Любовь с первой строчки

Неожиданно в кафе с шумом вваливается компания молодежи, судя по всему - знакомые или друзья сотрудников. Начинают горлопанить, ржать, демонстративно ругаться матом. Пытаемся не обращать внимания. Не получается. Мат и ржание все громче и нахальнее. Я не выдерживаю, подзываю официантку и заявляю:

– Если горячее не готово, то мы уходим, нам здесь не нравится.

– Ну что вы, сейчас, сейчас я принесу горячее, - торопливо отвечает девушка и отходит. Бойкий разговор, приправленный матом, стихает.

Михаил Михайлович ел очень мало, а в последнее время, не знаю, с чьей рекомендации, пил настои из трав и соблюдал странную диету: одни овощи и каши, - и выглядел сильно похудевшим. Однажды я попыталась подсунуть ему жареную курицу, но он с негодованием, возмущенно и строго глядя мне в глаза, ответил: "нельзя же!"

Глава 12

Осень 2001.

11 сентября 2001 года весь мир был потрясен трагическим событием в США, когда два самолета с террористами протаранили здания Международного торгового центра в Нью Йорке. Вновь и вновь по ТВ показывали одни и те же кадры: летящий самолет, врезающийся в верхние этажи небоскреба. Как в фантастическом фильме горящие небоскребы рушатся он лайн, на глазах всего мира, прикованного в эти часы к экранам. Гибнут тысячи мирных людей. Кажется, в этот день никаких программ по ТВ кроме новостей не показывали.

Михаил Михайлович позвонил на следующий день после страшного события, и уже 13-го мы ехали из Металлостроя в центр города, обсуждая волнующую тему терроризма. Впервые Михаил Михайлович говорил эмоционально:

– Очень много лишних людей на нашей планете. Если люди не перестанут размножаться с той же скоростью, - теракты не прекратятся, и жизнь человеческая по-прежнему не будет стоить и гроша ломаного.

Я думала и рассуждала в унисон с Чулаки, мои суждения безмятежно спали на дне моего сознания, и когда писатель высказывался смело, и открыто, то сознание пробуждалось, мысль, встрепенувшись, живо откликалась и поддерживала любое его заявление.

– Да, помню, вашего "Отшельника" и его заповедь: "Не рожайте больше одного ребенка", а Высоковольтный так и сказал: "Инстинкт размножения превыше разума" Но народ дикий, плодится не думая о будущем, размножается даже в тюрьмах, даже в неволе, во время войн, голода, разрухи.. Говорят, в блокадном Ленинграде рождаемость была очень высокой. Но есть и другие причины сегодняшней трагедии: Штаты всегда жили в полном благополучии, не зная войн и потрясений. От недостатка адреналина в крови они начали создавать фильмы-катастрофы, фильмы-разрушители, где кровь течет реками. А мечты, как известно, сбываются. Вам не хватало потрясений и драйва? Получайте сполна!

Чулаки заговорил о потрясших его звонках от гибнущих, без малейшей надежды на спасение, людей. Звонков родным и близким с пограничной зоны того и этого света -- было немало. И почти все звонившие говорили приблизительно одно и то же: "Прощай. Я люблю тебя.."

Так, за разговорами мы не заметили, как подъехали к глазному центру в Купчино. У Михаила Михайловича ухудшалось зрение, и долгое время писатель отпускал ситуацию на самотек. Но знакомому окулисту, работающему в ЦЗ (так буду сокращенно называть Центр Зрения), - удалось склонить писателя к радикальному решению проблемы. Очередь к тому самому знакомому врачу занимала весь закуток, рассредоточивалась на диванах и креслах, хаотично клубилась в центральном зале первого этажа.

– Михаил Михайлович, может, вам без очереди? - спрашиваю робко.

Вопрос звучит нелепо, и я, потупившись, замолкаю.

В ЦЗ мы проводим весь день, и когда, наконец, выходим - на улице нас встречают вечерние, сиреневого оттенка сумерки и свежая осенняя прохлада. Мой писатель сумрачен и молчалив, коротко бросает, что результаты обследования оказались не утешительными, а пока назначено лечение с последующей явкой на прием.

Не бывает худа без добра: ЦЗ пришлось посещать почти каждую неделю. Забыв конспирацию, мы могли видеться намного чаще, настолько часто, насколько требовали врачи. Раз или два в неделю я смело подъезжала к парадной моего кумира, он выходил, прямой, чуть-чуть надменный, махал Нине рукой, - и садился в авто.

Я не замечала ни дождя, ни холода, ни промозглого ветра, мой кумир садился рядом - и во всем мире воцарялся особенный климат, теплый и комфортный. Но похоже, мой писатель совершенно не думал о себе, о том как он одет, как выглядит, зачастую на нем можно было увидеть нелепый свитер с вытянутым воротом, заношенный, словно из сэкондхэнда, пиджак. Как-то сказала ему об этом, и он ответил: "мне все равно". Но мне было не все равно: Михаил Михайлович, стройный, элегантный от природы, с благородной осанкой и сединой в волосах, ему бы в прошлом веке родиться, ходить в смокинге, цилиндре и с тростью. Но даже в далекие застойные времена, когда писатели за свои произведения получали баснословные гонорары, - Чулаки жил скромно, без внешнего пафоса. В суматохе 90-х он, как и многие по причине обвала рубля потерял свои сбережения, которых хватило бы не на одну машину или как минимум, на добротную дачу. Обращаться с капиталом он не умел и не хотел, и, оставшись ни с чем, начал с нуля, но по сути в его жизни не изменилось ничего. Трудно представить, на что существовал писатель, если свое символическое председательское жалованье он оставлял сотрудницам, а положенную по возрасту пенсию не получал, не хлопотал по этому поводу и даже не собирал никаких справок.

Высокий, стройный, всегда подтянутый, с таким необычным для русского человека интеллигентным, холодным, иногда несколько высокомерно-снисходительным выражением на лице, - мой писатель выглядел не от мира сего. Надменность и отстраненность в его облике были непроизвольными, складывалось впечатление, что окружающий люд казался ему примитивной, слаборазвитой биомассой, копошение и мельтешение которой он вынужден терпеть под своими ногами, - потому он привык больше молчать и смотреть на это чуть свысока своим проницательным взглядом, - если уж не смотреть нельзя вовсе.

Писатель Валерий Попов очень образно и удивительно точно описывает внешность Чулаки, (журнал Звезда 2007 N5):

".............раз увидев его, уже нельзя было сказать, что он человек обыкновенный. Даже в весьма затейливой писательской среде он резко выделялся. Туманный его взгляд за толстыми окулярами был неуловим, бездонен, смотрел в какие-то дали, неведомые нам. Иногда он как бы приветливо щурился -- но это морщились лишь уголки век, глаз это не касалось. Сипловатая медленная речь шла из какой-то бездонной глубины и, словно пройдя много-много фильтров, тупиков и узких мест, выходила как бы безжизненной. Дождаться от него быстрой, а тем более эмоциональной реакции на чужую речь было невозможно. Как бы бурно собеседник к нему ни обращался, хоть какие потрясающие или возмутительные вещи он ни сообщал -- ответ Чулаки был всегда одинаков. Чужие слова как бы долго падали в какую-то бездонную, неизъяснимую глубину и зачастую никакого отзвука вообще не получали, канув в бездну. Чулаки сидел так же недвижно, иногда даже приветливо улыбаясь, правда, неизвестно кому. Это был первый человек в моей жизни, который мог не ответить на слова, обращенные к нему, и даже не прореагировать. Для этого нужна, несомненно, какая-то сила, большая уверенность в том, что можно из каких-то внутренних соображений вести себя именно так, невзирая на посторонних. И эта странная сила и уверенность поражали в нем и даже как-то сбивали тебя с ног: почему он так реагирует или же не реагирует совсем? Ты что -- совсем уже ничего не значишь? Или причина не в этом? А в чем же тогда? Это одна из многочисленных загадок Чулаки. Объяснить это его близорукостью было можно, но с большим натягом... слышал-то он вполне хорошо..."

Чулаки редко улыбался, а его искренний смех я услышала только однажды, когда поделилась впечатлениями о происшествии, случившемся со мной возле обменного пункта.

Дело было летним вечером: мне требовалось срочно поменять доллары на рубли, но объехав несколько обменных пунктов и убедившись, что курс везде слишком низкий, я от отчаяния согласилась на сделку со слонявшимся на Марата, неподалеку от банка, менялой. Конечно, я понимала, что рискую. Кидалы, работавшие с напарниками по одинаковой схеме, всегда маячили возле обменных пунктов и банков, предлагая выгодный курс доллара, и от друзей и знакомых я то и дело слышала истеричные стенания о том, как их провели "ломщики". Однажды я даже попалась в лапы такого "ломщика", но живо среагировав, вцепилась в него мертвой хваткой, позвала на помощь мужа и мы вдвоем затащили его в нашу машину. Будь мой муж не столь добрым и мягким человеком, Бог знает, что пришлось вынести этому неудачливому пройдохе.