Любовь и ненависть

пригласить меня. Нахал, да и только. Я придумал какой-то

предлог и отказался. Вот и вся предыстория. А что касается

дальнейшей истории - она очень неприятная, я, может быть,

расскажу о ней тебе как-нибудь в другой раз, когда все

утрясется в душе.

Так он торопливо и со свойственным ему жаром

разматывал клубок воспоминаний, затем махнул резко рукой,

сказал:

– Хватит об Инофатьевых, это уже все в прошлом. Лучше

расскажи, как ты живешь, успехи как?

Нет, он ничуть не изменился, мой давний друг. В его

глазах отражались душевная обида и радость, как-то по-

своему уживавшиеся рядом.

Но мне все-таки хотелось услышать об Ире. И я спросил

его. Он ответил без подробностей, не желал вдаваться в

детали, а быть может, действительно о них не знал.

– Ира - женщина умная, видная, но тряпка. И за это я ее

не люблю. Бросила бы его ко всем чертям. Не понимаю их.

Играют какую-то комедию: расходятся, сходятся, снова

расходятся... Она сейчас, кажется, уехала в Ленинград, и

якобы насовсем. Не знаю, хватит ли у нее характера.

Должно быть, разговор о дочери Пряхина напомнил ему о

нашем адмирале, и Валерка оживленно спросил:

– Кстати, как чувствует себя наш старик? В Североморске

я случайно слышал, что его как будто переводят куда-то на юг.

Признаться, меня это сообщение огорчило.

Вскоре слух о переводе Пряхина подтвердился. Как-то я

сидел в своем кабинете в штабе дивизиона. Дмитрий

Федорович появился на пирсе внезапно, без предупреждения:

он ехал от артиллеристов береговой обороны и, не зайдя в

мой штаб - маленький, барачного типа домишко, у самого

причала, - сразу прошел на флагманский корабль, которым

теперь командовал Валерий Панков. Когда мне доложили, что

адмирал прошел на корабль и ждет в моей каюте, я ужаснулся:

на столе по-прежнему стояла фотография Иры.

Я бегом бросился вслед за командиром базы, но было

поздно: он уже зашел в мою каюту и, по обыкновению своему,

попросил крепкого чая. Тут у меня мелькнула слабая надежда

отвлечь его от фотографии.

– Пожалуйте в кают-компанию, товарищ адмирал, там

поуютней, - заикаясь, второпях предложил я. Он сначала

недоуменно, затем пристально посмотрел в мое растерянное,

смущенное лицо и, очевидно догадавшись, тихо сказал:

– Не нужно, пусть сюда подадут.

Адмирал грузно сидел на диване напротив стола и с

веселым оживлением смотрел на карточку дочери. Мне стало

неловко. Адмирал повернулся в мою сторону, но, глядя мимо

меня - я благодарен ему за это, - спокойно сообщил:

– А я, Андрей Платонович, уезжаю. На юг переводят,

погреть старческие кости. - И улыбнулся своей доброй

улыбкой. Потом, подняв на меня взгляд и не обнаружив на

моем лице удивления, спросил: - Вы что, уже слышали?

Я молча кивнул.

– А со мной не хотите на Черное море? Север вам не

надоел еще?
– любезно предложил он.

Я ответил как можно корректней:

– Мне бы очень хотелось послужить еще здесь года два-

три. А потом, если представится возможность, я с превеликой

радостью... к вам.

Он понимающе одобрительно покачал головой, сообщил,

стараясь быть беспристрастным:

– Сюда приезжает командиром базы контр-адмирал

Инофатьев Степан Кузьмич. Да вы, кажется, с ним

встречались?

Может, он сказал это просто так, но мне послышалось в

его словах вежливое предупреждение.

Пересев к столу в кресло, он взял в руки фотографию

дочери и машинально прочитал надпись на обороте.

Оправдываясь, сказал:

– Простите, нечаянно прочитал, - и немного погодя в

задумчивости и с участием молвил: - Тебе счастья желала, а

своего найти не смогла. Так-то оно бывает в жизни.

– Желать легче, это всякому доступно, - произнес я в

раздумье.

Адмирал глянул на часы и сразу же переменил топ на

строго официальный.

Подойдя к висевшей на стене карте, сказал, четко

выделяя каждое слово, точно взвешивая его:

– Полчаса назад здесь обнаружена подводная лодка.

Приказываю вам с одним кораблем выйти в море, произвести

попек и атаковать "противника".

Я повторил приказ и тотчас же отдал необходимые

распоряжения. Решил идти на флагманском корабле, которым

командовал Валерий Панков. Дул порывистый норд-ост, море

сильно штормило. Это усложняло задачу. В такую погоду мы

обычно избегали выходить в морс. Правда, не так давно у нас

с Пряхиным состоялся разговор на эту тему. Речь шла о

максимальном приближении учебы к настоящей боевой

обстановке.

– Подводные лодки врага будут действовать в любую

погоду. А у нас почему-то как только в море крутая волна, так

выход не разрешают, - сказал я тогда командиру базы.

Он ответил не очень твердо:

– Ты забываешь, что у тебя не крейсеры, а всего-навсего

маленькие кораблики.

Разговор этим и кончился. Но я думаю, что результатом

его и был наш сегодняшний выход.

Отошли мы довольно быстро и сразу зарылись в крутые

волны, которые гнал нам навстречу холодный ветер,

разгулявшийся в ледяных просторах Центральной Арктики.

Давящие со всех сторон глыбы дымчатых и водянисто-синих

туч сузили горизонт, и не поймешь - дождь идет или это

крупные брызги морской воды долетают до мостика, где кроме

меня, Панкова и нескольких матросов находился адмирал. Он

сидел на своем излюбленном месте, облокотившись на

поручни, изредка подносил к глазам бинокль и, когда брызги

ударяли по стеклам и по лицу, протяжно выговаривал: