Любовь и ненависть

облачно, в меру ветрено, волна средняя, на четыре-пять

баллов. Иногда накрапывал дождь, но неспорый и

нерешительный.

Адмирал шел на флагманском корабле, и я отлично

понимал взволнованность Валерия Панкова. Инофатьев имел

привычку высказывать свои мысли вслух, ничуть не заботясь о

подборе слов. Он недовольно ворчал, делал замечания всем,

кто попадался ему на глаза, начиная от матроса и кончая

мной, бросал тяжелые взгляды направо и налево. Вообще он

вел себя шумно, и это создавало в экипаже нервозность.

Впрочем, Панкову он не сделал ни одного замечания и со

всем, что касалось корабля, обращался ко мне.

Самолет кружился над морем: он должен был указать

место обнаружения подводной лодки. Корабли суматошно

расталкивали волны, полным ходом приближались к месту

предполагаемой встречи с "противником". И вот уже поступило

сообщение с одного корабля: получен первый контакт с

лодкой. Перешли на малый ход, начали поиск. А через

несколько минут донесение того же командира: произошла

ошибка, молодой акустик принял кильватерную струю за шум

лодки.Адмирал бросил на меня недовольный, полный укоризны

взгляд, сочно выругался и спросил:

– У вас все такие акустики - собственный хвост за чужой

принимают?

Я ответил:

– Никак нет, на других кораблях опытные акустики.

Мой ответ вызвал на его лице ухмылку.

Противолодочные корабли продолжали идти

развернутым строем. Мы подходили к месту затопленного

судна. Я ждал доклада акустика. И в самом деле, минуты

через две Юрий Струнов доложил: получен контакт. Доклады о

контакте поступили и с других кораблей.

Я начал было объяснять адмиралу, что это ложный

контакт, что дает его затопленное судно, но снова последовал

доклад акустика: похоже, что здесь хоронится подводная лодка

"противника".

Лицо у Струнова на редкость озабоченное, серьезное,

отрешенное от всех прочих дел. Напомнил ему, что в этом

месте бывает всегда контакт.

– Всегда, только не такой. Этот другой, - сказал Струнов,

посылая импульсы в толщу воды.
– Этот другой, совсем рядом

с тем. А к тому же я слышал слабый шум, очень слабый. Она

где-то здесь хоронится, под боком у "покойника".

Слова Струнова наводили на догадку: неужели

"противник" пошел на хитрость - лечь на грунт рядом с

затонувшим судном и выжидать, когда мы минуем их, пройдем

вперед, а затем прорваться в базу, на внутренний рейд. Да,

задумано неплохо.

Адмирал торопит, ему не терпится:

– Что медлите, комдив? Ваше решение?

– Атакую тремя кораблями, - отвечаю я твердо.

– Кого атакуете? Затопленное судно? - в вопросе

Инофатьева звучит ирония.

– Атакую "противника", который, по моему

предположению, находится здесь.

– Меня не интересует ваше предположение. У вас есть

точные данные?

– Да, есть показания акустиков.

Он смотрит на меня тяжелым взглядом, сипловато

говорит:

– Ну и действуйте, если уверены... Чего мямлить.

Это слышат Панков и Дунев, слышат и три матроса,

находящиеся здесь.

Точные данные. Валерий смотрит на меня запавшими

кроткими глазами, преданно и пронзительно, словно хочет что-

то сказать или спросить о чем-то очень важном. По его взгляду

вижу, что он не совсем уверен в правильности данных

акустиков: сколько раз мы проходили здесь, и именно в этом

месте всегда акустики получали ответное эхо. И мы прекрасно

знали, никакой подводной лодки тут нет, в этом ни у кого не

было сомнений. И вдруг Юрий Струнов с такой уверенностью

твердит свое...

И я верю ему. Я знаю, каким нужно быть ювелиром-

акустиком, чтобы поймать еле уловимые нюансы эха. Тут

нужно особое чутье. Я еще раз смотрю на Струнова, пытаясь

обнаружить на его потемневшем от напряжения лице хоть

маленькую искорку сомнения. Нет, не нахожу. Он верит себе. А

я верю ему. Иначе нельзя.

Пошли в атаку, сбросили глубинные бомбы. По условию,

в случае попадания лодка должна выпустить на поверхность

воздушные пузыри, что обозначает: "Я поражена", или просто-

напросто всплыть. Проходит минута, другая. Никаких

результатов. Неужели бомбы легли неточно? А может, Струнов

ошибся? Может, никакой лодки здесь нет и не было? Нет, в это

я не верю, хотя Панков уже вслух высказал свое сомнение.

Адмирал хмурится, густые черные брови сошлись в одну

линию, две глубокие морщины пробороздили плоский крепкий

лоб. - Ну, что медлите? Что медлите?
– ворчит он, все

повышая голос.

Я даю команду повторить атаку. Инофатьев смотрит на

меня с изумлением, и суровый взгляд его словно говорит: "Ты

что, с ума спятил?!" Снова в серую пенистую пучину падают

глубинные бомбы, разумеется учебные. Затаив дыхание ждем.

Опять никаких результатов. А самолет кружит над нами и,

должно быть, тоже ждет результатов атак.

– У вас никудышные акустики, комдив, - роняет адмирал

и, скрипя маленьким раскладным стульчиком, на котором он

пристроился, отворачивается от меня.

Я чувствую, что начинаю терять равновесие. Изо всех сил

стараюсь овладеть собой, не сорваться. Принимаю решение:

правофланговому кораблю остаться здесь и ждать.

– Чего ждать?
– перебивает Инофатьев, крепко схватив

меня злым взглядом.

– Лодку, которая, не исключена возможность, притаилась

здесь, под нами, - ровно отвечаю я.
– С двумя кораблями иду