Любовь и ненависть

– А в селе с земляками никаких инцидентов не было?

– Инцидентов? Никаких, честное слово, товарищ

командир, можете кого угодно спросить.

– А как понимать вот это?
– Я подал ему письмо.

Он быстро пробежал его, добродушно рассмеялся,

облизав языком крупные губы, сказал совсем не оправдываясь

и успокоившись:

– Это так. По злобе Юрка Стадник написал. Его работа.

– Значит, что-то было?

– Да ничего не было, товарищ командир. Я им о флоте

рассказывал - о Струнове, потом еще случай, а они не верят,

говорят "заливаю". Это про корабль, когда он попадает носом и

кормой на гребни волн и ломается под собственной тяжестью.

Был же такой случай?

Он жестикулировал и морщил переносье, а в глазах

играли лукавые огоньки. Но я спросил по-прежнему строго:

– И что же?

– Они не верят, а сами слушают с интересом. Придешь в

колхозный клуб, ребята пристанут: сочини что-нибудь, уж

больно у тебя все складно получается, как в книжке. Меня зло

брало: выходит, вру.

– И вы подрались?

– Да что вы, товарищ командир!
– Он потер свой большой

обветренный нос. - Нет, просто случай такой подвернулся.

Мать мне говорит: отнеси кошку к сестре в Новоселки. Сестра

в соседней деревне замужем. А мне что, делать все одно

нечего - сунул кошку в корзину, морду тряпкой прикрыл, чтоб

она дорогу назад не запомнила, и понес. А навстречу Юрка

Стадник, "Здорово, - говорит, - моряк. Ну-ка сболтни что-нибудь

такое подводное". Я говорю: "Пошел к черту, некогда мне с

тобой лясы точить".
– "Ты куда спешишь?" - "В Новоселки", -

говорю. "А в корзине что шевелится? Живность какая-то?" -

"Обыкновенная кошка". - "А что, в Новоселках кошки

перевелись?" - "Да, - говорю, - на сегодня, считай, ни одной не

осталось". - "Куда ж они подевались?" - "А туда, где и моя

через полчаса будет, - в сельмаге. Привезли сто пар резиновых

сапог - на кошек дают. За каждую кошку - сапоги".
– "Да ну?!" -

"Вот тебе и ну! Тут не до трепа, спешить надо, а то как

пронюхают - расхватают в один миг".

Смотрю, Юрка шагу прибавил, а через полчаса все наше

село всполошилось из-за кошек. Всех переловили. Бабы с

кошелками в Новоселки как угорелые мчались - за сапогами. А

в Новоселки дорога через деревню Пронцевку. Там видят -

паломничество. Спрашивают: "Вы куда это сломя голову?" - "В

сельмаг, сапоги на кошек дают". А сами - бегом, бегом, чтоб,

значит, не опоздать. Пронцевские видят такое дело - давай

тоже кошек ловить: дурной пример заразителен. Началась

целая катавасия: две деревни притащили в сельмаг больше

сотни кошек. Настоящий кошачий базар получился, - может,

единственный за всю историю. Продавец глаза таращит: "Вы

что, сдурели все сразу? Или я сам рехнулся?" И за усы себя

дергает. А бабы на него: давай сапоги - и баста! Смеху было!

Наконец поняли, что над ними подшутили. С досады

повыбрасывали кошек: надо было на ком-то зло сорвать.

Кошки поразбежались по всем Новоселкам, мяукают.

Пронцевские на наших баб набросились, - дескать, это они

смуту устроили. А наши сами не знают, кто первым панику

поднял. А потом доискались. Как пришли домой, так первым

делом Юрку к стенке приперли. Тот видит - дело плохо:

изобьют рассвирепевшие бабы. И всю вину на меня свалил:

мол, Богдан первоисточник паники. А я при чем? Я ни при чем:

сам же просил - сболтни, я и сболтнул.

– Выходит, это Юрка написал письмо?

– Может, и не он. Пожалуй, что не он. Скорей всего, Гапа

Пилипенко. Только она не из-за кошек. Там другая причина.
–

Богдан смущенно повел глазами и замялся.

– Что за причина?

– Да ничего такого. Личное у нас. Другая кошка между

нами пробежала.

Посмеялся я, вспомнил свое деревенское детство и

отпустил Козачину. Ну что с ним поделаешь - такой уж он есть.

Глава третья

Зима уходила долго, нехотя. Для весны и времени

совсем не осталось. Словом, год был без весны, зима

сменилась летом. А лето в Завирухе известно какое: ходишь

день в плаще, два дня в шинели. Даже в тихую солнечную

погоду желающих купаться нет.

Живу я по-прежнему на своем корабле - он у нас

флагман, которым теперь временно командует Егор Дунев.

Обещают в августе дать квартиру в новом доме. Я не против -

хочется иногда побыть одному, спокойно поработать, почитать,

подумать, а то просто друзей пригласить. Читаю много.

Библиотека в клубе офицеров неплохая. Чего не могу сказать о

библиотекарше. Однажды я попросил Егора, опять-таки

"попутно", поменять мне Проспера Мериме на "Журбиных"

Кочетова.

– Не меняет, - весело сказал Дунев, возвратясь из

библиотеки.
– Говорит, пусть сам придет.

Мне ничего другого не оставалось, как пойти и...

поругаться. В пути я готовил для нее резкие и не весьма

приятные слова. Но произнести их не пришлось:

библиотекарша была не одна. У деревянного барьера стояла

та длинноносая юная незнакомка, о которой я уже начал

забывать. Они о чем-то разговаривали. Я поздоровался сухо и

не очень приветливо.

– Вы опоздали, - сказала библиотекарша с подчеркнутой

любезностью и кивнула на девушку, в руках у которой я теперь

увидел "Журбиных".

– Жаль, - сказал я, не очень решительно взглянув в глаза

девушки, и прибавил: - Но есть надежда...

– Попросите Мариночку, может, она вам уступит, - не

очень деликатно подсказала библиотекарша.