Любовь в холодном климате

– Ну а Полли? Прекрасна?

– Менее прекрасна. – Услышав эту новость, Седрик просиял. – И раздражительна. Все ей не так. Не нравится жить за границей, не может выучить язык, говорит со слугами на хиндустани, жалуется, что они крадут ее чулки…

– Вы слишком спешите, мы пока еще в такси, вы не можете вот так перескакивать на чулки… Как далеко от Сиракуз?

– Примерно час езды на машине, и неописуемо красиво – я имею в виду расположение. Вилла находится на юго-восточном склоне, с видом на оливковые деревья, пинии и виноградники на фоне моря – знаете, такой настоящий средиземноморский пейзаж, от которого никогда не устаешь. Они наняли дом с итальянской обстановкой и непрерывно на него жалуются. По сути дела, он не выходит у них из головы. Да, я вижу, что зимой там не очень приятно, нет отопления, кроме открытых каминов, которые дымят, вода для ванны никогда не бывает горячей, ни одно из окон как следует не закрывается, и тому подобное, ну, вы понимаете. Итальянские дома всегда строятся для жары, а ведь на Сицилии может быть чертовски холодно. Внутри омерзительно, сплошное хаки и мореный дуб – если приходится много времени проводить внутри, действует угнетающе. Но в это время года идеально: вы живете на террасе, под сводами винограда и бугенвиллеи – я никогда не видел такого прекрасного места, повсюду огромные кадки с геранью – просто божественно.

– О боже, поскольку я, похоже, занял их жизненное пространство, как бы мне хотелось иногда меняться с ними местами, – вздохнул Седрик. – Я так люблю Сицилию.

– Думаю, они были бы целиком за, – кивнул Дэви. – Они произвели на меня впечатление людей, очень тоскующих по родине. Так вот, мы приехали к ланчу, и я намучился с едой. Итальянская стряпня такая маслянистая.

– О чем вы говорили?

– Ну, вы знаете, на самом деле, это было одно бесконечное причитание с их стороны о том, как все трудно, дороже, чем они предполагали, и как люди – я имею в виду деревенских жителей – по-настоящему не помогают, только все время говорят «да-да», а в результате ничего не делается. И как они предположительно должны получать овощи с огорода в обмен на зарплату садовнику, но на самом деле им приходится все покупать, и, поскольку они уверены, что он продает овощи в деревне, они полагают, что это их собственные овощи, которые им приходится выкупать вторично. Как в доме, когда они только приехали, не было чайника, а одеяла были жесткие, как доски, и ни один электрический выключатель не работал, и не было никаких ламп у кроватей – ну, в общем, обычные жалобы людей, которые снимают меблированные дома, я слышал их сотню раз. После ланча стало очень жарко, что Полли не нравится, и она ушла в свою комнату, где все занавеси задернуты, а мы беседовали с Малышом на террасе, и тогда я действительно увидел, как обстоят дела. Что ж, я так скажу: это дурно и скверно возбуждать сексуальные инстинкты у маленьких девочек, которые потом безумно в тебя влюбляются, но дело в том, что бедный Малыш принимает жестокое наказание. Понимаете, ему буквально нечего делать с утра до ночи, кроме как поливать свою герань, а вы знаете, как ей вредно получать слишком много воды. Конечно, она в результате вся пошла в лист. Я ему об этом сказал. Ему не с кем поговорить, нет клуба, нет Лондонской библиотеки, нет соседей и, конечно, главным образом, нет Сони, которая поддерживала бы в нем жизнь. Я полагаю, он никогда не осознавал, какую уйму времени требовалось посвящать Соне. Полли ему не компания, поверьте, это видно, и во многих отношениях она страшно действует ему на нервы. Она такая зажатая, понимаете, все не по ней, она ненавидит место, ненавидит людей, ненавидит даже климат. Малыш, по крайней мере, очень космополитичен, прекрасно говорит по-итальянски, готов заинтересоваться местным фольклором и прочим в таком роде, но невозможно интересоваться совершенно в одиночку, а Полли отбивает всякую охоту. Все кажется ей чушью, и она лишь тоскует по Англии.

– Странно, – заметила я, – что она вдруг оказалась такой узколобо английской, если вспомнить, что она провела пять лет в Индии.

– О, мое дорогое дитя, тамошний дворецкий был импозантнее и погода жарче, но в остальном между Хэмптоном и домом вице-короля в Индии не было большой разницы. Скорее, наоборот, я бы сказал, что из этих двух домов дом наместника был менее космополитичен, и, конечно, он никак не готовил к ведению домашнего хозяйства на Сицилии. Нет, она всего этого просто не переваривает, так что в результате мы имеем беднягу, месяцами запертого с капризной маленькой девочкой, которую он знал с младенчества. Не очень большая радость, надо признать.

– Я думал, – сказал Седрик, – что он так любит герцогов. Сицилия, знаете ли, полна божественных герцогов.

– Божественных весьма относительно, и они почти всегда в отъезде. В любом случае он считает, что они не чета герцогам французским и английским.

– Ну, это чушь, никто не может быть грандиознее Пинчо. Но если он так считает (по поводу некоторых могу с ним согласиться) и если ему приходится жить за границей, не могу понять, почему он не выберет Париж. Там уйма подходящих герцогов. Пятьдесят, если быть точным, – так сказал мне однажды герцог Супп, вы же знаете, что они в своем кружке могут говорить только друг о друге.

– Мой дорогой Седрик, они очень бедны и не могут себе позволить жить в Англии, не говоря уже о Париже. Вот почему они до сих пор на Сицилии. Если бы не это, они бы сейчас в два счета вернулись домой. Малыш потерял деньги во время биржевого краха прошлой осенью и сказал мне, что если бы не получил приличную арендную плату за сдачу Силкина, они остались бы почти совсем без гроша. О боже, как богата могла бы быть Полли…

– Не надо грозных взглядов на Героя, – дал отпор Седрик. – Правила есть правила.

– Так или иначе, это скандальное дело, и оно только показывает, куда может завести старый добрый секс. Никогда не встречал человека, так обрадованного моим появлением – словно собака, спущенная с поводка. Хотел услышать все до мелочей, что у нас происходит, – сразу было видно, как он одинок и скучает, бедняга.

Но я думала о Полли. Если Малыш одинок и скучает, маловероятно, что она очень счастлива. Успех или провал человеческих отношений зависит от атмосферы, которую каждый создает для другого. Чувствовала ли разочарованная Полли, какую атмосферу она создает для скучающего и одинокого Малыша? Ее шарм, помимо ее красоты – а мужья, как мы знаем, привыкают к красоте своих жен, так что та перестает поражать их в самое сердце, – этот шарм раньше происходил из ее загадочности сфинкса, которая, в свою очередь, проистекала из тайной мечты о Малыше. В начале осуществления этой мечты, в Алконли, счастье сделало ее неотразимой. Но я прекрасно понимала: когда загадка будет разгадана и счастье рассеется, Полли без своего круга ежедневных занятий – посещения модистки мадам Риты, универмага «Дебенхемс» и парикмахера – а также слишком пассивная для того, чтобы придумать себе новые интересы, погрузится в черную меланхолию. Я знала, что она очень далека от того, чтобы находить утешение в сицилийском фольклоре, и, вероятно, не станет искать его, по крайней мере пока, в сицилийских аристократах.

– Кошмар! – воскликнула я. – Если Малыш несчастлив, я полагаю, Полли тоже не может быть счастлива. О, бедная Полли!

– Бедная Полли?.. М-м… но, по крайней мере, это была ее идея, – сказал Дэви. – У меня сердце болит за бедного Малыша. Что ж, он не может сказать, что я его не предупреждал.

– А как насчет ребенка? – спросила я. – Есть какие-нибудь признаки?

– Никаких, насколько я мог видеть, но, в конце концов, сколько времени они женаты? Полтора года? Соня восемнадцать лет не могла родить Полли.

– О боже! – не сдержалась я. – Вряд ли Рассказчик через восемнадцать лет будет способен…

Я осеклась под обиженным взглядом Дэви.

– Видимо, это их и печалит, – закончила я довольно неубедительно.

– Возможно. Как бы там ни было, не могу сказать, что у меня осталось радостное впечатление.

В этот момент Седрика позвали к телефону, и Дэви прошептал мне на ухо:

– Строго между нами, Фанни, так, чтобы это не распространялось дальше: мне кажется, у Полли неприятности с Малышом.

– А в чем дело? – заволновалась я. – Кухонная прислуга?

– Нет, – ответил Дэви, – не прислуга.

– Не может быть! – в ужасе воскликнула я.

Седрик вернулся и рассказал, что леди Монтдор застукали с поличным за чаепитием в кафе-кондитерской и отправили домой. Она сообщила, что заедет за ним, ведь в дороге ей потребуется спутник.

– Ну вот, – мрачно бросил он, – так мне и не удалось погостить у вас, а я ждал этого с таким нетерпением.

Меня вдруг осенило, что Седрик организовал апельсиновое лечение не столько с намерением избавить леди Монтдор от лишних килограммов, сколько желая на недельку-другую избавиться от нее самой. Жизнь с ней была, должно быть, изматывающей работой даже для Седрика с его неиссякаемой бодростью духа и бьющей через край энергией, и он вполне мог почувствовать, что после почти года такой жизни заслужил короткий отдых.

6

Седрик Хэмптон и Норма Козенс наконец встретились, но, хотя встреча произошла у меня в саду, организована она была не мной: это произошло чисто случайно. Как-то днем, во время бабьего лета, я сидела у себя на лужайке, где ползал мой ребенок, голенький и такой загорелый, что был похож на маленького папуаса, и тут над забором появилась золотистая голова Седрика в сопровождении другой головы, принадлежавшей тощей и древней лошади.

– Я сейчас зайду и все объясню, – сказал он, – но не возьму с собой моего друга, дорогая, а привяжу его к вашей изгороди. Он такой печальный, смирный и не причинит никакого вреда, обещаю.

Через минуту мой приятель присоединился ко мне в саду. Я усадила ребенка в коляску и повернулась к Седрику, намереваясь спросить, что все это значит, как вдруг в переулке, проходящем мимо сада, появилась прогуливавшаяся со своими собаками Норма. Надо сказать, члены семейства Борли полагают, что у них есть специальный, пожалованный свыше мандат на все, что имеет отношение к лошадям, и потому в тот момент, когда Норма увидела друга Седрика, печального и смирного, стоящего у моей изгороди, она, не колеблясь, вошла в сад, посмотреть, что бы в связи с этим предпринять. Я представила ей Седрика.