Люди на болоте. Дыхание грозы

треснула шея.
– Не уйдешь?

– Гад ты, гад!
– коршуном налетела- мать, вцепилась в рыжий чуб,

яростно стала рвать, мотать его.

Это спасло Василя. Воспользовавшись моментом, он вскочил и с

кнутовищем, о котором теперь только вспомнил, пошел на Глушака. Чубатый

изловчился, ударил мать коленом в живот; она охнула, скорчилась от боли,

поникла. Василь и Евхим встретились лицом к лицу. Глушак опередил, сильно

ударил под челюсть, но Василь устоял. Евхим ловко увернулся, и Василево

кнутовище лишь слегка задело его плечо.

Боль в челюсти, во рту, во всей затуманенной голове, неудача прибавили

Василю ярости. Обида, все обиды, что давно жгли, ждали отплаты, теперь

мигом ожили, загорелись с новой силой, наполнили одним желанием: достать,

размолотить эту ненавистную морду с чубом.

Откуда-то налетел старый Глушак, рванул руку с кнутовищем.

– Ты что это, вонь?! Брось!!

Чуть не вывернул руку. Откуда и сила у старика нашлась, еще немного - и

согнул бы Василя. Спасибо матери, выручила - бросилась к Корчу, вцепилась

в плечо, затрясла, запричитала, и старик отпустил парня.

Возле Евхима оказался вдруг брат его Степан. Но вместо того чтобы

помочь Евхиму, почему-то потянул его назад, - чубатый сразу рассвирепел,

ударил Степана по лицу.

Вышло так, что Евхиму пришлось драться не только с Василем, но и с

братом!

Наконец Василь улучил момент - треснул Евхима кнутовищем по голове так,

что тот заревел. Ошалевший от боли, чубатый оторвался от Степана и, как

разъяренный дикий кабан, не остерегаясь ничего, кинулся к Василю. Василь

мельком заметил налившиеся кровью, беспощадные глаза, почувствовал, что

Евхим жаждет не мести - смерти его.

Убьет, не побоится ничего. Такая дикая ярость кипит в нем, по глазам

видно. Василь отскочил, еще раз ударил кнутовищем по голове. Ударил так,

что от толстой дубовой палки остался в руке только кончик.

– Ах т-ты!..
– Евхим схватился за голову, снова, с еще большей яростью,

ринулся на Василя. Василь замолотил по ненавистной морде остатком

кнутовища, кулаком, но отбиться не смог. Евхим схватил за воротник,

навалился. Вагиль рванулся, пробуя высвободиться, - Евхим не устоял, и они

упали. В следующее мгновенье оба катались по стерне, по свежей пашне,

кровенили один другому лица, рвали в клочья рубашки

Глушак вырвался наконец из рук Дятлихи, бросился на помощь Евхиму,

вцепился в голову Василя, стараясь прижать ее к земле. В то же время

Степан схватил брата за плечо, за руку, стал изо всех сил тянуть от

Василя...

Дятлиха снова напала на старика, но, увидев окровавленное лицо сына,

услышав, как он хрипит, с ужасом, в отчаянии вскочила, забегала взглядом

по полю, запричитала:

– Боже!.. Люди!.. Спасите-е!! Убива-а-ют!!

Она побежала навстречу куреневцам, услышавшим ее крик. Бежала и все

причитала, торопила:

– Убивают!! Убивают!! Спасите!!

Отбежала недалеко, спохватилась, снова бросилась к сыну. Отбиваясь от

нее, Глушак заметил мужчин, подбегавших с Миканором впереди, согнулся

терпеливо, покорно.

Терпел удары осатаневшей Дятлихи, пока она не оставила его, не

вцепилась в Евхима.

– Вот черти, как с ума сошли, - пожаловался по-стариковски Глушак,

когда люди подбежали.
– Тащите их, дурней этих!.. Степанко, отойди! Без

тебя теперь обойдутся!..

Мужчины, среди которых был и Ларивон, бросились разнимать дерущихся.

Степан сам отступил. Дятлиху также легко оттянули, а Василь и Евхим не

давались, хватали, молотили один другого кулаками, хрипели, угрожали.

– Эх, вояки!
– загибал назад Евхиму руку Миканор.
– Не выпускай!
–

приказал он Хоне, державшему Евхима сзади.

– Как черти! Недолго и до смерти!..
– бегала вокруг испуганная Сорока.

Она кричала, созывала: - Сюда! Убивают!

В горячке Василь Андрею Рудому, который отрывал его от чубатого, так

двинул в челюсть, что тот застонал и отскочил, со страхом щупая челюсть

ладонями...

Семеро мужчин едва разняли их. Но и после этого с трудом могли

удержать: Евхим и Василь стремились снова сцепиться, рвались один к

другому, кричали:

– Ну, гляди ж, попадись теперь, удод! Поймаю где-нибудь!

– Сам гляди, хряк! Чтоб... сам не попался!..

– Эх, брандспойта нету с холодной водой!
– сказал Хоня.
– Чтобы

остудить.

Мать ломала руки, причитала возле Василя, как возле покойника:

– А сыночек мой!.. А божечко!.. А что ж они с тобой сделали!.. Дитятко

ж ты мое!..

– Евхимко, будь хоть ты умный!
– советовал сыну старый Глушак. Все по

его виду могли судить, как их обидели.

И как ему не нужна беда эта - только разве он виноват? ..

Дятлиха возмутилась:

– Ах ты гнилая зараза! "Умный"! Бить помогал, а теперь - умный!
– Она

заголосила- - Сыночек ты мой!..

– Не трогай, Евхимко! Беды не оберешься! Видишь!..
– терпел неправду от

Дятлихи Глушак.
– Сами начали и сами же винят.

Но Евхим не слушал ничего, грозился:

– Смочишь еще землю кровью, удод!..

– Корч поганый! Сам смотри!..

Народу вокруг собиралось все больше. Подошли Дубодел и Зубрич,

протиснулись вперед. Дубодел - решительно, важно.

Зубрич - мягко, осторожно.

– Что тут такое?
– строго окинул глазами Василя, Евхима и остальных

Дубодел.

– Еще немного - так поубивали б друг друга!
– выскочила вперед Сорока.