Люди сороковых годов

Павел решился уж лучше не продолжать более разговора о Гоголе, но полковник почему-то вдруг вздумал заступиться за сего писателя.

– Не знаю, вот он мне раз читал, - начал он, показывая головой на сына, - описание господина Гоголя о городничем, - прекрасно написано: все верно и справедливо!

– Это вам потому, полковник, понравилось, - подхватил ядовито Александр Иванович, - что вы сами были комендантом и, вероятно, взяточки побирали.

Михаил Поликарпович весь вспыхнул.

– Это вы, может быть, побирали, а я - нет-с!
– возразил он с дрожащими щеками и губами.

Александр Иванович засмеялся.

– Знаю, мой милый ветеран, что - нет!..
– подхватил он, подходя и трепля полковника по плечу.

– Потому-то и шучу с вами так смело.

Павел между тем опять поспешил перевести разговор на литературу.

– Я читал в издании "Онегина", что вы Пушкину делали замечание насчет его Татьяны, - отнесся он к Александру Ивановичу. Лицо того мгновенно изменилось. Видимо, что речь зашла о гораздо более любезном ему писателе.

– Делал-с!
– отвечал он самодовольно.
– Прямо писал ему: "Как же это, говорю, твоя Татьяна, выросшая в деревенской глуши и начитавшаяся только Жуковского чертовщины, вдруг, выйдя замуж, как бы по щучьему велению делается светской женщиной - холодна, горда, неприступна?.." Как будто бы светскость можно сразу взять и надеть, как шубу!.. Мы видим этих выскочек из худородных. В какой мундир или роброн [55] ни наряди их, а все сейчас видно, что - мужик или баба. Госпожа Татьяна эта, я уверен, в то время, как встретилась с Онегиным на бале, была в замшевых башмаках - ну, и ему она могла показаться и светской, и неприступной, но как же поэт-то не видел тут обмана и увлечения?

Павел был почти совершенно согласен с Александром Ивановичем.

– А правда ли, Александр Иванович, что вы Каратыгина учили?
– спросил он уже более смелым голосом.

– Немножко-с!
– отвечал Александр Иванович, лукаво улыбаясь.
– Вы видали самого Каратыгина на сцене?
– спросил он Павла.

– Сколько раз, когда он приезжал в Москву, - отвечал тот поспешно.

– Погодите, я вам несколько напомню его, книжку только возьму, - сказал Александр Иванович и поспешно ушел в свою комнату.

Оставшиеся без него гости некоторое время молчали. Полковник, впрочем, не утерпел и отнесся к священнику.

– Что врет-то, экой враль безумный!
– проговорил он.

Священник на это в раздумье покачал только головой и вздохнул.

– Ужасно как трудно нам, духовенству, с ним разговаривать, - начал он, - во многих случаях доносить бы на него следовало!.. Теперь-то еще несколько поунялся, а прежде, бывало, сядет на маленькую лошаденку, а мужикам и бабам велит платки под ноги этой лошаденке кидать; сначала и не понимали, что такое это он чудит; после уж только раскусили, что это он патриарха, что ли, из себя представляет.

– Как патриарха?
– воскликнул Павел.

– Так-с, - отвечал с грустью священник.

– Спьяну все ведь это творил!
– подхватил полковник.

– Конечно, что уж не в полном рассудке, - подтвердил священник.
– А во всем прочем - предобрый!
– продолжал он.
– Три теперь усадьбы у него прехлебороднейшие, а ни в одной из них ни зерна хлеба нет, только на семена велит оставить, а остальное все бедным раздает!

На этих словах священника Александр Иванович вышел с книжкою в руках своего перевода. Он остановился посредине залы в несколько трагической позе.

– Вы знаете сцену Федры с Ипполитом?
– спросил он Павла.

Тот поспешил сказать, что знает.

Александр Иванович зачитал: в дикции его было много декламации, но такой умной, благородной, исполненной такого искреннего неподдельного огня, что - дай бог, чтобы она всегда оставалась на сцене!.. Произносимые стихи показались Павлу верхом благозвучия; слова Федры дышали такою неудержимою страстью, а Ипполит - как он был в каждом слове своем, в каждом движении, благороден, целомудрен! Такой высокой сценической игры герой мой никогда еще не видывал.

– Что, похоже?
– спросил Александр Иванович, останавливаясь читать и утирая с лица пот, видимо выступавший у него от задушевнейшего волнения.

– Похоже, только гораздо лучше, - произнес задыхающимся от восторга голосом Павел.

– Я думаю - немножко получше!
– подхватил Александр Иванович, без всякого, впрочем, самохвальства, - потому что я все-таки стою ближе к крови царей, чем мой милый Вася! Я - барин, а он - балетмейстер.

– Вот это и я всегда говорю!
– подхватил вдруг полковник, желавший на что бы нибудь свести разговор с театра или с этого благованья, как называл он сие не любимое им искусство.
– Александра Ивановича хоть в серый армяк наряди, а все будет видно, что барин!

– Будет видно-с, будет!
– согласился и Александр Иванович.

– Какой у вас перевод превосходный, - говорил между тем ему Павел.

– Вам нравится?
– спросил с явным удовольствием Александр Иванович.

– Очень!
– отвечал Павел совершенно искренно.

– В таком случае, позвольте вам презентовать сию книжку!
– проговорил Александр Иванович и, подойдя к столу, написал на книжке: Павлу Михайловичу Вихрову, от автора, - и затем подал ее Павлу.

Полковник наконец встал, мигнул сыну, и они стали раскланиваться.

– На этой же бы неделе был у вас, чтобы заплатить визит вам и вашему милому юноше, - говорил любезно Александр Иванович, - но - увы!
– еду в губернию к преосвященному владыке.

– Это зачем?
– спросил полковник.

– Испрашивать разрешения быть строителем храма божия, - отвечал Александр Иванович.
– И, может быть, он мне даже, святый отче, не разрешит того?
– обратился он к священнику.

– Отчего же-с, - отвечал тот, опять потупляясь.

– Оттого, что я здесь слыву богоотступником. Уверяю вас!
– отнесся Александр Иванович к Павлу.
– Когда я с Кавказа приехал к одной моей тетке, она вдруг мне говорит: - "Саша, перекрестись, пожалуйста, при мне!" Я перекрестился.
– "Ах, говорит, слава богу, как я рада, а мне говорили, что ты и перекреститься совсем не можешь, потому что продал черту душу!"

– Ну, вы наскажете, вас не переслушаешь!
– произнес полковник и поспешил увести сына, чтобы Александр Иванович не сказал еще чего-нибудь более резкого.

Когда они сели в экипаж, Павел сейчас же принялся просматривать перевод Коптина.

– Папаша, папаша!
– воскликнул он.
– Стихи Александра Иваныча, которые мне так понравились в его чтении, ужасно плохи.

– Ну, вот видишь!
– подхватил как бы даже с удовольствием полковник. Мне, братец, главное, то понравилось, что ты ему во многом не уступал: нет, мол, ваше превосходительство, не врите!

– Что ж ему было уступать, - подхватил не без самодовольства Павел, он очень много пустяков говорил, хотя бы про того же Гоголя!

– Ну да!
– согласился полковник.

– Как у него сегодня все эти любимцы-то его перепились, - вмешался в разговор кучер Петр.
– Мы поехали, а они драку промеж собой сочинили.

– Чего уж тут ждать!
– сказал на это что-то такое Михаил Поликарпович.

X НЕОЖИДАННЫЕ ГОСТИ

Вакация Павла приближалась к концу. У бедного полковника в это время так разболелись ноги, что он и из комнаты выходить не мог. Старик, привыкший целый день быть на воздухе, по необходимости ограничивался тем, что сидел у своего любимого окошечка и посматривал на поля. Павел, по большей части, старался быть с отцом и развеселял его своими разговорами и ласковостью. Однажды полковник, прищурив свои старческие глаза и посмотрев вдаль, произнес: