Любовь нас выбирает

— Давно знаешь, кукла?

— Нет! Сегодня только сделала, пока, — она подкрадывалась ко мне, словно львица, готовая к нападению на слабенькую жертву, — ты спал, Максим. Это я хотела сделать втайне от мужа. Не обижаешься?

— Нет, конечно! Я счастлив! Твою мать! Как на такое можно обижаться, тем более что это…

«Надо делать самостоятельно и в тишине!». Я помнил все, что она мне тогда в ту нашу ночь исповедей и откровений рассказала. Все-все, до жалкой запятой!

— Кофе? — она одной рукой протягивала мне очень интересную маленькую чашечку на белом блюдце, а другой — отломанный кусочек выпечки, по-моему, со сливой.

— Это что?

— Булочка с вишней, Макс, как ты любишь. Для тебя! Цветы дарить мужчине — глупо, а вот насытить его желудок…

— Иди-ка, куколка, сюда. Я хочу кое-что другое сейчас попробовать и буду к своей добыче беспощаден! Держись!

Вот так впервые я стал отцом!

— Сашка, слышишь? — подмигиваю сидящей в детском креслице полуторогодовалой дочери и предлагаю ей на гибкой мягкой ложечке морковно-яблочное пюре. — Давай-ка, мой пельмешек, скушаем за маму. Где же наша мама? Где наше солнышко? Где твоя куколка? А? Так, Сашка, вкусно же…

Тем более, что пюре не из банки, а натуральное, собственноручно сделанное — только что перетер, взбил и немного проварил. Вот вредина! Плюется-кривится! Такая же, как и ее мамочка! Аристократическая школа, твою мать!

— А хочешь кофе? Еспрессо, капучино, мокко? Шоколад или мороженое?

Малышка улыбается и, по-моему, даже качает головой! Прелестно! Истинная дочь своих родителей.

— Рановато, пельмешек. Но, поверь, я полностью понимаю и поддерживаю твои желания, — при этом пробую, что вынужденно ест ребенок. — Твою ж налево! Какая-то бурда. Малыш, как ты это ешь? Погоди, сейчас папка сделает вкусняшечку.

Вот она — моя доченька, Александра Максимовна Морозова! Имя выбрали с женой одновременно, не сговариваясь. Надька пискнула, когда малышка в первый раз взяла в рот предназначенный ей по праву сосочек, и прошептала:

— Словно наждачком по нежной коже. Смотри, как она жадно грудь берет. Папина школа! Жадина-говядина! Максимочка, смотри, берет ведь, не стесняется! Ой, мамочки-мамочки, она причмокивает и глазками следит. Ну, прелесть же!

— Тебе больно? — я, бесцеремонно заглядывая Надьке в рубашку, поинтересовался.

— Нет, конечно, но очень непривычно, любимый. Ах ты, моя маленькая шКурочка! Смотри, как губками активно двигает. Кушать любит доченька моя!

А потом куда-то пропала буква «К» из этого шутливого прозвища — случайно вылезла, да и родители постоянно переспрашивали:

«Кто-кто? Как-как? Как вы зовете ребенка? Вы не могли бы имя выбрать немного побыстрее, герои? Это — человек, а не название картины, что за тягомотина, в самом деле! Максим! Надька! Охренели? Вашу мать!».

Тогда жена нашлась быстрее и предложила:

— Давай ее Сашенькой, Александрой, назовем? Макс, ты как? Не возражаешь?

— Красивое имя. Тебе нравится, кукленок?

— Очень.

— Так ты Сашкой и стала, маленькая кусачка. Шкурочка стала Шурочкой, — корчу ей рожи и смеюсь.

Дочка совершает встречный жест — открывает рот и улыбается смешно, уже по-детски белоснежно.

— Красивая улыбка, малыш! А хочешь знать, где наша мама? Почему сейчас не с нами? — вытягиваю малышку и прижимаю, укачивая, к себе.

— Па!

— Максим?

— Угу, кукленок. Иди сюда, не вредничай.

— Мы ведь… Нет, не так! Прости, сейчас-сейчас.

— Ты меня пугаешь, женщина! Прекращай и иди сюда, кому сказал. Хватит там в ногах жаться, хочу тебя потрогать, в конце концов. Меня вчера правами наградили. Ну? Я обещал тебе на утро страстный секс, теперь намерен реализовать наше, надеюсь, уже обоюдное и сознательное желание…

— Я хочу много детей, Зверь! Понимаешь? Много…

Я понимал! Прекрасно понимал. Надька не скрывала от меня своих желаний и порывов в этом направлении, а я ее поддержал. Ну а тогда, в то утро, когда речь шла пока только об одном, вернее, как позже выяснилось, об одной, у меня горели глаза от того, что кукла стала вытворять, не разрешая мне к себе притрагиваться. Твою мать! Я от страсти и нетерпения просто, как припадочный, дрожал…

Она разделась быстро, сама, как будто по щелчку пальцев. Я только раз моргнул, а когда открыл глаза, то жена сидела все в той же позе, в изножье кровати, но абсолютно голая.

— Да ты бесстыжая, моя красивая. Иди поближе, — я пальцем поманил. — Хочу сисечки потрогать. Малы-ы-ыш, не нагнетай?

— Что, Максим, видит око, да зуб неймет? Хочется да колется, и мама не велит. С тебя, Зверюга, хватит! Ты ночью хорошо чудил!

— О, фольклор посыпался, моя хорошая! Надь, пожалуйста, — я к ней тянулся, пытался дерзить и не терять наш зрительный контакт, а она, зараза, пересаживалась дальше от меня, дразнила, улыбалась, и очень пошленько облизывала губы и демонстрировала свой острый розовый язык.

Я все-таки достал ее за три броска. Пищала, заигрывала, как будто бы брыкалась, а потом вдруг:

— Хочу попробовать тебя.

— Надь…

— Сравняем счет, Морозов. У меня, угу, — она рукой указывала на низ своего живота, — твои губы были там неоднократно, поэтому… Ложись на спину и просто направляй меня.

— Сегодня будет жарко, детка? — просипел, рассматривая все ее передвижения по постели. — Кукленок ты решила меня убить любовью, страстью и на финал минетом покорить? Так я…

— Зверь, ты замолчишь? Максим, прикрой, пожалуйста, свой рот. Ты разве не видишь, что я слегка волнуюсь.

Я на спину откинулся и быстренько заткнулся.

— А ты не мог бы закрыть глаза?

— Разбежался! Уже! Закрыл! Надь, и не подумаю! Хочу смотреть и я тебя сейчас приятно удивлю — не просто хочу, а стопроцентно буду. Поэтому…

— Твою мать! Максим, ну, правда, помолчи и не смущай.