Чтение онлайн

ЖАНРЫ

Любовь нас выбирает
Шрифт:

— Папа…

— Ты — мой сын, невзирая на фамилии и отчества. Слышишь? Не смей в этом сомневаться. Никогда, Максим! Мы поссоримся, если вдруг… Марина! Заканчивай там музицировать. Иди сюда! Есть новости!

— Это не то! Абсолютно! Совершенно! Ты не прав! НЕТ! — похоже, я кричу. — Ты ни хрена не знаешь! Не знаешь! Меня подставили из-за нее и ее ребенка, навешали до сраки обвинений и осудили, как никому ненужного утырка. Он — сын Азата Заурова, знаешь, кто это такой? Тот, кто выступал свидетелем прекрасно скроенного обвинения, тот, кто на суде давал ложные показания, смеялся судьям и следователям в лицо. А Ризо всегда им был, был ему единственным любимым сыном, с самого

рождения, в течение недолгих трех лет. Я — вот чмо! Подкачал и не сделал женщине с востока вовремя ребенка, а даме спешно нужен был гражданин этой страны, а я… Свинья, то самое не чистое животное, которое надо было резать-резать, быстро кровь сливать. Мешал им жалкий повар — «Максим Александрович Морозов, осужденный по статье УК РФ за номером ***, параграф *, пункт *, подпункт *»! Я бы не развелся с ней, слышишь, никогда, просто не посмел, потому что ты так воспитал меня… Я не оставил бы мальчишку! Но… Сука! Я… Не… Виноват! Это вынужденно… Меня заставили. И да, блядь, я их скрепя сердце отпустил! Потому что… Жить хочу! С ней! Вот с этой женщиной, со своей истинной семьей! Долго! Вечно! Как и должно было быть в начале! Тогда, БЛЯДЬ, шесть лет назад! — указываю рукой на настенный образ куклы и шепотом повторяю имя. — С Надей! С Надей… С моей Надей. Потому что…Я ее люблю!

Шевцов подлетает ко мне и закрывает рот своей ладонью — у меня выпученные глаза и безумный, дергающийся взгляд.

— Тшш, тшш, прости меня. Слышишь, зайчонок? Максим, Максим, — Юра кривится, затем пытается меня удобнее перехватить — я вырываюсь, не даюсь и отскакиваю еще дальше по площади в этой долбаной комнате с двумя невольными, но однозначно молчаливыми свидетелями.

— Я все сказал, отец. Я… Все… Сказал! — тычу ему в лицо указательным пальцем. — ВСЕ! Сказал, как есть. Не врал, не подрисовывал, не приукрашал гнилую действительность. ВСЕ, КАК ЕСТЬ!

— Макс, я услышал. Извини, сынок. Слышишь, Максим? Перестань! Мы женщин разбудим, а если это произойдет, — он злобно ржет, — там… Короче, мы с тобой оба вылетим в три счета из этого наследственного дома, будем где-нибудь на сеновале ночевать или в дежурку, в часть поедем. Слышишь?

Молчу… Молчу… Молчу…

Я ее люблю? Люблю кукленка? Простил — да! Люблю — наверное? Это, вообще, было? Я произнес, подумал или мне показалось?

— Пап? — дышу слишком громко открытым ртом. — Папа?

— Да.

— Я… — стараюсь показать ему глазами то, о чем хочу сейчас спросить. — Признался? Не понял сам, если честно. Сука! Какая-то бессмысленная чехарда.

— Я слышал. Сто процентов! Четко, по-русски, громко. Нет сомнений. Еще бы! Шесть лет, парень! Помню, — он настойчиво ко мне подходит, — вашу первую встречу с Прохоровой. Моя будущая невестка была чудо, как хороша. Сидела на руках у Камушка и пускала слюнки, а ты гладил ей ножки и с улыбкой заглядывал в глаза.

— Я вот только вспоминал этот эпизод, а Надька мне не верила. Твою мать, я даже на одно мгновение засомневался, а потом…

— Было, было. Там до хрена сознательных свидетелей. Можешь у Смирного спросить, он делал фотографии для их персонального альбома. Думаю, что ваш с Прохоровой тот безобидный «интим» там тоже есть. Вы выбрали друг друга, Макс, двадцать четыре года назад. Вернее, ты знаешь, — одной рукой обнимает меня за плечо и настойчиво притягивает к себе, — мы никого не выбираем. Это делают за нас!

Прелестно! Даже так? То есть с кем спать, от кого рожать, на ком жениться нам советуют и дают настоятельные рекомендации поступать именно так какие-то «кто-то» или «что-то»? Высшие силы, тот самый беспощадный Бог, кто или что?

— Отец…

— Любовь нас выбирает, Макс! Уверен! Она! И, тварь такая, никогда ведь не ошибается. Там, в том супермаркете, ты помнишь, сын?

Я отрицательно качаю головой.

— Ноябрь — мерзкий месяц, настроение у меня херовое, а ты, четырехлетка, бродишь по огромному залу в смешной синей шапочке набекрень и страшно зареванный ищешь мать. Ух, как я на ней оторвался

тогда. Строил сознательного, законопослушного гражданина. Маринка, — он вспоминает и, как злобный тролль, хохочет, — была так красива в гневе, когда отдирала тебя от меня. Била даже, представляешь. А потом ты, как бы случайно, прихватил шоколадку на кассе, и жирный охранник не выпускал вас. Сука! У тебя уже тогда были криминальные задатки, правда, исключительно по воровству! С той поры ты, очевидно, освоил новые формы уголовного воздействия на общество. Так, как ты выбрал, Макс? Меня? Как ты знал? Как подошел ко мне? Ты фактически привел меня, если честно, уже основательно отчаявшегося в этой жизни, к своей любимой мамочке. Максим, кто подсказал четырехлетнему мальчишке, куда ему идти? Ответь?

Поднимаю и опускаю плечи. Болван, да и только! Ничего толкового в башку все равно не приходит.

— Я не знаю, отец, — только и шепчу.

— Судьба! Счастливый случай! Шанс! Х. й его знает, сын! Да и хрен с этим! Но мне по душе однозначно только… ЛЮБОВЬ! Слышишь, Зверь?

— Пап, у меня есть имя, на худой конец, фамилия. А ты…

— А что? Кукле разрешаешь, а мне — нет? Зверь! Самый настоящий! Ты так рычал сейчас, скрипел зубами, и рвал душу, я думал, что растерзаешь на хрен…

— Тшш. Что за хрень? — он быстро приставляет палец ко рту, приказывая себе заткнуться. — Ты слышал? Вот опять!

Киваю и резко замолкаю.

— Юра? — мама, по всей видимости, ходит по коридору и уже с фонарями ищет отца. — Родной? Ты где? Где тут свет? Не пойму… Господи, Господи… Что за человек?

Мы притихли одновременно.

— Мать, — формулирую очевидный факт.

— Так, так, так, Макс, расходимся. Давай так, — он, действительно, раскладывает план нашего отхода, стратегического отступления, вынужденного оставления позиций. — Я выхожу, забираю эту нервную женщину, укладываю, присыпаю — это недолго, поверь. А ты… — отец делает пальцами шагающий жест, — чух-чух-чух… Наденька! Куколка! Прохорова моя! Сука! Я что, учить тебя должен? Макс, и потом…

Батя постоянно озирается на комнатную дверь:

— Не отпускай ее! Слышишь! Андрей — с нами, с тобой, в частности, а это, я тебе должен сказать, очень сильный союзник и опасный противник. Он — страшный черт, но надежный, и выбранную один раз сторону никогда не меняет. Но ради этой девчонки, из-за одной ее слезинки… Он убьет! Поверь! Не смей…

— Никогда! Никогда! Никогда! — шиплю и обещаю.

— Так! Я пошел, — и он, действительно, на неуклюжих цыпочках двигается к выходу, затем вдруг оглядывается и еще раз повторяет, — Любовь, Макс, всегда она! Всегда будешь выбирать ту же самую! Слышишь?

— Да!

— Всегда ту же самую… Любовь!

Отец вышел и тут же, по-видимому, натолкнулся на маму. Кто-то ойкнул, пискнул, закряхтел, потом заныл и, очевидно, в крепкой компании удалился. Похоже, мое время?

Выбираюсь из комнаты и, особо не прячась, не шифруясь, но все-таки не издавая специально шума, направляюсь к нам в комнату. На секунду замираю перед дверью, прикладываюсь ухом к полотну, слушаю тишину, вздыхаю, открываю и осторожно внутрь вхожу.

— Максим…

Господи! Прелестно! Вот я — конченая тварь! Кукленок так и не заснул!

— Найденыш, ну чего ты? — шустрю к кровати, откидываю одеяло, и не раздеваясь, укладываюсь рядом с Прохоровой. — Иди ко мне.

Надька быстро подкатывается под бок и перехватывает рукой:

— Ты не курил?

А ведь и правда! Отец приложился к сигаретам, а я, как дебил, рядом, с открытым на разговоры ртом пассивно дымил.

— Надь…

— У нас все хорошо, Максим?

Подтягиваю девчонку и полностью раскладываю на себе:

— Полежи так. Тихонечко. Ладно?

Проглаживаю ее спинку, спускаюсь на ягодицы, там не задерживаюсь, иду опять наверх, забираюсь наглыми руками в волосы, массирую голову, сжимаю тело — кукла кряхтит и терпит, затем освобождаю, еще раз, и опять, и опять, и опять… Сам успокаиваюсь или ее расслабляю? Хрен его знает! Пора!

Поделиться с друзьями: