Любовь и ненависть

смешным именем твой приятель?

– Марат, что ли?

Она кивнула.

– Бывший приятель. А что такое?

– Ничего. Просто так. Воображала ужасный.

Она отказалась что-либо добавить к своим словам,

только брови ее задвигались негодующе и беспокойно. Я не

стал расспрашивать. Впрочем, на второй или третий день

после этого разговора Марат ни с того ни с сего сообщил мне:

– Выписал жену.

– Для занятия вакантной должности?

– Скучно, старик. А что ты не женишься на этой

чернокосой?

– Ты же мне не советовал.

– Это вообще. А на такой жениться можно: она покажет,

где раки зимуют.

– Ты говоришь так, будто тебе она уже показала.

Он понял намек, но промолчал.

Я подумал тогда: а в самом деле - почему я не женюсь на

Марине? Прежде я как-то старался уйти от этого вопроса,

избегал давать на него ответ, потому что во мне не было его,

этого твердого, определенного ответа. В Марине я видел

просто друга, с которым мне приятно было поговорить,

поспорить, помечтать. С ней было интересно, легко. Но всякий

раз, расставшись с ней, я тотчас же забывал об этой

интересной и умной девушке. Она была действительно

интересной, возможно, даже красивой, но красота ее не

задевала в моей душе тех струн, которые звенели лишь от

одного имени - Иринка. Впрочем, когда-то, в первое время

нашего знакомства с Мариной, во мне вспыхнуло нечто очень

серьезное, желанное и большое и, казалось, заслонило образ

Ирины. Но ненадолго. Очень скоро все улеглось,

определилось и стало тем, чем было сейчас, - какими-то

ровными, чисто дружескими отношениями с полным доверием

и уважением друг к другу.

Что такое любовь - я, наверно, и сам не знаю. А может,

наши отношения с Мариной и есть та самая любовь? Зачем

обманывать себя самого: Марина мне нравится, мне часто

хочется видеть ее, говорить с ней, выслушивать ее

удивительно прямые и непосредственные суждения о жизни, о

прочитанных книгах, видеть в ее глазах отражение сильного

характера и воли, любоваться ею. И все-таки каким-то

десятым чувством я понимал, что в наших отношениях не

хватает чего-то неуловимого, что нельзя словами выразить,

именно того, что очень часто воскрешал в моем сердце и

памяти образ Ирины, того, чему не было сил и возможностей

противиться, потому что происходило это помимо моей воли и

желания. Но оно, очевидно, и было главным и, наверное,

имело какое-то название, которого я не знал.

Я уже достиг возраста, когда нормальные люди

обзаводятся семьей, и чей-то голос уже говорил мне: "Пора,

мой друг, пора". Да я и сам знал, что пора, по тому-то после

лобового вопроса Марата: "А что ты не женишься?.." - я

впервые заставил себя подумать и дать ответ самому себе. И

тут же передо мною возникал, точно подкарауливавший где-то

мои мысли, другой и очень каверзный вопрос. Он смотрел мне

в душу прищуренными колючими глазками и спрашивал с

этаким сухоньким вызовом: "А Марину ты спросил? Что она

думает о тебе?"

Да, действительно я не знал, что думает обо мне

Марина, ничего мне не было известно о ее чувствах. Я мог

лишь догадываться. Но догадки в таком тонком деле не всегда

бывают точными. Признаться, я не ждал от Марины любви,

тем более не добивался ее, мне даже было как-то боязно, что

она может влюбиться. Я чувствовал, что ей также хорошо со

мной, и это меня несколько успокаивало.

До чего же сложен человек!

Наконец приехал новый командир базы, контр-адмирал

Инофатьев. Уже после первой встречи с ним мы поняли, что

это волевой, решительный человек, любитель крепких,

соленых слов, для которых он не щадил своего зычного

голоса. С непривычки это резало слух и заставляло все чаще

вспоминать Дмитрия Федоровича Пряхина. Инофатьев,

конечно, имел не только характер, но и свой подход к людям. В

любви и уважении он не нуждался, но был твердо убежден, что

бояться его должны. На людей он смотрел холодно, издалека,

разговаривал с подчиненными всегда в полный голос. Как он

разговаривал с начальством, мне было неизвестно, но,

думается, голоса и там не понижал. Квадратное каменное лицо

постоянно выражало самоуверенность, властность и силу, оно

было бронзовым, жирным, но не рыхлым.

Через несколько дней новый командир базы решил

проверить подготовку "охотников". Моему дивизиону и

подлодке Марата было приказано выйти в "море и разыграть

обычную и не очень сложную задачу: подводная лодка

"противника" пытается прорваться в базу. Наша разведка

обнаружила ее в таком-то квадрате в такое-то время на таком-

то курсе. Трем кораблям приказано выйти в море, найти,

атаковать и уничтожить лодку "противника", которая в свою

очередь имела задачу во что бы то ни стало прорваться в базу

и нанести мощный торпедный удар по стоящим там кораблям.

При получении задачи от адмирала Марат, вызывающе

посмеиваясь, бросил в мою сторону:

– Ну, держись, старик. "Противник" сегодня будет

действовать по всем правилам.

Из этой реплики я понял, что Марат намерен блеснуть

перед отцом мастерством "матерого подводника", которым он

считал себя, и уж попытается любой ценой прорваться в базу.

Меня это не очень волновало: подобный прорыв в наших

условиях я считал маловероятным, тем более что корабли

пользовались услугами самолета-разведчика.

Погода стояла неплохая для полярной осени: в меру