялся в зале имени Чайковского. Мы

договорились встретиться в самом зале, так как времени было

в обрез: после работы нужно было еще заехать домой

переодеться.

В этот день, вернее, вечер я была погружена в какое-то

странное, доселе неизвестное мне состояние возбуждения, в

котором перемешались какой-то неясный беспричинный

восторг, тревожное ожидание, отчаяние и ужас. Я смутно

догадывалась, что не Эльза и Луиджи, которых я услышу через

два часа, привели меня в такое волнение, а то, что я иду на

концерт с Василием. И я торопливо искала оправдание такой

мысли: да это даже хорошо, что Василий идет сегодня на

концерт, именно сегодня, когда так нужна ему душевная

разрядка после всего, что свалилось на его голову. Я не просто

сочувствовала ему. Я восхищалась его выдержкой, терпением,

силой воли. Какие же нужно иметь нервы, чтобы не только не

сорваться, не слечь, а работать, работать творчески, с полным

накалом мысли, заставить себя даже в такой обстановке

сосредоточиться. Вот даже сегодня, когда клиника охвачена

была штормом, он нашел время зайти к нам в лабораторию и

поинтересоваться первыми результатами одного очень

смелого опыта, который мы с Похлебкиным проводили по его

заданию. Похлебкин немного сбивчиво от волнения

докладывал первые наблюдения, довольно любопытные и

многообещающие. Василий слушал сосредоточенно,

высказывая свои замечания, и меня радовало, что мысли его

по-прежнему ясны. Вдруг глаза его загорелись, и он сказал

несколько приподнятым, обрадованным голосом:

– Товарищи, други мой! Спокойно... Спокойно. Вы

понимаете, что все это значит, к чему мы подошли?.. - Он

смотрел то на меня, то на Похлебкина радостным взглядом.
–

Вот здесь-то, кажется мне, и заключен тот ларчик, который

открывается совсем просто. А? Вы не согласны со мной, Петр

Высокий?

– По-моему, Василий Алексеевич... - забормотал

Похлебкин, подобострастно глядя на Шустова, - мы находимся

на пороге...

– Молчите, - прервал его Шустов. - Спокойствие,

хладнокровие. Никаких эмоций. Только терпение и труд...

Домой я пришла взволнованная. Достала из шифоньера

все мои платья и долго не могла сделать выбор: мне хотелось

надеть самое лучшее. Мама, кажется, это заметила - о, наши

мамы, все видят и все замечают - и сказала мне:

– Ты сегодня хорошо выглядишь. Совсем девчонка, как в

день окончания института. Помнишь?

О да, именно такой я хочу выглядеть сегодня, как в

выпускной вечер. Это было так давно. Целая вечность. Я

посмотрела в зеркало и увидала горящее огнем лицо и глаза с

необыкновенным блеском. Я действительно была словно

помолодевшая. Вспомнила недавний комплимент Василия по

моему адресу:

– Нестареющая.

Одно слово, а сколько в нем приятного. Когда я надела