Любовь и ненависть
Шрифт:
– А в селе с земляками никаких инцидентов не было?
– Инцидентов? Никаких, честное слово, товарищ
командир, можете кого угодно спросить.
– А как понимать вот это?
– Я подал ему письмо.
Он быстро пробежал его, добродушно рассмеялся,
облизав языком крупные губы, сказал совсем не оправдываясь
и успокоившись:
– Это так. По злобе Юрка Стадник написал. Его работа.
– Значит, что-то было?
– Да ничего не было, товарищ командир. Я им о флоте
рассказывал - о
говорят "заливаю". Это про корабль, когда он попадает носом и
кормой на гребни волн и ломается под собственной тяжестью.
Был же такой случай?
Он жестикулировал и морщил переносье, а в глазах
играли лукавые огоньки. Но я спросил по-прежнему строго:
– И что же?
– Они не верят, а сами слушают с интересом. Придешь в
колхозный клуб, ребята пристанут: сочини что-нибудь, уж
больно у тебя все складно получается, как в книжке. Меня зло
брало: выходит, вру.
– И вы подрались?
– Да что вы, товарищ командир!
– Он потер свой большой
обветренный нос. - Нет, просто случай такой подвернулся.
Мать мне говорит: отнеси кошку к сестре в Новоселки. Сестра
в соседней деревне замужем. А мне что, делать все одно
нечего - сунул кошку в корзину, морду тряпкой прикрыл, чтоб
она дорогу назад не запомнила, и понес. А навстречу Юрка
Стадник, "Здорово, - говорит, - моряк. Ну-ка сболтни что-нибудь
такое подводное". Я говорю: "Пошел к черту, некогда мне с
тобой лясы точить".
– "Ты куда спешишь?" - "В Новоселки", -
говорю. "А в корзине что шевелится? Живность какая-то?" -
"Обыкновенная кошка". - "А что, в Новоселках кошки
перевелись?" - "Да, - говорю, - на сегодня, считай, ни одной не
осталось". - "Куда ж они подевались?" - "А туда, где и моя
через полчаса будет, - в сельмаге. Привезли сто пар резиновых
сапог - на кошек дают. За каждую кошку - сапоги".
– "Да ну?!" -
"Вот тебе и ну! Тут не до трепа, спешить надо, а то как
пронюхают - расхватают в один миг".
Смотрю, Юрка шагу прибавил, а через полчаса все наше
село всполошилось из-за кошек. Всех переловили. Бабы с
кошелками в Новоселки как угорелые мчались - за сапогами. А
в Новоселки дорога через деревню Пронцевку. Там видят -
паломничество. Спрашивают: "Вы куда это сломя голову?" - "В
сельмаг, сапоги на кошек дают". А сами - бегом, бегом, чтоб,
значит, не опоздать. Пронцевские видят такое дело - давай
тоже кошек ловить: дурной пример заразителен. Началась
целая катавасия: две деревни притащили в сельмаг больше
сотни кошек. Настоящий кошачий базар получился, - может,
единственный за всю историю. Продавец глаза таращит: "Вы
что, сдурели все сразу? Или я сам рехнулся?" И за усы себя
дергает. А бабы на него: давай сапоги -
и баста! Смеху было!Наконец поняли, что над ними подшутили. С досады
повыбрасывали кошек: надо было на ком-то зло сорвать.
Кошки поразбежались по всем Новоселкам, мяукают.
Пронцевские на наших баб набросились, - дескать, это они
смуту устроили. А наши сами не знают, кто первым панику
поднял. А потом доискались. Как пришли домой, так первым
делом Юрку к стенке приперли. Тот видит - дело плохо:
изобьют рассвирепевшие бабы. И всю вину на меня свалил:
мол, Богдан первоисточник паники. А я при чем? Я ни при чем:
сам же просил - сболтни, я и сболтнул.
– Выходит, это Юрка написал письмо?
– Может, и не он. Пожалуй, что не он. Скорей всего, Гапа
Пилипенко. Только она не из-за кошек. Там другая причина.
–
Богдан смущенно повел глазами и замялся.
– Что за причина?
– Да ничего такого. Личное у нас. Другая кошка между
нами пробежала.
Посмеялся я, вспомнил свое деревенское детство и
отпустил Козачину. Ну что с ним поделаешь - такой уж он есть.
Глава третья
Зима уходила долго, нехотя. Для весны и времени
совсем не осталось. Словом, год был без весны, зима
сменилась летом. А лето в Завирухе известно какое: ходишь
день в плаще, два дня в шинели. Даже в тихую солнечную
погоду желающих купаться нет.
Живу я по-прежнему на своем корабле - он у нас
флагман, которым теперь временно командует Егор Дунев.
Обещают в августе дать квартиру в новом доме. Я не против -
хочется иногда побыть одному, спокойно поработать, почитать,
подумать, а то просто друзей пригласить. Читаю много.
Библиотека в клубе офицеров неплохая. Чего не могу сказать о
библиотекарше. Однажды я попросил Егора, опять-таки
"попутно", поменять мне Проспера Мериме на "Журбиных"
Кочетова.
– Не меняет, - весело сказал Дунев, возвратясь из
библиотеки.
– Говорит, пусть сам придет.
Мне ничего другого не оставалось, как пойти и...
поругаться. В пути я готовил для нее резкие и не весьма
приятные слова. Но произнести их не пришлось:
библиотекарша была не одна. У деревянного барьера стояла
та длинноносая юная незнакомка, о которой я уже начал
забывать. Они о чем-то разговаривали. Я поздоровался сухо и
не очень приветливо.
– Вы опоздали, - сказала библиотекарша с подчеркнутой
любезностью и кивнула на девушку, в руках у которой я теперь
увидел "Журбиных".
– Жаль, - сказал я, не очень решительно взглянув в глаза
девушки, и прибавил: - Но есть надежда...
– Попросите Мариночку, может, она вам уступит, - не
очень деликатно подсказала библиотекарша.