Любовь и ненависть

собираетесь сегодня делать? Какие у вас планы?

Я пожал плечами:

– Да, собственно, никаких планов нет. Просто так вышел

в город.

– Вот и отлично, - весело и обрадованно подхватила

Ирина.
– Мы с вами погуляем. День какой чудный!

Мы направились к набережной, постояли у еще не

нагретого солнцем гранита, а потом пошли вдоль берега, в

сторону Зимнего дворца. В руках у меня была книга Соболева

"Зеленый луч". Она взяла ее у меня, ни слова не говоря,

взглянула мельком и поинтересовалась:

– Вы, наверное, много читаете? Даже в увольнении.

– Эту я раньше читал. А сейчас увидел в киоске новое

издание и вот купил. Пусть будет своя.

Это ей понравилось. Она сообщила, что тоже любит

приобретать любимые книги и что, между прочим, своей

настольной считает "Очарованную душу" Роллана.

– У вас есть... девушка? Знакомая? - неожиданно

спросила Ирина.

– Нет, - ответил я сразу, застигнутый врасплох ее

вопросом.

А она продолжала даже как будто с настойчивостью:

– И никогда не было?

– Нет, почему же, в школе были. Но только так, просто

знакомые.

– Почему? Вы нелюдим?

– Не знаю. Я, наверное, еще не нашел ту, которая ищет

меня.
– Не встречали девушку, которая вам нравится?

Ее искренний, дружеский тон, естественность и простота

располагали к откровенности, внушали доверие, с ней было

легко говорить, и я ответил напрямую:

– Встречал. Только я ей не нравился.

– Почему вы так думаете? А может, нравились, -

заметила она, и, как мне показалось, с хитринкой.

Ну и пусть. Я и в самом деле имел в виду Ирину и даже

хотел, чтобы она догадалась. Потому и ответил:

– У нее есть жених.

И наверно, лицо мое и смущенные глаза выдали меня.

Она решила вовремя прекратить этот скользкий разговор,

закончила его ничего не значащей фразой:

– Ах вот оно что.
– И тут же предложил: - Хотите, я вас

познакомлю со своей подругой?

– Попробуйте, - ответил я без особого энтузиазма.

У Зимного дворца Ирина спросила меня, люблю ли я

Эрмитаж.

– Конечно. Только Русский музей мне больше нравится, -

ответил я, думая о другом.

А она весело и даже с радостью поддержала меня:

– Представьте, и мне тоже. А Марат, наоборот, Эрмитаж

больше любит.

Мне это было известно со слов самого Марата. Но Ирина

сообщила улыбаясь:

– В Эрмитаже ему нравится скульптура второго этажа,

потом канделябры, люстры, вазы и другая дворцовая утварь.

Странный вкус, правда?
– В словах ее не было осуждения.

– Просто у нас разные вкусы, - резюмировал я.
– Марату

нравится оперетка, балет. А мне больше - драма.

– Вы не любите музыку?
– Ирина подняла на меня свои

большие небесно-синие глаза.

– Нет, почему, музыку я люблю, только не всякую.

Ни в Эрмитаж, ни в Русский музей мы не пошли.

Было бы непростительно в этот весенний день

находиться в помещении. Мы направились к Летнему саду. И

всё говорили, говорили, прямо и откровенно, как старые

друзья, встретившиеся после долгой разлуки. Между нами не

было ни тени равнодушия или натянутости. Ее глаза то

искрились, то становились задумчивыми, то выражали

удивление. И о чем бы ни говорили, разговор непременно

касался Марата. Она что-то взвешивала, анализировала,

запоминала. Я догадывался: Ирина хочет лучше знать Марата,

и я боялся быть причиной каких-либо недоразумений между

ними. Мне даже казалось, что она читает мои мысли. Я только

было подумал: "Не сказать бы чего-нибудь лишнего, Марат

ведь мой друг", а она уже рассуждает вслух:

– Вы с Маратом друзья. Даже странно - вы такие разные.

И вы никогда не ссорились?

– Никогда.

– И даже не спорили?

– Спорили. Только каждый при своем оставался.

Мы ходили по Летнему саду, рассматривали скульптуры,

сидели на скамейке. И все говорили. Она просила меня

рассказать о детстве, а я не знал, что говорить.

– Ничего интересного в моем детстве не было.

– А все-таки что сильнее всего запомнилось из детства?
–

допрашивала Ирина.

– Лучше всего помнится весна и лето, - начал я не очень

охотно.
– Ледоход на Десне, скворец на черемухе заливисто

свистит. Это весна. А потом золотые, как брызги солнца,

одуванчики на лугу и первая ласточка в синем небе, - значит,

начинается лето. И еще запомнились окопы за селом и

партизанские землянки в лесу. Мы там находили патроны,

пулеметные ленты и каски. И еще - подбитый фашистский танк

у дороги.

Я не в силах был больше говорить: что-то тяжкое вдруг

нахлынуло на меня, перехватило дыхание. Я вспомнил своего

отца, казненного фашистами.

Ирина интуитивно почувствовала мое состояние,

поспешила увести разговор в сторону, сказала задумчиво и с

сожалением:

– Вы сильный, Андрюша. А вот я не смогла бы, как Зоя

Космодемьянская, если б пришлось. Впрочем, не знаю... Я

иногда в мыслях пробовала представить себя на ее месте и

посмотреть, как бы я вела себя. Это важно - нашлись бы во

мне силы или нет?

– Думаю, что нашлись бы, - утвердительно заметил я,

будучи убежденным в ее большой духовной силе.

– Не знаю. Мне кажется, что я слабая. А вы... вы добрый

и прямой. Вы со всеми так откровенны?

– С теми, кто откровенен со мной.

Без всякой видимой связи она снова повторила:

– Какие вы с Маратом разные.