Любовь и ненависть

– Пожалуйста, я могу потом, после вас, - учтиво

предложила девушка.

– Нет уж, сначала вы читайте, - запротестовал я и,

набравшись решительности, прибавил: - Только обещайте

передать книгу прямо в мои руки.

Девушка заулыбалась и сказала равнодушно и даже

удивленно:

– Обещаю.

Мы вышли вместе с ней и, задержавшись у афиши,

начали договариваться о встрече.

– Приходите завтра в кино на второй сеанс, - вдруг

предложила Марина.
– Я принесу вам книгу.

– Так быстро? Вы же не успеете.

– Успею. Подумаешь - триста страниц.

Так состоялось наше знакомство.

Поздним вечером, вернувшись в свою каюту, я взглянул

на фотографию Ирины и первый раз увидел в ней жену своего

товарища, даже проще - замужнюю женщину. Чего я ждал от

нее? На что надеялся? Ждал, что однажды мне на пути

встретится девушка, удивительно похожая на Иру, и я буду

приятно поражен таким сходством?

Марина не была похожа на Иру решительно ничем, но я

радовался, ожидая свидания с ней. Я замечал, как в душе

начинал разгораться много лет спокойно и ровно теплившийся

огонек. Он вспыхивал, тревожил, отвлекал мысли, стараясь

завладеть мной целиком. Я немножко побаивался его, но

гасить не собирался.

На другой день купил два билета в кино на самый

последний ряд. Какой фильм шел, не помню: должно быть, не

соответствующий моему настроению. Я не следил за экраном,

а больше, правда украдкой, наблюдал за своей соседкой.

Когда мы вышли из клуба, я осторожно спросил ее, кто

она и почему ее давно не было видно на улицах нашей

Завирухи.

– Я полгода отсутствовала, на курсах была, теперь

работаю механиком на маяке, - охотно сообщила она и,

улыбнувшись, добавила: - Вам свечу. В летнее время мы

безработные, книги читаем. Зато зимой...

Да, зимой маяк светил круглые сутки... Я взглянул на

часы: без четверти одиннадцать, в Москве куранты скоро

пробьют полночь, а здесь солнце висело низко над морем,

должно быть над самым Северным полюсом, и не собиралось

уходить за горизонт. Небо играло причудливыми переливами,

точно северное сияние, море искрилось и сверкало

ослепляюще, чайки сновали в золотистых лучах между морем

и небом в каком-то неистовом восторге и, казалось,

размахивали то белыми, то сизыми, то огненно-рыжими

крыльями.

Простились у ее дома. На всякий, случай я спросил:

– Надеюсь, теперь вы никуда не исчезнете?

– А вы как хотите? - спросила она, с мальчишеским

задором глядя на меня и подчеркивая слово "как". Право, в ее

взгляде и в манерах было нечто мальчишеское, но милое и

трогательное.

– Я хочу, чтобы вы не исчезали: иначе с кем же мне в

кино ходить.

– Будет по-вашему, - бросила она и неожиданно быстро

ушла домой.

В этот вечер я уже не разговаривал с Ириной, вернее, с

ее фотографией. Я читал "Журбиных", останавливаясь на

пометках, сделанных ногтем, и был уверен, что это метки

Марины.

С Мариной мне было приятно и легко, и я искал с ней

встречи. Но чрезмерная занятость, - должно быть, вечный бич

моряков - не позволяла выкроить свободное время. Прошло,

наверное, дней пять, как мы не виделись.

И вот наступило долгожданное воскресенье. С самого

утра погода обещала быть более чем снисходительной:

светило солнце, ему не мешал тонкий слой разорванных

облаков, уснувших над самой головой. Весь горизонт был чист

и светел. Термометр показывал семнадцать градусов - для

наших краев это предел, и я решил выйти без плаща, в

тужурке. По совести говоря, немножко волновался.

Завируха наша разбросала свои домишки, большей

частью деревянные, по каменистому косогору без всякого

строя и порядка. Созданию улиц мешают огромные валуны, а

то и целые скалистые холмы. Улиц в поселка всего лишь три.

Центральная, асфальтированная и застроенная двух- и

трехэтажными зданиями, тянется всего на каких-нибудь двести

метров. Две другие улицы напоминают неблагоустроенные

горные дороги, по сторонам которых кто-то понаставил

несколько десятков сборных деревянных домиков. Зелени,

разумеется, никакой, если не считать чахлых карликовых

березок, посаженных лет пять назад на опытном скверике, да

нескольких кустов и ярко-зеленой травки у штаба базы.

Но сегодня Завируха мне показалась привлекательной,

даже нарядной и бесконечно родной. Все кругом было ярко,

бодро, весело.

На крышах, заборах, на серых валунах, на телефонных и

электрических столбах лежала роса. Я прошел мимо домика, в

котором жила Марина, затем направился к клубу офицеров,

заглянул в прохладный вестибюль, где уже толпилась детвора,

пришедшая на утренник; поднялся на гору к магазинам.

Марины нигде не было.

Не теряя надежды на встречу - впереди еще был целый

день и вечер, - я решил подняться на невысокие холмы,

подступавшие к поселку с южной стороны, и осмотреть

окрестности, о которых старожилы обычно говорят: "Там

тундра" - и кивают на юг, на эти приземистые высоты с

округленными вершинами. Решил пойти по целине. Ступая с

камня на камень, я поднимался в гору. Мне казалось, что стоит

только взобраться вот на тот гребень, как там, дальше, передо

мной откроется необозримая серо-зеленая ширь тундры. Но

едва я достигал этого рубежа, как за ним поднимался новый

каменистый гребень, чуть повыше. И так, наверное, на многие

десятки километров уходила от моря тундра по отлогим