Любовь и ненависть

черное платье с белым горностаевым воротничком, Катюша

вдруг сказала:

– Мамочка, ты самая-самая красивая.

Я взглянула на свою дочурку и смутилась. Откуда такая

необъяснимая неловкость поселилась во мне, такое

ощущение, точно меня подозревают в чем-то недостойном? А

тут еще мама напомнила не без тайного смысла:

– Ты Андрея предупредила?

– Нет. Сейчас позвоню, - ответила я со странной

раздражительностью, которой даже сама потом застыдилась.

Андрей отнесся к моему сообщению вполне

доброжелательно: для ревности у него не было никаких

оснований.

В зал имени Чайковского я приехала за полчаса до

начала и сразу пошла бродить по полукруглому фойе в

надежде разыскать Василия. В моем взбаламученном мозгу с

приятной навязчивостью звучало сказанное им одно слово:

"нестареющая". Теперь оно приобретало, как мне казалось,

какой-то глубокий и тайный смысл. Нестареющая...

Беспокойным и в то же время рассеянным взглядом я шарила

по фойе, то и дело натыкаясь на любопытные взгляды женщин

и еще чаще на нескромные взгляды мужчин. Поглощенная

одним-единственным желанием - поскорей увидеть Василия, -

я никого и ничего не замечала. Неожиданно возле меня

оказался с улыбкой во все лицо Ларионов.

Спросив о Василии, он тотчас же достал два

пригласительных билета на банкет, который сразу после

концерта устраивался в честь знаменитых артистов тут же в

буфетном зале.

– Что вы за человек, Аристарх Иванович. Вы в самом

деле все можете, - сказала я, поблагодарив его за билеты.
– Но

с какой стати мы - на банкет? Кто нас приглашает?

– Я, - сверкая глазками, заулыбался Ларионов.
– А разве

вам не интересно посмотреть мировых знаменитостей за

рюмкой вина, так сказать, в узком кругу?

– Ну, разумеется, любопытно. Только, право, я не знаю...

Как к этому отнесется Василий Алексеевич.

– Я уверен, что положительно, - оживленно подхватил

Аристарх Иванович.
– А потом... потом он должен считаться с

вашим желанием, предупреждать и исполнять все ваши

капризы. Я завидую ему. . Вот он, легок на помине.
– И, уже

обращаясь к подошедшему Шустову, заговорил, чтобы

опередить меня: - Ну и дама у тебя, Василий Алексеевич. Верх

скромности. Я дал ей для вас два билета на банкет после

концерта, так она знаешь что сказала? С большим, так сказать,

удовольствием, да вот как на это, мол, посмотрит Василий

Алексеевич.

– Вы все извратили, Аристарх Иванович, - перебила я,

чувствуя, что Василий не понял смысла слов Ларионова.

Постаралась объяснить. Василий ничего против банкета не

имел: банкет так банкет. Вообще мне он показался сегодня

каким-то мягким, покорным, сговорчивым. И улыбка его была

легкая, ласковая, и голос добрый, какой-то шелковый, без

присущих ему ноток металла и категоричности. Когда Ларионов

отошел от нас, Василий, посмотрев на меня долго,

внимательно, произнес с той задушевной теплотой, с которой

произносят первое признание:

– Ты знаешь, Ирина, что ты есть сегодня? Ты светлая,

чистая память нашей юности. Правда... Женщина, победившая

время... Ну ладно, пойдем искать свои места - уже, кажется,

второй звонок.

Места у нас были отличные. Зал битком. Много

молодежи. Пожалуй, больше половины. Все как-то

взволнованно насторожены в предвкушении необыкновенного.

Ждали чуда. Оно явилось на сцене в образе уже немолодого

лысеющего человека, сутуловатого, но энергичного, с

крупными чертами лица и глазами навыкате. В руках он

держал поблескивающую перламутром гитару.

Забегая немного вперед, скажу несколько слов о Луиджи

Ваншенки, хотя бы то, что рассказал нам о нем в антракте

Аристарх Иванович. Последние пятнадцать лет Луиджи жил в

Китае, создал там национальный эстрадный оркестр, в

котором все, исключая самого руководителя, были китайцы. Да

и себя Луиджи считал китайцем и писал свое имя "Ван Шен-

ки". Года два назад китайцы, обуреваемые патриотическим, а

по сути дела, шовинистическим угаром, предложили Ван Шен-

ки, впрочем, как и многим другим "нетуземцам", покинуть

страну. Мол, у нас достаточно своих национальных кадров,

чтобы делать пролетарскую культуру.

Держался Ваншенки на сцене свободно, уверенно, я бы

даже сказала, слишком самоуверенно.

– Манеры гения, - шепнул мне Василий и усмехнулся,

впрочем незлобно.

Зато Эльза держалась очень скромно, просто, с

застенчивостью девушки, только что окончившей среднюю

школу. В коротеньком платьице, хрупкая, длинношеяя, с

тонкими чертами лица, с которого не сходила обворожительная

улыбка, она сама по-русски объявила номер и этим еще

больше расположила к себе зал. Ларионов сообщил, что

родители Эльзы - выходцы из России, хотя сама она приехала

в нашу страну впервые. Сначала она спела одну песенку под

гитарный аккомпанемент Луиджи Ваншенки. Затем две

песенки они пели дуэтом, потом снова пела одна.

Не знаю почему, быть может, оттого, что я ожидала

какого-то необыкновенного чуда, выступление знаменитых

артистов не произвело на меня особого впечатления. У

Ваншенки, вопреки моему ожиданию, голос оказался очень

слабеньким. По тембру, даже по манере, он чем-то напоминал

молодого Утесова и зрелого Бернеса. Но когда запела Эльза,

зал пришел в бессловесное приятное недоумение: никто не

ожидал, что у этой хрупкой, очаровательно улыбающейся

девушки такой низкий с врожденной хрипотцой голос, довольно